Послышался тихий выдох. Теперь женщина, вероятно та самая Юма, смотрела на брата. Ее прямые волосы были собраны в гладкий пучок и заколоты длинными напоминающими спицы, шпильками. Красивущими — золотистыми, украшенными на концах крупными кровавыми рубинами и тоненькими, позвякивавшими от каждого движения цепочками. Вадим разглядел на их концах напоминавшие наконечники стрел небольшие треугольники. Царственно и богато.
— Стоять, — хрипло скомандовал дед, когда Юма направилась к Алтану, но она на Баагатура даже не взглянула, лишь ухватила со стола что-то своими тонкими, немного паучьими длинными пальцами. У нее был торопливый, но уверенный шаг. Если походка может отражать характер, то в этой была вся она — резкая, как удар хлыста и холодная, как льды на севере Скеллиге.
Вадим помнил день, когда мать вручила ей на шестилетие первый лук. В его краях женщин с детства обучали не стрельбе из лука, а домоводству, а девице в высоком титуле так вообще было достаточно просто быть красивой и уметь читать. Тогда он уже перестал удивляться зерриканским обычаям, но наблюдать за обучением было увлекательно. Сколько ей сейчас? Наверное, под тридцать.
— Я должен был тебя убить, — в голосе Баагатура послышался едва уловимый свист. Мужчина сдавил пальцами переносицу, медленно тяжело выдыхая. И Вадим внезапно осознал, насколько тот за эти годы постарел. — Но пожалел.
Юма подошла к потерянно смотрящему в пол Алтану и со сдержанной нежностью взяла его за руки, молча смотря на его ничего не выражающее лицо. Затем так же, не говоря ни слова, рывком прижала брата к себе.
— Где подарки, которые я тебе передавала? Ты их потерял? — у нее был низкий хрипловатый голос, но в нем сейчас была какая-то отстраненная пронзительная нежность. Мальчишка шмыгнул носом и обнял ее в ответ.
Не сдержал данного себе же слова. Зрелище то еще — аж сердце разрывается. Любовь и предательство — хоть балладу пиши, но, благо, Вадим баллад писать не умел. И в этот момент тому даже обрадовался.
— А Золотце свое вы не пожалели? — вырвался этот вопрос как-то сам собой, Вадим аж диву дался. С каких это пор его рот сам по себе отдельно от разума обитать стал?
— О чем ты? — голос Баагатура стал сухим и ломким, взгляд посуровел. Знает же что-то черт старый.
Юма отстранилась от Алтана и, подняв его руку, вложила в ладонь что-то, поймавшее шаловливо заглянувший сквозь тяжелые шторы рыжеющий закатным золотом солнечный лучик. Она согнула пальцы, сжимая его руку в кулак.
Серебряный медальон? Проверяет, не привел ли Дракон в их дом допплера{?}[ну, грубо говоря, перевертыш — оборотень, способный принимать облики других существ]?
Взгляд Алтана сделался стеклянным. Он часто заморгал и, кажется впервые за это время, посмотрел на сестру. В глазах был немой вопрос.
— Умерла, — прошептала Юма. Алтан молча медленно закрыл глаза.
— Знаешь, в чем здесь шутка, Баагатур? — Вадим, не дожидаясь приглашения, опустился на жалобно скрипнувший стул.
— Баатар, — исправил старик, будто это имело какое-то значение. Юма сжала плечо Алтана, но тот отстранился и вышел из кабинета, все так же сжимая в ладони медальон. Трогать его сейчас не стоило. Его сестра это поняла, поэтому снова обратила свое внимание на Вадима.
На ее ничего не выражающем лице застыло нечто нечитаемое, но смутно знакомое. Что-то подобное периодически мелькало в глазах у Алтана, когда он злился, но пытался это скрыть. Юмжит буквально впилась в лицо Вадима взглядом. Колким и отвратительно прямым. Баагатур никогда не умел смотреть так. Он был суровым и жестоким — не более.
— Ты хочешь обвинить в произошедшем нас, ведьмак? — было бы наивно ждать, что Юма обратится к нему по имени. Такие женщины всегда ограничивались общими словами.
Вадим отвесил со своего места шутливый поклон. Юмжит не повела и бровью.
— Вас? В Танеддском бунте? — он изобразил удивление. — Не более других.
— Тогда к чему твой упрек? — взгляд был пристальным, немигающим. Но где-то за этим плотным занавесом плескались горечь и тревога. Ее беспокоило всё, что касалось ее брата. Ее не могла не беспокоить смерть их матери.
