Снег шёл уже третий день, не переставая ни на час, ни на минуту. Я сидел дома, думая, что в конце концов он должен прекратиться, ведь осадки они как люди – человек, после долгого отдыха соскучившийся по труду, принявшись за работу, чувствует прилив сил, энергии, жгучий энтузиазм, от которого сводит горло, желание завоевать весь мир…первые дней пять, от силы неделю. А потом все по новой: жалобы, усталость, раздражительность, желание бросить все и уехать куда-нибудь на Мальдивы, подальше от суровой русской зимы, чтобы мерить шагами бесконечные белые пляжи, окунаться в прозрачные воды океана и чувствовать, как спокойствие обволакивает тебя со всех сторон, и твоё тело возвращается к жизни, физически и духовно… Но нет, мы живём этой мечтой о будущности, о благополучии, о счастье, совершенно потерянные в своём настоящем, а ведь чем больше мы теряем в настоящем, тем больше остаётся в прошлом, и тем стремительнее сокращается наше будущее.

Люди устают, устанет и снег, думал я, и оказался прав – к утру снегопад прекратился, и, когда я выглянул в окно, то при свете дня мне предстала удивительная картина: белое … всё. Вы думали, я сейчас начну разбрасываться метафорами, сыпать сравнениями и разливаться эпитетами? Что ж, я тоже так думал, пока не выглянул в окно, и я бы с радостью, если бы не одно «но»: не было видно ничего, что можно было бы описать, сравнить или иносказать – снег поглотил собой всё, поэтому, увы, разделю с вами это маленькое разочарование.

А пока я смотрел и не понимал, как за одну только ночь мир может измениться до неузнаваемости, да так, что перестаёшь видеть границы; так, что начинает казаться, что вселенная переступила границы возможного и ты стал свидетелем чего-то необыкновенного, невероятного и прекрасно. Свидетелем жизни.

Я с трудом оторвал себя от окна – внутри нарастало непреодолимое желание выйти поскорее на улицу, чтобы лично стать участником этого природного спектакля, этого фестиваля чистоты и победы природы над человеком, где декорации расставляет лишь она одна.

Я быстро оделся и вышел во двор. Шаг – и я услышал протяжный скрип под ногой. Тихий, скромный, он будто спрашивал у меня разрешения на то, чтобы навеять воспоминания из детства, когда зимы были длиннее, мороз крепче, а снег блестел так, что казалось, раскрой ты чуть пошире злаза, и эта белизна наполнит все твоё существо без остатка.

А я, не задумываясь, разрешил. И этот самый первый шаг, сделанный мною в тот день, перенёс меня на двадцать лет назад, во времена, когда я ещё не задумывался о том, как это, радоваться жизни – я просто делал это, совершенно не осознавая тогда, что спустя годы я буду вспоминать об этих временах как о самых счастливых в моей жизни и с тёплой грустью оставлять их в прошлом, не теряя при этом надежды отыскать их следы в настоящем.

Я шёл, и счастье постепенно наполняло меня, как согревает глоток горячего чая на морозе: тепло медленно, сантиметр за сантиметром, спускается в живот и оттуда разливается по конечностям, и душа оживает, и в сердце просыпается весна, пока зимнее солнце играет на налитых багрянцем щеках.

Я шёл, и внутри у меня распускались подснежники, белые, как все вокруг, и улыбка невольно расцветала у меня на губах, когда по дороге мне встречались люди: такие же счастливые, они падали в снег, нарочно или нечаянно, став жертвой идущих рядом родственников или друзей-шутников, смеялись, подставив солнцу своим тронутые морозом носы и щеки.

Снова повалил снег. Спустя время я вышел на улицу на окраине города, ещё не утоптанную человеческой ногой, и позволил себе утонуть в холодной хрустящей вате. Я лежал, устремив свой взгляд далеко в небо, и не было ему ни конца, ни края, сплошная белизна, словно хозяюшка-природа расстелила по небосклону только что начисто выстиранную простыню.

