Она подплыла и, раскинув в стороны длинные руки, сгребла всех в объятия, символически обняла их.

– Ну-ка живенько вещи в тележку и за мной шагом марш! Машина подана, – сказала она и первой схватила какую-то коробку. У главного входа вокзала был припаркован просторный синий минивэн Мерседес, арендованный вместе с водителем круглосуточно на все время съемок. Они погрузились и отъехали. Не было времени даже кинуть взгляд на архитектуру и внутреннее убранство Главного железнодорожного вокзала Чехии имени Вудро Вильсона, американского президента.

– Куда теперь? В Шеберов? – почти чисто по-русски спросил чех-водитель с большим животом и подвижным длинным носом как у старого толстого ежа. Его звали Ян. Друзья называли его Гонзой, а Настя с первого взгляда прозвала «Йожиком».

– В Шеберов. Как доехали, Настя? Андрей Юрьич, как настроение? Сердечко не шалит?

– Нет.

– Мотя?

– Что Мотя?

– Работать сможешь?

– Не неси чепухи. Нашла слабое звено!

Она усмехнулась, глядя на опухшее Мотино лицо.

– Точно?

Мотя оскорбленно отвернулся.

– Да все о’кей, Яна Львовна. Рады вас видеть, – скромно сказал Костик, сияя.

– Я тоже рада, – сказала она. – Заждалась вас.

И со вздохом откинулась на спинку сиденья. Мимо окон проплыла Государственная Пражская опера, небольшая, с колонами кремового цвета, похожая на аттический греческий храм и на все оперы мира одновременно. Справа открылась Вацлавская площадь, – огромный бульвар, кишащий людьми и днем и ночью, с большой конной статуей, стоящей к ним спиной. Всадник держал в руке копье с флажком. Коня окружали четыре пешие статуи. Проехали здание Национального музея с круглым фонтаном. Андрей Юрьевич вертел головой, искал знакомые места. Расщеплялось сознание. Это раздвоение не покидало его больше ни на один день, пока он был в Чехии. Он помнил шестьдесят восьмой год, помнил статую Святого Вацлава, руками самих чехов беспощадно загаженную каракулями и Национальный музей, весь заклеенный антисоветскими лозунгами. Танки, заглохшие в плотном людском водовороте и экипажи, молча сидящие по кругу на броне водя дулами выставленных вверх автоматов по высоким крышам домов и окнам верхних этажей, из которых в любой момент мог ударить пулемет. Лица в прицелах. Мурашки по коже, зловещая тишина и волчьи взгляды в упор – кто кого переглядит. «Оккупанты домой! Что вы забыли в ЧССР?» Ничего этого сейчас нет и в помине. Туристический рай. Иммунитет коренного питерца, выросшего среди величественной дворцовой архитектуры, позволял Андрею Юрьевичу без особого пиетета взирать на заграничные чешские красоты, однако в глаза сразу бросалось кардинальное отличие – поразительная чистота пражских улиц, мощенных брусчаткой. Только до боли знакомые вывески Samsung, Zara, Ikea на фасадах вычурных зданий превращали Питер и Прагу в города-побратимы.

Выбравшись из небольших пробок в центре города, Йожик слегка прибавил скорость. Через десять минут они уже вырвались за пределы густонаселенных кварталов старинной архитектуры в чисто поле, свернули с главной дороги направо и вскоре оказались в тихом уютном коттеджном поселке, расположенном возле заброшенных прудов. Это и был Шеберов. Каждый коттедж здесь радовал взгляд своей индивидуальной архитектурой, не выбиваясь, однако из общего стилистического единства, создаваемого одинаковыми черепичными крышами. На улице, звучащей на слух знакомо, но довольно странно – «К Розкоши», Яна Львовна сняла для своей киногруппы скромный приземистый двухэтажный коттедж с бежевым фасадом, грубой темно-коричневой черепицей, внутренним гаражом и очаровательной пушистой елкой перед домом. К одной из ее средних веток была привязана розовая коробочка, перетянутая шелковыми лентами с бантом, возможно, чей-то невостребованный подарок.

