Только вот теперь Лютик молча растерянно смотрел на треснувший флакон, ощущая, как его покидает последняя надежда. Рано или поздно удача бы отвернулась, так бывает всегда, но сейчас все беды разом решили посыпаться ему на голову словно из рога изобилия.

Юлиан обессиленно опустил руки на колени, растерянно поджимая губы, понимая, что теперь-то он точно был в полнейшем дерьме. Мало того, что настоящую течку в жизни полностью не переживал, так еще и оказался один в какой-то сомнительной глуши без подавителей и какой-либо защиты.

Свой запах, как и любой другой человек, он распознать не мог, но прекрасно осознавал, насколько тот с каждой минутой тяжелеет и усиливается, наверняка вызывая интерес у вынужденных соседей. Оставалось надеяться, что альф среди них не было, хотя охочих до омежьего запаха и задницы бет тоже было немало. Правда, им это казалось, скорее, редким деликатесом, да и какого-то особого влияния на бет феромон не оказывал. Для альфы же течный омега был чем-то навроде красной тряпки для быка. И малое количество альф отказывалось от возможности взять то, что «плохо лежит», даже если это что-то сопротивлялось, вырывалось и молило о пощаде.

Постепенно тело наливалось тревожащей свинцовой негой. С подавителями ощущения притуплялись, но сейчас все было, так сказать, на живую. Отчаявшийся организм словно делал все, чтобы привлечь к себе кого-нибудь для случки. Дыхание тяжелело, руки и колени слабели. Юлиан едва не заскулил, ощутив, как мышцы пресса напряглись, импульсом сократился сфинктер, и ткань штанов увлажнилась от естественной смазки.

— Святые угодники… — он сильнее свел трясущиеся колени, часто мелко хватая ртом воздух, пытаясь хоть немного успокоиться и понять, как ему быть дальше. — Лютик, ты в дерьме… в этот раз ты попал. Конкретно попал.

В дверь гулко постучали. Юлиан вздрогнул, замирая. Набирающая обороты течка усиливалась с каждой минутой вместе с настоящей паникой и постепенным осознанием того, что, скорее всего, в итоге его просто изнасилуют и, вероятно, не раз и не два. И ему невероятно повезет, если желающий будет один, а у всего этого не окажется серьезных последствий.

Стук повторился. Причем такой, что дверь задрожала.

— Открой-ка, — послышался звук шагов. На дверь навалились так, что подгнивший от времени засов громко затрещал, едва не поддавшись. Парень испуганно отодвинулся по кровати к стене и поджал к груди ноги, закрывая лицо ладонями. — Эй, ба-ард, — пропел знакомый голос куда-то в небольшой зазор между дверью и косяком. — Мы не обидим.

«Все сон и неправда, это все сон и…» — парень испуганно всхлипнул, когда от очередного мощного удара засов буквально отлетел вместе с куском двери. Комнату заполнили чужие одуряющие запахи.

Лютик плотнее закрыл лицо руками и сжался в комочек, едва не плача. Эмоции без подавителей в течку усиливались.

— Кровати шаткие, давай его на пол, — приказал чей-то голос.

Барда грубо схватили за руки и буквально скинули с кровати. Он больно ударился коленями о грубое дерево и едва успел выставить ладони, чтобы не разбить лицо. Лютик так и замер, тихо часто хватая ртом воздух, не чувствуя в себе сил даже заплакать. Он ощущал себя словно под действием какого-то наркотика, но знал, что это лишь синдром отмены.

Его осторожным, но одновременно небрежным движением перевернули на спину, Юлиан тихо застонал.

— Ничего личного, парень.

***

Всё шло совершенно не так, как он предполагал.

«А когда все шло так, Геральт?» — резонно возразило что-то внутри.

Йеннифэр. Йеннифэр из Венгерберга.

Ведьмак не сразу успел заметить, как имя его опрометчивой симпатии, переросшей в нечто большее, магическое и не самое здоровое, стало именем его основной проблемы. Взбалмошная чародейка с фиалковыми глазами и присущей ей немыслимой заносчивостью пыталась скрыть свои слишком обычные для магички, но все еще человеческие слабости и снова бросалась обвинениями, не внемля голосу рассудка.

«В Ринде. Джинн».

Всего несколько слов тут же стали причиной скандала. Зачем только этот чертов дракон решил к ним лезть? Ах да, ведь это мы к нему полезли. Но старика винить было не в чем, Геральт и сам не раз говорил этой женщине, что больное самомнение ребёнком не вылечить: живое существо — не зелье для ран, не способ вырастить себе костыль.

