Сидя на краю кровати, Дар тяжело дышал. Так обычно люди дышат после бега на длинные дистанции или когда они сильно понервничают. Увидев меня, Эльдар постарался взять себя в руки. Я сделала вид, будто ничего необычного за ним не заметила.

Видимо, у них с Рыковым вышел конфликт из-за нестыковок по работе, подумала я, глядя, как Дар сжимает кулаки. А, может, Танька была права, и Рыков имеет какое-то отношение к аварии на Чёртовой косе. В любом случае, это не моего ума дело. Сафаров скоро уедет из Медвежьего и мне нечего забивать свою голову мыслями о несбыточных вещах.

Поздоровавшись и помыв руки, я быстренько почистила яйцо, сделала пару бутербродов с твёрдым сыром и налила в бокал ряженку. Установив столик на постели, я объяснила, что мне нельзя больше задерживаться. Это будет некрасиво по отношению к Татьяне. Она и так всю ночь на ногах провела.

Эльдар в ответ молча кивнул головой, но в его глазах я заметила какую-то грусть. Однако не придала этому значения и поспешила в процедурный кабинет. А там меня ждёт Танька с горящими глазами! Я поняла, что подруге не терпится мне что-то рассказать. Мы с ней на пару обошли все палаты (к Дару я идти не решилась и отправила Таню), измерили больным давление, поставили капельницы и, наконец, уединились в кабинете.

Новость, ради которой Татьяна задержалась на работе, действительно была офигенной! Оказалось, что до Эльдара тоже успели дойти слухи, что Рыков меня обхаживает. Служба безопасности Сафарова выдернула Рыкова из сауны, где он ещё с ночи кутил с местными жрицами любви и доставила его к своему боссу. О чём они говорили, конечно, осталось за кадром, но, судя по тому, как Алексей Христофорович чуть ли не кубарем спустился по лестнице, разговор был нелёгким. Нелёгким — для Рыкова, сказала Танька и рассмеялась.

Но я, вспомнив, как дрожали руки Дара, как гневно он сжимал кулаки, понимала, что Дар тоже сегодня пережил немало. А ещё я вдруг поняла, что у меня появился защитник (Коля Костров не в счёт)! Это нечто. Я с трудом удержалась, чтоб не броситься обратно в палату Эльдара и не кинуться ему на шею в порыве благодарности.

Я нахожусь под защитой благородного рыцаря… Нет слов. Обалдеть! Теперь мне глубоко фиолетово, что “вслед за девчонкой сплетни по городу”. У меня появился защитник! Дар… Это уже не сокращение от имени, а настоящий дар судьбы.

Я летала, летала, летала!..

Прошла ещё неделя. Всё это время я каждый день ждала, что Дар, либо Сан Саныч мне объявят, что наш вип-пациент выписывается. Ведь Сафаров и вправду пошёл на поправку. Нет, о полном выздоровлении говорить пока не приходится, но улучшение налицо. Меня это, конечно, радует и вместе с тем немного (?) огорчает.

Случилось то, чего больше всего я боялась едва ли не с той минуты, как увидела огромные бездонные глаза. Увидела — и пропала. А потом… Я привязалась всей душой к человеку, с которым мы не можем быть вместе. Это ужасно.

Естественно, я не подаю виду, что Эльдар мне не безразличен, но только от себя скрыть правду невозможно, вот, в чём беда.

Я совершенно отчётливо вдруг это осознала в тот день, когда московский офис Сафарова по собственной инициативе прислал за своим боссом вертолёт одной частной медицинской компании, на крыше которой располагалась вертолётная площадка, а в полёте больного сопровождали опытные врачи.

Мне рассказала об этом Танька. В воскресенье, наш выходной, она зашла за мной, чтоб у меня не было возможности отвертеться от купания в речке. Каждое лето Татьяна ноет, что скоро закончится купальный сезон. А я не хочу идти на пляж, потому что боюсь обгореть.

Таньке-то что? Рыжие могут хоть весь день пробыть на солнце, и хоть бы хны! А у меня тут же кожа начинает шелушиться. Вот я и пытаюсь избежать сомнительного удовольствия искупаться в нашей речке, которая имеет забавное название: Безымянная. Другое дело, что потом мою обгоревшую кожу забавной не назовёшь. Но Тане удалось меня уболтать.

