Пожалуй, телесная пища малышке сейчас требуется сильнее духовной. Молока, даже с сахаром, мало. Так что, миновав бредущее коровье стадо, Орлов двинулся прямо. И почти сразу услышал крики и увидел толчею у деревенского амбара.

– Худой знак! Ой, худой! – выкрикнул кто-то.

А когда деревенские видели добрые знаки? Однако Орлов решил выяснить, что так взбудоражило крестьян на сей раз.

У входа в амбар стоял Щукин, широко расставив ноги и скрестив руки на груди.

– Все, расходимся! Нечего тут смотреть, – увещевал он.

В паре шагов, сидя на земле, плакал простоволосый мужик.

Заинтересованная происходящим толпа не обратила внимания на барина. Протолкнувшись через нее, Орлов вышел к амбару.

– Что случилось, Григорий?

Щукин явно не ожидал его здесь увидеть.

– Да все жена плотника, – он указал носком сапога на плачущего. – Вздернулась прямо в амбаре. Люди ваши чинить его наконец пришли – и нашли ее.

– Худой знак! Конец урожаю! – выкрикнули из толпы.

– Точно худой будет, если амбар не почините, – отвечал Щукин.

– И младенца с собой забрала, – всхлипнул мужик на земле.

– Так у тебя еще двое, и с ними-то одному нелегко будет, – сказала с жалостью полная молодая баба.

– Дам тебе четвертную, – вмешался Орлов. – И жену проводишь, и детей накормишь.

Мужик поднял голову, посмотрел на Орлова.

– Спасибо, барин.

– А еще, люди, нужна в усадьбу кормилица для младенца. Пятак плачу в неделю.

– Пять копеек, – уточнил Щукин.

Орлов поморщился непрошенному уточнению.

– Пять рублей.

Бабы с недоверием переглядывались. За такой пустяк?

– Ну а что, а возьмусь, – вызвалась жалостливая.

– Как зовут? – спросил Щукин.

– Анфиса.

– Славно. Вот Григорий Ильич тебя в усадьбу и доставит, – заключил довольный быстрому решению первого из своих вопросов Орлов.

От Щукина, желавшего сообщить о затруднениях с амбаром, он снова отмахнулся. Для того и нанят, в самом деле, чтобы подобное улаживать. А Орлову теперь надо отца Алексия навестить, а потом можно и обратно к малютке. Как она там?

В храме пахло деревом. Под иконами горели лампады, но людей – никого. Однако священник точно должен быть где-то поблизости.

– Отец Алексий?

Орлов позвал несколько раз, прежде чем послышались шаги, и неприметная дверь слева распахнулась. Священник – худой, суетливый, лицо капризное, губы яркие, словно выкрашены, пятном смотрят из темной бороды, взгляд влажных глаз ускользает от собеседника. Орлов знал, что он исключительно суеверен и слышал, что даже балуется гаданиями.

– Сергей Аркадьевич, – не слишком искренне улыбнулся отец Алексий.

– Младенца хочу крестить, – сразу перешел к делу Орлов.

Отец Алексий кивнул, перебирая рясу.

– Чей младенец?

Мог ли он не знать, что произошло в усадьбе, живя в деревне, где всего двести сорок душ?

Нет, Орлов не хочет и не станет снова обсуждать эту историю – и помешательство Ольги. Чувствуя растущее возмущение, он вдруг ответил:

Чувствуя растущее возмущение, Орлов вдруг ответил:

– Мой.

Одно это слово влекло за собой последствия, размах которых сходу не оценить. Тонкие растрепанные брови отца Алексия поднялись.

– Поздравляю с долгожданной милостью Божией. И Ольге Михайловне сердечные поздравления. Когда свершилось?

Если девочке чуть больше трех месяцев, стало быть, в конце июня.

– 24 июня, – наобум назвал дату Орлов.

– Вот как? На Ивана Купалу, значит, – кивнул отец Алексий. – Однако немало времени прошло, а малютка ваш не крещен.

– Так давайте день для того и назначим.

Священник снова открыл левую дверь и жестом пригласил войти. Орлов хорошо помнил эту пахнущую мелом, воском и ладаном боковую каморку, где на столе десятилетиями лежала метрическая приходская книга. Не в первый раз доводилось видеть ее – и все предыдущие были скорбны.