«Ты клал на свободы других, кто теперь разберёт подлинность этой связи?!» — и это после того, как Геральт спас чародейку от неминуемой смерти. Да, в благодарность за спасение своего бестолкового мальчишки, да, из чувства ответственности, да, из чувства… Что же это было за чувство? Поговаривают, у ведьмаков их быть не должно вовсе, но влечение сменялось горечью, неприязнью и почему-то бурлящей внутри всепоглощающей злобой. Здесь железное самообладание и хваленая выдержка Геральта явно давали трещину.

Ей было плевать на всех, кроме себя любимой, на всех, кто не мог преподнести ей желаемого в самые короткие сроки. А чего же она желала? Всего и сразу. Йеннифэр и сама этого не знала. Геральт мог бы (или по крайней мере постарался бы) сделать для чародейки немыслимое, если бы Йен хотя бы попробовала разобраться в своих запросах. Но та, ежели иногда и осознавала, чего хочет, то моментально меняла стремления, как выходные платья, и упрямо винила в своих неудачах других.

Да, несомненно, для омеги, коей являлась Йеннифэр, бесплодие означало приговор, но одновременно и свободу, недоступную большинству других людей. Она принесла эту жертву сама, но теперь хотела заставить целый мир расплачиваться за свое же собственное решение.

От нее всё так же пьяняще пахло крыжовником и сиренью; обрамляющие красивое лицо смоляные волосы беспощадно трепал ветер, а Геральт, едва не трясущийся от ярости, застыл как вкопанный, когда Йен развернулась и ушла. Теперь, возможно, покидая ведьмака навсегда.

Геральт снова сделал всё не так, как нужно.

«Она — не твоё предназначение, ведьмак. Даже с помощью самой сильной магии нельзя получить любовь и искусственно создать себе истинную связь», — послышался хрипловатый голос за спиной, но Геральт лишь устало прикрыл глаза, сжимая кулаки и поворачиваясь лицом к месту, где за долю секунды до этого находился мифический золотой дракон — реликт разрушающегося мира. Старик исчез. Исчез бесследно.

Краем глаза Геральт успел заметить, как взволнованно подскочил его попутчик — молодой, смазливый и шумный альфа, которого видеть в таком своем настроении хотелось меньше всего на свете. Только не сейчас.

Геральт знал, что принял фальшивку, вроде банального приворота, за Предназначение. Знал, что ошибся с последним желанием. Девицы в тавернах были куда проще — они хотя бы не лезли в душу Геральта, а если и лезли, то больше чем на ночь в ней не оставались.

Слыша осторожные шаги за спиной, Геральт глухо рыкнул, плечи его напряглись.

Чертов Лютик, гули его дери. Показываться барду в момент подкашивающей слабости не хотелось. Геральт втайне жалел, что болтливый юноша не был омегой, потому что то, что постепенно связывало их с Лютиком, было чем-то бо́льшим. Этого после уничтожающего провала с Йен признавать не хотелось более всего. Не сейчас. Никогда вообще.

«Это просто очередное бестолковое наваждение».

Чёрт возьми, да ведьмак и познакомился с этой магичкой из-за барда! Когда Геральт не мог думать ни о чем, кроме спасения дурного повесы.

Дьявол.

Когда перед глазами больше не темнело от гнева, а ярость свернулась притихшим зверем где-то на задворках сознания, Ведьмак устало выдохнул и, прислушавшись, пожалел. Сказать по правде, Геральт не верил, что на этот раз его спутник действительно соберёт свои пожитки и уйдёт один в горы.

Ведьмак невесело усмехнулся.

Заставить упрямого, терпеливого и жизнерадостного Лютика расстроенно замолчать, а затем просто… уйти? Теперь Геральт мог по праву собой гордиться.

Судьба бестолкового трубадура теперь не могла его не беспокоить. Геральт не сомневался, что тот обязательно во что-нибудь вляпается — станет приманкой для разбойников или волков. А может, всё сложится куда прозаичнее, и он просто заплутает и замёрзнет ночью в горах — с него станется. Парнишка был не в состоянии даже присмотреть за вещами и лошадью, пока ведьмак носился по ущельям за очередной тварью, так что прогнозы были крайне неутешительные. Даже если барду невероятно повезет и каким-то чудом он доберется до ближайшей таверны, ему все равно как-то придется отсюда выбираться.