С ошеломляющей скоростью Антон отшвыривает стул, служивший единственным препятствием между нами, рывком притягивает меня к себе и усаживает на письменный стол. От изумления я теряю дар речи! Да что уж там… я цепенею!

ТАША

― Повтори-ка, ― с обманчивой мягкостью просит Антон, положив ладони на край стола по обе стороны от моих бедер.

А… что повторить? Вот бы вспомнить. Мне несвойственна забывчивость. Совсем-совсем. Я помню свою жизнь, начиная с двух лет. Помню, как разучивала алфавит с мамой, и то, как заработала каждую ссадину на теле. Помню вражду с учительницей физики, поездку с мамой и папой к морю, когда мне было четыре, и все ссоры с Антоном.

Я блуждаю растерянным взором по его инквизиторскому лицу и учащенно сглатываю. Сквозь упавшие на лоб прядки проглядывается вздувшаяся венка, и я пялюсь в упор на то, как она слабо подрагивает под кожей. Нашла способ удерживать внимание подальше от его голого торса.

В ноздри ударяет запах его кожи, дезодоранта «Old Spice» и посторонний аромат женских духов. Приторный, тяжелый, с нотками тропических фруктов и карамели. Наверное, братца «пометила» девица, от которой он прибежал сюда и начал бушевать, как ненормальный.

Вспомнила!

Я велела ему проваливать.

― Уходи, ― вопреки ожиданиям, что от моего тона Антон покроется толстой коркой льда, он надменно ухмыляется.

― Ты на моей территории, захочу ― и пропишусь в твоей комнате, ― мерзавец убирает руки со стола, накрывает ими мои ягодицы и притягивает к себе. Что он творит?! ― И в твоей кровати.

Совсем ошалел!

Для удержания баланса я ставлю одну руку позади себя, а второй отпихиваю сводного брата. Со звоном луплю по горячей, упругой коже, а Антон только иронически посмеивается над моими жалкими потугами вернуть себе безопасное пространство. Он не сдвигается ни на сантиметр, словно мои удары для него не более чем щекотание перьев. Ему и раньше доставляло неземное удовольствие проявлять физическое превосходство и придавать измывательствам формат игр.

― О моей кровати даже не мечтай! ― осаждаю я недородственничка. Извращенец! ― Я расскажу Аркадию Валерьевичу о том, что у тебя не все дома. Пусть отправит тебя к врачу.

Улыбка соскальзывает с его лица. Насупившись, Курков-младший переходит в наступление и вербально атакует, затем пускает в ход свои клешни и крепко впивается пальцами в мои бедра. Я судорожно ловлю ртом воздух, глуша агонию в легких потоком желанного кислорода. Но даже набрав полную грудь, я не чувствую облегчения. У меня все горит под кожей. Как я еще не дымлюсь?! В нижней части тела особенно горячо. Там, где настойчиво касается Антон.

Наклонившись, он впечатывается своим лбом в мой.

― Только попробуй тявкнуть что-то папе обо мне, и я клянусь, что ты пожалеешь о возвращении, ― угрожает наглец, напирая твердым торсом на мои плотно сжатые колени.

Я начала жалеть о приезде в Россию задолго до момента, когда мой рейс приземлился в Домодедово.

― У тебя проблемы с контролем гнева, ― облизав рот, на выдохе произношу я. ― Обратись к психиатру.

― Ты ― моя проблема.

― Что за бред? ― я накрываю руки Антона своими и пытаюсь отцепить, но он приклеился, как пиявка. ― Не своди все свои беды с головой к моей персоне. Тебе слово нельзя сказать ― ты мигом взрываешься.

― Не говори со мной. Не смотри в мою сторону. Не попадайся мне на глаза.

Я со злостью стучу кулаками по его предплечьям. Вот болван! Опять двадцать пять. В который раз заводит свою излюбленную шарманку.

― ТЫ ворвался в МОЮ комнату! ТЫ наезжаешь на меня! Я не сделала ничего преступного! Из нас двоих ты сочинял причины для конфликтов и охотно в них вступал! А я… ― спотыкаюсь на полуслове, задавшись вопросом: стоит ли разоряться эмоционально, если мой оппонент не предпринимает никаких усилий, чтобы урегулировать споры мирно. Бессмысленная трата энергетического ресурса. Рядом с Антоном мои нервные клетки гибнут с утроенной скоростью. ― Я не враг тебе, Антон.

