«Если у меня есть дар пророчества

и я знаю все тайны,

если мне даны все знания

и у меня есть вера,

способная передвигать горы,

а нет любви,

то я ничто.»

1 Коринфянам 13 глава, 2 стих

Утром я встал с больной головой, даже на работу идти не хотелось, хотя до неё добраться до компа в соседнюю комнату. Кот смотрел на меня с непониманием, требуя привычной порции корма. До будильника добрых полчаса, хотя времени уже половина десятого утра.

Почему-то болело колено и виски ломило, видимо на дождь. Вот она, жизнь после двадцати трёх. Самый частый вопрос, который я задаю себе вечером: «Что на утро у меня будет болеть». И я не полный, не совсем тощий, делаю зарядку иногда по вечерам, в прошлом году много бегал, хоть и неохотно, катаюсь на велике, плаваю в озере у Пашки на даче, когда зовёт. А всё равно вот и колени вылетают, и спина болит, и голова на погоду реагирует вместо шаманского бубна.

Лучше шаманского бубна, я бы сказал.

По правде сказать чтоб мне было так паршиво, чтоб и голова, и колени, и спина сразу — это какой-то фуллхауз. При том, что моё вчера не отличалось от любого другого моего дня.

Вдобавок после сна осталось паршивое ощущение, будто мне мило улыбнулась какая-то няшка, хорошенькая такая. Я даже смутно помнил её лицо, цвет глаз и волос: острое, курносое, миленькое, с тёмными, почти чёрными глазами и медными волосами. В какой анимэшке я успел её увидеть, чтоб приснить?

Я залип на кухне со стаканом воды, вспоминая, но никак не мог сообразить. Хотя я был уверен, что среди посмотренных мною сотен тайтлов найдётся тот, где будет подобный персонаж. Пока я залипал, кот воткнул в меня коготь. Я рявкнул на кота, открыл ему пакетик и поспешил за комп.

Первые пять минут я просидел втыкая в пустой монитор, пытаясь вспомнить, что же делал вчера. Обычно такое состояние после выходных, а тут с понедельника на вторник. Я глянул на часы — среда. Хм. Ладно, получается что с понедельника на среду. Так бывает? У меня, видимо, бывает.

Помассировав виски, я отправился за кофе, предполагая, что всё равно в таком состоянии работу свою делать не смогу. Заварил кофе, почистил зубы (именно в такой последовательности), отнёс кофе к компу, по пути потерял кофе, минуту искал по квартире, нашёл его на полочке перед комнатой, донёс кофе до компа, уселся в кресло.

Если сегодня среда, а вчера был вторник, то где моя настолка?

Я пошарил глазами по полкам — нет ничего. И что вчера было? Вчера точно был вторник? Я не был уверен, потому что мог провести его так же, как понедельник и перепутать дни, посчитав, что понедельник был дважды. День сурка во всей его красе. Впрочем, раз я так и не купил «майонез», то стоит выбраться в город сегодня.

Время за работой пролетело медленно и быстро одновременно. Время Шрёдингера имеет такое свойство. Вроде «ну когда же конец?», а вроде «ещё полчаса, не успеваю контролы в фигме дорисовать, а в старом дизайне стиль поплыл, а ещё скрины нужно в пэдээф выгрузить и обратно и инвижн загрузить». И сидишь потом, вечером, не понимая, где находишься, а кот требует еды и когти в жопу втыкает, в попытках тебя оживить.

Не мудрено, что я мог вчера никуда не выбраться.

Минут пятнадцать я листал новостную ленту совершенно не вчитываясь, рассматривая картинки и приходя в себя, а голова всё так же болела пульсирующей болью. Да и пустота внутри не давала покоя. Игра с пацанами только ещё через полторы недели — на этих выходных все разъезжались. Погода то пасмурная, то солнце. Кушать хочется и не хочется одновременно. Желудок Шрёдингера был голодным и сытым в суперпозиции. Стоило только начать наблюдать еду, желудок оказывался под завязку полным и ком подкатывал к горлу. Стоило только выйти на улицу, как внутри него образовывалась сосущая пустота.

Я закинул в рот горсть арахиса и выскочил из дома.