Они выгрузились. В гараже обнаружилась современная красная Шкода в рабочем состоянии, а в кухоньке, оборудованной по последнему слову европейской техники и сверкающей хромированными кранами и мойками, хозяйничала расторопная кухарка. Сладкий десерт, – кнедлики со сливовой начинкой в золотистой хрустящей панировке, – был почти готов. Осталось обсыпать их сахарной пудрой. Гуляш по-венгерски с сочным томатным соусом и со сладким красным перцем, уже томился у нее на плите в ожидании гостей. Запах его мог свести с ума даже самого большого привереду.

Комнаты распределили быстро. Андрея Юрьевича поселили на втором этаже вместе с Мотей, в спальне с широкой двуспальной кроватью, Яна Львовна взяла к себе в комнату Настю Данилову, Косте досталась мягкая европейская раскладушка в чулане. Домик был немного тесноват для их компании, но Андрею Юрьевичу после его коммуналки он казался маленьким дворцом. В каждой спальне на стене висел плоский телевизор, не считая огромного экрана в общей гостиной на первом этаже. Гостиная была выдержана в контрастных красно-коричневых и нежных персиковых тонах. Москвичи были недовольны или делали вид, что недовольны. Яна Львовна уговаривала потерпеть. Сказочный ланч должен был примирить их с действительностью.

– А где пиво? – возмутился Шумякин, окинув взглядом накрытый стол. – Мы в Чехии или где?

– У нас сухой закон. До отъезда забыли о спиртном.

– Да ты настоящий инквизитор! Придумала! А чем прикажешь дезинфицировать душевные раны? Хочешь внушить мне мысль, что в моей жизни чего-то не хватает?

– Может быть смысла?

Мотя надулся. Обед прошел в непринужденно-угрюмой обстановке.

После обеда Матвей с Костей разобрали свои кофры и коробки, вынули и принялись налаживать оборудование. Стойки, штативы, удлинители, кабели, риг, стедикам, осветительные приборы, всем этим в итоге была заставлена и завалена вся гостиная комната, даже диван и компьютерный стол со стоящим на нем широкоформатным монитором. С особым трепетом вынимали из кофров две камеры и сменные объективы. Для Андрея Юрьевича эти камеры выглядели как части пульта управления фантастическим кораблем пришельцев. Костя совершенно преобразился. Он весь светился радостью и обращался с ними бережнее, чем мать со своим первенцем.

– Такой камерой снимали «Годзиллу» и «Железный человек 3», – с гордостью объяснял он. – Фантом Флекс два Ка! Сто тысяч зеленых! А этой – «Теорию большого взрыва».

На второй камере, Sony F55, доверяли работать ему, когда нужен был второй оператор. Она была попроще, но любил он ее еще крепче.

– Настя, что у нас со сценарием? – спросила Яна Львовна.

– Уже готов! Я такое придумала!

– Замаскировала больной бред под сказку? – предположил Костик. Настя фыркнула, Яна Львовна рассмеялась.

– Ну пошли, обсудим. Не понравится – будешь переделывать.

Они поднялись наверх и уединились вдвоем в своей комнате. Через час туда вызвали Мотю. Еще через несколько минут из-за плотно закрытой двери понеслись его громкие крики и ругательства. Яна Львовна отвечала на повышенных, тоже не слишком стесняясь в выражениях. Молчала только Настя. Костя прислушивался и хихикал. Андрею Юрьевичу было неловко.

– Не знаешь, как вчера наши в футбол сыграли? – спросил он, чтобы заглушить их крики и свою неловкость. Костик внимательно посмотрел ему в глаза.

– А «наши» – это кто?

– «Зенит», – удивившись, ответил Андрей Юрьевич. Других команд для него не существовало.

– А-а.

Костик задумался.

– Кто болеет за «Зенит», в туалете криво ссыт! – выкрикнул он внезапно фанатскую речевку. – Кто болеет за «Спартак», у того дела ништяк! Ты хоть лопни, ты хоть тресни, наш «Спартак» на первом месте!

– Сопля, – вздрогнув, с отвращением сказал Андрей Юрьевич. – Дать бы тебе сейчас.

Он встал и вышел во двор покурить. На самом деле – немного успокоиться. Его трясло от унижения и гнева. Хотелось хлопнуть калиткой и уйти. Напротив дома начинались поля. Можно было идти и идти, пока не упрешься в горизонт. Было бы куда.

Вернулся он только когда основательно подмерз. Мотя как раз спускался вниз со второго этажа. Он был весь потный и у него были красные от бешенства глаза.