― Ты мой самый главный враг, ― шепчет мне на ухо безумец. ― Я так сильно тебя ненавижу, что хочу разорвать в клочья здесь и сейчас.

За что?

Но вместо этого я говорю:

― Разорви. Сделай это уже, наконец, ― взмахнув ресницами, отважно сталкиваюсь с ним взглядами. ― Хватит мучить меня и растягивать пытки.

Увеличившийся в спортивных штанах бугор свидетельствует о других его желаниях. Антона возбуждает жестокость? Или вызов? А может он еще не остыл от развлечений со своей подружкой, которую оставил одну, и я его раззадорила?

Каким-то чудом мне удается сохранять самообладание, переваривая эти мысли. Я зажата между столом и тяжело дышащим сводным братом. Со стояком. И сверкающей злобой в глазах. Его широкие плечи закрывают обзор на комнату и распахнутую дверь, к которой кто-то приближается.

По полу спальни расползается длинная тень.

― Э-э, Антош? ― сладко зовет Куркова девушка.

― Возвращайся в мою комнату, ― Антон даже бровью не ведет, тревожась, что его подружка застала нас в такой двусмысленной позе.

― Но…

― Я с ней не закончил! ― взбешенно лает на несчастную, обернувшись через плечо. ― Тебе еще раз повторить?

― Хорошо, ― с грустным вздохом бормочет девушка и уходит.

Ну и гавнюк.

Я пихаю Антона в сотый раз, и он, наконец, отшатывается.

― Я сказал, мы не закончили, ― холодным взглядом смотрит на меня в упор.

― Закончили.

Я сползаю со стола, лихорадочно поправляю на себе одежду, приглаживаю волосы и на протяжении всех этих хаотичных действий не перестаю бросать на подлеца резкие, неласковые взоры.

― Долго собираешься прикрываться беспочвенной неприязнью ко мне? ― дрогнувшим голосом спрашиваю я, поднимая перевернутый стул. ― Долго будешь использовать отмазку, будто из-за ухода матери проклинаешь весь женский род? Судя по всему, ― усмехаюсь я, кивком указывая на дверь, ― ты женщин очень даже любишь. Чего ты добиваешься? Мстишь отцу за то, что он обрел свое счастье с другой? Надеешься, что наши родители разойдутся? Извини. Этому не бывать, и тебе пора смириться. Они любят друг друга, и я желаю им только счастья. Если бы ты знал, что такое любовь, ты бы все понял, и перестал демонстрировать повадки капризного мальчишки.

― Любовь… ― презрительно повторяет Антон, медленно мотая головой. ― Сказочки для идиоток. Мой отец выбрал твою мать, потому что она вечно липла к нему и строила глазки. Если бы она не устраивала его в постели, он бы и не взглянул в ее сторону.

Кретин.

Общение с этим человеком иссушает меня. На сегодня лимит превышен.

Я иду к двери и указываю на выход.

― Взросление начнется тогда, когда научишься признавать свою неправоту. Попробуй проанализировать свои ошибки на досуге.

Закатывая глаза, сводный брат вразвалочку плетется мимо меня.

― Делать мне больше не хрен.

АНТОН

Нет.

Везти по магазинам эту пуристку до мозга костей? Ни за какие коврижки. А как подумаю о том, по каким интеллектуальным закоулкам она меня потащит, так хочется слиться с унитазом воедино. Как минимум мне придется выжрать несколько литров энергетика, чтобы не уснуть в дороге и не разбираться насмерть.

― Это отличная возможность сблизиться и укрепить отношения, ― отец проповедническим тоном принимается мусолить свою обожаемую заезженную пластинку, резво отжимаясь от скамьи. Укрепляет Таша во мне пока что только эрекцию, и ни о каких семейных узах и речи быть не может.

― Она ж не маленькая. Перед тем, как в Испанию свалить, права получила, ― привожу весомый аргумент в пользу того, чтобы оставить меня в покое и не вовлекать в пресные дела сводной сестрицы.