— Во-первых поздравляем вас, что вы нашли друг-дружку. Держитесь вместе и у вас всё получится, — сообщила мать и подняла вверх кружку.

Её поддержал дружный рёв голосов и мы уселись.

— И всё? — спросила меня Аня.

— Нет, не всё, но ты расслабься. Тебя бить не будут.

— Есть вещи хуже физической боли, — холодно заявила она мне с колокольни своего опыта.

— Боль ментальная, да! — подхватил подслушавший Пашка.

Я улыбнулся, рассматривая её.

— А вы сёстры? — Любка с причёской «я летела с сеновала — тормозила чем попала» пристала к Кассандре.

— Нет. Она моя двоюродная племянница.

— Такая молодая, а уже тётя, — восхитилась Люба.

— Ну ты чё, — влез Славик, — она ж двоюродная. Да и родные могут быть погодками.

У Любки в голове не укладывалось.

— А кто из вас старше? — не унималась Любка.

— Я старше, — заявила Кассандра.

— А на сколько? На две недели?

— На двести шестьдесят три, нет, четыре года, — совершенно спокойно отозвалась девушка.

Любка хихикнула, не совсем понимая, шутит Кассандра или нет. А я вдруг сообразил, сколько приблизительно могло быть отцу Ани.

Опять звон о кружку:

— Во вторых, — поднялась мама, мы поднялись следом, — я хочу спросить. Я знаю, что Аня честно рассказала обо всём, я знаю кто она такая, достаточно хорошо представляю.

Она почему-то скосила взгляд на деда Колю. Может быть какие-то истории, которые он рассказывал, помогли маме лучше понять рассказ Ани? Как обычно, мать подготовилась к ситуации лучше, нежели я мог даже предполагать. В кого я тогда такой лопух?

— Аня.

— Да, госпожа Ольга?

— Вы с Максимом самая… — она подбирала слово. — Взрывоопасная пара среди всех, кого я за свою жизнь приглашала в нашу семью. Глядя на вас, крадущихся рано утром через коридор к выходу, я могла только надеяться, что всё получится. Материнское сердце жгло от предчувствия неминуемой беды. Но вы справились. Аня, расскажи, почему?

Аня стояла и молчала. Молчала долго, и на этот раз она не краснела, а наоборот, становилась каменно спокойной.

— Никто здесь не может похвастаться тем, что было у меня, — холодно заявила она. — Власть, богатства, слуги, могущество… — Кто-то хохотнул подумав, что это какая-то шутка и тут же получил от кого-то затрещину. Тишина стояла такая, что слышно было одиноких мух, летавших мимо, слышен был стрёкот поздних кузнечиков, слышен был скрип стула, когда Кассандра на нём поёрзала, глядя на Аню большими круглыми глазами, ожидая откровения. — Всё это неважно, — заявила она и никто её не понял, а я, кажется, начинал понимать. — Ты можешь быть бесконечно любим, ценим, авторитетен, но это тоже не имеет никакой ценности. Ты словно камень, лежащий на дне морском — большой, сильный, могучий и… бессмысленный.

Её взгляд ушёл в себя. Я был уверен, что она прокручивала те моменты, что творились с ней тогда, когда мы не знали, останемся ли мы в живых.

— Я была Аннабель Криг. Враги звали меня Алой Розой, друзья прозвали Лютой. Я прожила несколько жизней в интригах, тайнах, жестокости и деспотизме, создавая мир без вражды и со строгим законом. И создала его. Целый мир… Я вижу, что вы не верите мне, но это и не важно. Потому что ничего не важно в конечном итоге, кроме одного. Целый мир был у моих ног, огромный, бескрайний, с его богатствами и красотами. Я могла взглядом брать бастионы, я была удостоена чести говорить с самой богиней — великой Адельгейдой. И знаете что? Это всё неважно.

Она замолчала, окидывая всех взглядом и начиная подрумяниваться, словно перевоплощаясь.