Нет, снег – он не человек, он сильнее нас, и мы многому можем у него поучиться. И он не остановится, пока каждый не ощутит хоть десятую, хоть сотую долю той детской радости и того переполняющего восторга, которые в этот момент чувствовал я.

Я закрыл глаза и позволил себе раствориться в окутывающем меня ощущении уюта. Снег падал и таял на моих веках, губах, щекотал нос, а я все лежал и думал. Думал о том, как мало на самом деле надо для счастья. Поймать это состояние умиротворения и зафиксировать себя в нем. И пусть оно наполнит вас изнутри, станет частью вашего естества, заглушит волнения и тревогу. И тогда весенний ливень и летний туман станут вашими лучшими друзьями, неважно, сколько десятков вам стукнуло в этом году. Потому что ощущение наивно-детского счастья, находящегося на границе с всепоглошающим восторгом, это то, что заставляет нас жить.

Был тихий зимний вечер, один из тех, когда хочется побыть в тишине вдали от всего безумства улиц, посидеть за уютной книгой или просто провести время с близким тебе человеком. Мы сидели друг подле друга в гостиной в доме моих родителей – я и Оливия. Она, девушка, которую я любил всем своим юношеским сердцем, была подругой моего детства, и узы крепкой дружбы связывали нас вот уже долгие годы. Оливия была мечтой, достичь которою мне не представлялось возможным, поэтому я просто молча любил каждое мгновение, проведенное с ней.

Разгоралось пламя в старом камине, и Оливия сдвинула решетки. Она подбросила в камин еще поленьев, и на несколько секунд на смуглую кожу ее рук лег мягкий свет от огня. Пламя плавно скользило теплотой по ее плечу, будто приглашало в свои объятья. Но огонь обманчив: манящая притягательность быстро сменяется острой болью. Так и в любви. Поэтому я и боялся – завлечет и ошпарит, только прикоснешься. Я был страстно увлечен ею: тем, как она медленно помешивала золу в камине, ее коротким черными волосами, приставшими ко влажным от жара щекам, ее голыми пятками на ковре…

Она оглянулась и улыбнулась мне. Небрежно смахнула волосы с лица. Ее глаза в тени казались совсем черными, только маленькие отсветы искр играли в их сердцевинах. Я смотрел на нее прямо, не моргая, и она отвечала мне кроткой милой улыбкой.

– Сегодня особенный вечер, не так ли? – прошептала она и, запрокинув голову назад, послала мне вопросительный взгляд, словно ища подтверждения своих слов.

– Когда хорошо, это всегда особенно, – ответил я.

Она снова улыбнулась в ответ и положила свою ладонь на мою.

– Я отдала бы жизнь за один такой вечер, – также шепотом произнесла Оливия и положила голову мне на грудь.

Я обнял ее, и она прикрыла веки: так, как это делают дети, перед тем, как углубиться в здоровый крепкий сон. «Целую жизнь, целую жизнь…» –шептала она, и голос ее постепенно затихал. Я вдыхал нежный аромат ее волос и медленно поглаживал ее руку, а она готова была уснуть в моих объятиях. Когда, наконец, ее захватила дремота, я убрал челку у нее со лба и поцеловал в чистую, еще совсем молодую кожу. Она чуть было открыла глаза, слабо улыбнулась, но сон снова взял над ней верх.

Я не считал минуты, возможно, часы, которые она пробыла в моих объятиях, но мне казалось, что никогда раньше я не был таким счастливым. Когда огонь в камине практически потух, я осторожно, чтобы не разбудить ее, задвинул решетку и, мягко подхватив ее за спину, взял на руки. Она повернула голову в мою сторону и уткнулась носом мне в плечо: мне казалось, я взял на руки ребенка, до того она была маленькой и беззащитной в своем сне.

Чуть только ее голова коснулась подушки, Оливия приоткрыла глаза и сквозь узкие щелки посмотрела на меня. Она слабо взяла мои руки в свои ладони и сделала знак, чтобы я сел. Я примостился на краю кровати и провел рукой по ее волосам.

– Сегодня я самый счастливый человек на земле, – медленно и сонно прошептала она, – потому что люблю самого счастливого человека в мире.