Отец Алексий обмакнул перо в чернильницу и, стоя, принялся выводить красивыми вензелями дату и имена – Орлова, а затем Ольги. Спросил пол младенца.

– Девочка.

– В Ивана Купалу, как помню, именины Марии. Либо же вы с супругой иное имя ей выбрали?

– Да. Ее зовут Потита.

Отец Алексий поджал яркие губы.

– Потит – есть такое имя. А Потиты среди святых жен не встречалось. Невозможно под таким именем во крещение. Надо бы по святцам подобрать.

Орлов согласился. Посмотрели святцы, остановились на Аполлинарии. Крестить решили в среду, через два дня.

Пожертвовав еще одну четвертную – теперь храму, и на сей раз отец Алексий улыбнулся куда душевнее – Орлов простился и вышел.

Издалека, от амбара, ветер по-прежнему доносил гомон – взбудораженные люди так и не стихли. Зато по другую сторону церкви – полная тишина: там кладбище, и за ним деревня кончалась. За околицей – густой лес. Но нахоженная тропа вела дальше – туда, где жили знахарки. Но к ним Орлов не пойдет. Еще не одна встреча с ними к доброму не приводила.

Глава 6.

Свечи и шестнадцать цветов

– Не смогла я жену твою найти, не обессудь, – сказала Алена плотнику.

Маленькая прощальная каверза. Пусть тетки сами с ним разбираются, раз, даже мнения не спросив, решили, что именно она и поселится в теле барыни.

На рассвете Алену уложили на ее кровать в горнице, обставили горящими свечами, обложили бархатцами с хризантемами. Она умеет считать: шестнадцать. Четное число, словно хоронили. Хотя отчасти ведь так и есть.

– Ты сможешь ее покидать. Но чтобы все время домой не бегала, сделаем так: ты вернешься, как только мы призовем, – тетка Марфа, здороваясь с каждым углом, трясла кадильницей, но был в ней вовсе не ладан.

– И не забудь: пусть Егорка нас и позвал, а серьги барынины да кольца ты уж из дома вынеси и у дубов зарой. Да глаза с ушами пошире раскрой: мало ли, что годное и для нас услышишь, – уже в который раз напомнила Таисия.

«Позвал» – это не в том смысле, что управляющий явился в дом к ведуньям и, выпив настойки, попросил об услуге, а потом они с младшей теткой громко тешили друг друга в задней комнате на сундуке. Чтобы все получилось, нужно буквально позвать зайти внутрь, когда Алена явится в усадьбу.

И накануне ночью она отправилась в барский дом. Путь лежал мимо кладбища и деревенского храма. Само здание нисколько не пугало, но днем Алена обходила его стороной: там часто толпились люди. И хоть почти каждый из них отлично знал дорогу к ведуньям, увидев их за пределами леса, начинали фыркать, а кто и плеваться. В деревне в Алену однажды даже окатили помоями – прямо на улице, когда она шла к сапожнику за башмаками. В другой раз – бросили камнем. Тетки появлялись в Орловском нечасто, но при этом умели сдержать толпу. Алена же такими навыками не владела и ходить туда отчаянно не любила – но именно ее всегда и посылали.

Но в темноте у храма безлюдно: деревенские – кто спит, а кто и сидит в трактире. Алена тенью прошмыгнула мимо, и с четверть часа спустя уже тихо царапнула запертые на ночь ворота барского двора.

– Как же ты долго, – приоткрыв их, прошипел управляющий. – А на дворе не лето! Я и ждать устал, и подмерз.

– Ты должен сказать: «Входи не гостем – это твой дом», – буркнула Алена.

Управляющий что-то пробормотал, но затем фразу в точности повторил.

– А теперь веди дальше.

– Пройдем через заднюю дверь, а то весь дом перебудим.

Обогнув усадьбу, зашли.

– Справа кладовая и кухня, прямо – прихожая, там главный вход, – объяснил провожатый. – Можем пройти туда и отсюда, и через кухню.

Пошли вторым путем: тетки велели увидеть как можно больше, чтобы потом Алена легко смогла представить обстановку.

Печь все еще была разожжена. Это удивило управляющего, а Алена, продрогшая в дороге – за пару дней ощутимо похолодало – принялась греть руки.

– Так в ней барыня младенца жгла?

– А где ж еще?

Дверь за спиной скрипнула.

– Мэм? – спросил женский голос.

Застигнутая врасплох Алена обмерла. Ее никак не должны увидеть!