— Теперь я Аня Шрёдингер и кое-что поняла. Важно дарить любовь, быть человеком с большим сердцем. А ведь нельзя дарить того, чего нет в тебе. И я всю свою власть, всё своё могущество обменяла, вначале даже не зная на что. На шанс, крохотный, словно песчинка, что, может быть, где-то там внутри меня тоже есть любовь. На шанс стать Аней Шрёдингер, стесняющейся всех вас и жалеющей, что не могу вот прямо сейчас…

— Аня, не надо, — буркнул я.

— Что не могу стереть вам всем память, и вы будете помнить весь тот бред, что я вам наговорила, — послышались неловкие смешки, Кассандра хохотнула сквозь слёзы. — Но я не буду, потому что и это тоже не важно. Мне триста сорок один год, а живу я только пятьдесят два дня.

Зрители пораззевали рты от услышанного. Мама улыбалась. Кассандра плакала.

— Потому что имея все блага на свете, но не имея любви, такую жизнь нельзя назвать жизнью.

Целоваться нас никто не заставил. Вернее Кузя пытался, но сжатый кулак, выставленный ему прямо в лицо от матери расставил всё по своим местам. Дети забрали Аню и та показывала им фокусы — пускала светлячков, исчезала и появлялась в разных местах, говоря «бу». Дети визжали и разбегались. Взрослые, за этим наблюдающие, морщили лоб, пытаясь разгадать, как она это делает.

Кассандра на целый час ушла в себя, вежливо попросив её не трогать. Пашка и Сергей, уважающие чужие границы, выполнили просьбу мгновенно, свалив из-за стола. Потом Кассандра не только отвечала на странные вопросы, при этом достаточно честно, просто никто не мог понять, шутит она или правду говорит, но и сама стала подначивать, подкалывать Серёгу, который терялся от такого внимания.

Гуляя вечером по деревне вдвоём, накинув старые куртки, что были в чулане, потому как вечером было уже прохладно, мы тихо разговаривали обо всём подряд.

— Я там чуть не умерла, — сообщила она мне, остановившись и обнимая меня.

— Ты у меня сильная.

— А… — она смутилась, уткнулась в меня носом. — А за что ты меня любишь? — раздалось из куртки.

— Так просто, — я пожал плечами. — Любить за что-то это как-то корыстно.

— Значит я корыстная, — она заглянула мне в глаза. — Ты миленький. Я… — она снова смутилась.

Я погладил её по волосам.

— Ты у меня очень смущаешься много, — расхохотался я.

— Это, наверное, не лечится. Смотри, — она взяла мою руку и положила себе на верх груди. Сердце колотилось, словно она кросс пробежала. — Всё так страшно. Как ты отреагируешь? Что мне ответишь? А улыбнёшься ты или посмотришь с осуждением? Я зубы сегодня не чистила… Я щётку зубную забыла! Не ругайся на меня!

— Я вообще-то молчу.

— Твоё лицо говорит, — она замерла, глядя на меня, а после расхохоталась и закрыла лицо руками, только один выразительный тёмный глаз подсматривал между пальцев. — Я это скажу, я смогу! — она выдохнула, вдохнула, посмотрела мне в глаза: — Я тебя люблю, Макс Шрёдингер, сильно-сильно!

Она замерла, посмотрела на меня, а после запрыгала на месте, выкрикивая «Я сделала это, я это сказала!».

— А я тебя, — обнял я её, глядя на то, как она мило улыбается, пряча руки мне под куртку.

Позади нас были десятки историй, достойных того, чтобы ими поделиться когда-нибудь в будущем. Впереди, я знал, историй будет в тысячу раз больше.

…Конец…

Посвящается моей жене Наське.

Без тебя я бы плыл через мрак наощупь. Ты маяк.

Без тебя я был бы окружён холодом и стал бы холодом. Ты искра.

Без тебя я бы шагал по бесконечному тросу над пропастью, сносимый ветром одичалых мыслей.

С тобой во мне есть любовь, а всё остальное неважно.