К тому же у меня был день рождения. Правда, дата не круглая — 22 года. Я не собиралась день рождения где-то отмечать. Думала, вечерком придёт Таня, ну и ещё кто-то из бывших одноклассниц, соседка Оксана, посидим за столом, и всё. Но Татьяна припёрлась до обеда, кинулась ко мне с объятиями-поздравлениями. Как после такого отказать ей в её просьбе?

Прихватив с собой квас и большой зонт, мы пошли на речку. Народу было немного, и я по такому случаю расслабилась. Хоть соседи и перестали на меня коситься после того, как Рыков уехал из райцентра (а уехал он сразу после м-мм беседы с Сафаровым), но я всё равно в душе боялась, что кто-то посмотрит на меня осуждающим взглядом. Боялась, что со мной случится истерика. И тогда виток сплетен, как ни смешно, закрутился бы по новой.

И вот, когда мы весело плескались в нашей Безымянке (так по-простому речку называют жители Медвежьего), в небе появился вертолёт. Мы с Танькой (вроде уже взрослые, однако бывает, что ведём себя, как малохольные) начали махать ему рукой.

Мне было очень хорошо. Впечатление, будто я лечу высоко в небе. В этом вертолёте, или рядом с ним — без разницы. Главное, что я летала… Летала от неожиданно накатившего на меня предчувствия счастья. А вертолёт ещё, как на грех, оказался голубого цвета. Ну я и вспомнила песенку Крокодила Гены. Вспомнила и запела там же, в воде:

Прилетит вдруг волшебник

В голубом вертолёте

И бесплатно покажет кино.

С днём рождения поздравит

И, наверно, оставит

Мне в подарок пятьсот эскимо.

Потом, подумав, сказала:

Не надо пятьсот эскимо. Нам бы, Тань, каждой из нас хотя бы по парочке мороженого, и даже не обязательно эскимо: можно пломбир. А то жа-арко!

Танюшка расхохоталась и вдруг хлопнула себя по лбу.

Марта, — завопила она, — я забыла тебе рассказать офигенную новость! Сегодня утром, как раз, когда я сдавала смену Марии Сергеевне, из Москвы за Сафаровым прислали санитарный вертолёт. Причём, как я слышала, это даже не вертолёт, а целая клиника на крыльях! Обалдеть!

Больше Татьяна ничего сказать мне не успела. Представив, что я никогда не увижу Дара, я побледнела. Сильно закружилась голова, закололо в сердце, мышцы вдруг разом ослабли. Я начала хватать ртом воздух. В голове мелькнула мысль, что у меня налицо все признаки предобморочного состояния. В следующий момент почувствовала, что не могу двигать ни руками, ни ногами, а значит, в любую секунду пойду на дно.

Ну и ладно, — подумала я. — Что тут такого? Одним человеком на земле больше, одним — меньше, это не имеет большого значения. Вот только бабушку жалко. Но разве моя вина, что я физически не смогу жить, не видя глаз Дара? Бездонных чёрных глаз. Они захватили меня в плен, едва мы с Даром встретились взглядами. И — всё, я пропала.

Марта, что с тобой? Не умирай, пожалуйста! — услышала я голос насмерть напуганной Тани.

Весёлые яркие веснушки на лице подруги внезапно исчезли. Или мне в том состоянии, в котором я тогда пребывала, так показалось, не знаю? На какое-то мгновение Таня надо мной зависла. Затем, обхватив меня за шею, она изо всех сил начала грести одной рукой к берегу. Я лежала на спине и пыталась увидеть напоследок тот, голубой вертолёт.

У меня не было никаких сомнений, что в этом вертолёте врачи из Москвы увозят моего любимого (да, правде нужно смотреть в глаза: я полюбила Дара). Но перед глазами почему-то всё прыгало. Я силилась увидеть вертолёт, чтоб хотя бы так проститься с Эльдаром. Мне это было очень важно. Хотя бы так, издалека… А что будет со мной — неважно. Но вертолёт куда-то исчез. Я поняла, что Сафаров улетел. Улетел, и даже не обещал вернуться…

Чёрт, как колет сердце! Когда же оно остановится? Я знаю, такие вещи с молодыми тоже случаются. Конечно, очень жаль бабу Аню. Но я не могу больше видеть это беспечное небо с легкомысленными облачками, яркое солнце, которое сейчас надо мной как будто смеётся: дескать, чего ты, дурочка, с ума сходишь? Знаешь, сколько у него девчонок, которые готовы пойти за ним на край света? А ты просто одна из них. Так что забудь его и живи, как будто Дара никогда не было в твоей жизни.