Солнце ослепило меня на секунду, выбравшегося из сумрака одинокой холостяцкой жизни. Но вскоре скрылось за тучкой, задул прохладный ветер. Я в босоножках, шортах, майке и лёгкой байке зашагал двориками к остановке. Ехать в центр в Нексус даже за «майонезом» у меня желания не было, но себе обещал, а раз обещал — значит надо.

Автобус трясло. Я попытался позалипать в телефон, но только краем глаза увидел какие-то очередные предвыборные тёрки, призывы к революциям и подобную политоту, к которой я отношусь абсолютно никак. После этого я телефон отложил, чувствуя, как меня укачивает.

Моё дело маленькое — зарабатывать денежку и отдавать половину в благодарность моей мамульке, которая живёт за тридевять земель отсюда, аж на окраине области с моим братом Кузей. Братец тоже работает, и тоже отдаёт половину маме. А ещё ей отдают половину больше десяти семей, а она уже там разруливает всем: распределяет деньги между нуждающимися двоюродными и троюродными в семье, покупает квартиры и машины кому надо. Мне не надо, мне и так хорошо. У меня две комнаты на меня одного — одна комната спальная, вторая рабочая. И кот.

«Давай тебе жену подсуетим, а?» — спросила она однажды, когда больше года уже прошло с расставания с Викой, но увидела моё выражение лица и решила не трогать.

Мамулька у меня клёвая. Правда с мужиками непруха у неё, уже с третьим разошлась. Может, насмотревшись на её отношения, мне и не нужен никто.

Не сказать, чтоб я прям такой весь из себя затворник. Было у меня на моём веку три девушки, все с прибабахами, но меня устраивали. Как дело заходило чуть дальше банальных свиданий их переставал устраивать я. «Как ты половину зарплаты маме отдаёшь? Ты что, не мужик?» — выдала мне в процессе ссоры Нина. «Видимо не мужик», — пожимал плечами я. Вместо того, чтобы доказывать хоть что-то, я сменил номер телефона. «Выкинь кота, у меня на него аллергия». Выкинул в итоге Катю, сменив номер телефона ещё раз. Бабы — событие временное, а кот со мной уже восемь лет, я его из деревни привёз. «Давай жить вместе», — говорила Вика, и я уж подумал, что она та самая: «только нам срочно нужна машина-дача-коттедж-поездка-платье-сундук и таран», — совершенно серьёзно стала втолковывать она после свадьбы, да с таким напором, что я чувствовал себя последним размазнёй и мямлей.

Итог — смена номера телефона и развод — с ней было сложнее всего.

Ну да, я не сильно-то с характером. Никогда конфликтным не был. Что ж тут поделаешь. Они на меня ругались, они проверяли границы дозволенного. В итоге от меня не оставалось ничего. Лишь те малые принципы, которые я всеми силами старался сохранить.

Как я сохраняю принципы? Я меняю номер. Домофона у меня нет, домашнего телефона тоже, в дверь с двойной звукоизоляцией стучать бесполезно. Мне оставалось только укрыться в своей ракушке и не отсвечивать, а это я могу делать месяцами.

Моя остановка, которую я чуть не проехал, встретила меня полицейским оцеплением.

— Гражданин, сюда нельзя. Здание перекрыто, ведётся следствие, — заявил мне прямо в лицо обычный деревенской внешности мужик.

Я посмотрел ему за плечо, видя вполне целые двери Нексуса — большого торгового центра, сейчас абсолютно пустого. Там лежит мой «майонез», мечта последних двух месяцев, а мне не дают его забрать!

Я вздохнул, кивнул, развернулся, и пошагал, куда глаза глядят.

Желудок издал привычный стон.

— Ну что ты от меня хочешь? — спросил я свой желудок. — Пиццу?

— Нет.

— Суши?

— Неа.

— Может быть блинчик? Жирный такой, со сметаной.

— Ой фу, сча вырвет.

— А если супчик?

— О да, пища богов.

Мои ноги вели меня к заветному кафе — Коптильня, в котором я бывал пару раз. Оно находилось неподалёку от торгового центра, подавали там очень неплохой овощной суп с собственной выпечкой. Юркнув во внутрь я погрузился в атмосферу самообслуживания.