— Ваш малёк по вашей же милости чуть не убился.
— У «малька» есть имя.
Ну что за люди. Ты им про быка, а они тебе — про корову. Сдались им эти имена.
— Как прикажете, — Дракон пожал плечами. — В общем, как было дело-
— Уведите его, — оборвал Баагатур, вставая. В кабинет в ту же секунду влетела стража. Да не простая: ненавидящий волшбу алтанов дед набрал себе в личную охрану исключительно боевых магов.
Этих остолопов не уважать было опасно и больно, поэтому, если Вадиму и приходилось слать таких за три горки, то только с исключительным уважением. Рука машинально потянулась к мечу. О, Дракон был только рад в очередной раз проверить свое везение на прочность, но-
— Вышли. Вон.
Юма указывала пальцем на дверь (Вадим узнал этот жест, Алтан явно подсмотрел его у старшей сестры). Она говорила тихо, не отводя взгляда от Дракона, но этого оказалось более чем достаточно. Охрана застыла как соляной столб и растерянно переглянулась — оба не понимали, какие телодвижения предпринимать дальше. Еще бы — выбор был сложным, а впасть в немилость к своей будущей хозяйке никому из хлопцев не хотелось — Дагбаевы платили много. Баатар-то не вечен, а эта сколопендра с живого не слезет.
Отдать Баатару должное — он все понял правильно и с тяжелым вздохом опустился обратно. Хлопцы вышли. Каким бы буйным не был бык…
— Говори, — Юма была непреклонна.
— А что говорить-то? Я много о чем могу вам тут рассказать, — Вадим расслабленно отклонился назад и прикрыл глаза. — Это ж вы, а не я, обвешали Алтана двимеритом. Передо мной отчитываться не надо — не мое это дело, но, думаю, — ведьмак указал пальцем на дверь, — он бы этот увлекательный рассказ послушал с интересом.
На лице Юмжит на долю секунды проявилось нечто, отдаленно напоминавшее страх. Она быстро совладала с собой, но осадочек остался. Ну уж нет, эта бы Золотцу вредить не стала.
— Не смешно, — голос ей изменил — дрогнул.
Вадим медленно перевел взгляд на Баатара.
— Ну я-то со смеху покатывался, когда его рвало от попыток намагичить себе лекраство. И ведь ни одна псина бы ему не помогла. Я мог только наблюдать. А когда нашел его в крови с переломанными ногами в Бругге, это тоже было обхохочешься. Каждый раз вспоминаю, и смешно становится.
Юма пораженно молчала. Баагатур смотрел в бумаги на своем столе, но взгляд казался застывшим и тяжелым.
— Но он ходит, не так ли? — пожал плечами он. — Прошло меньше месяца.
— У вашего Золотца талант!
— Откуда у него взялся двимерит? — Вадим даже не понял, кому из них — ему или деду — был задан этот вопрос. — Алтан не мог не почувствовать, что что-то не так. Он бы не перепутал двимерит с чем-либо еще.
— Если бы знал, куда смотреть, то ни в коем случае, — Дракон потянулся, разминая плечи. — Хочу вам на будущее сказать, что дарить украшения с двимеритом чародею — непрактично. Его было совсем немного, но свои безделушки он не снимал ни на секунду, но даже я, если честно, бы не догадался, что к чему. Повезло, что на застежках сэкономили.
Тишина. Только скрипнула дверь — вернулся Алтан. Без медальона.
— Вы ее похоронили? — спросил он.
— Две недели прошло, — Баатар смотрел на внука пристально. Не так, как несколько минут назад. — Выйди.
На долю секунды Вадиму показалось, что мальчишка сорвется и намагичит деду, если не страшную смерть, то нечто болезненное и жестокое, но тихая ярость так и не выбралась за пределы его глаз. Если продолжится в том же духе, Баагатур наживет себе не сотни политических врагов в Новиграде, а двух — в своем же собственном доме.
— Баатар, что вы сделали с моими украшениями? — Юма потеряла интерес к Дракону — ее внимание переключилось на деда.
— Я тебе не мальчишка, чтобы меня допрашивать, Юмжит.
— Если вы мне не ответите, я уйду из этого дома. Справляйтесь как-нибудь сами, — ни обиды, ни раздражения, ни угрозы. С тем же выражением говорят «передай мне книгу» в библиотеке. — Как выглядели камни?
