— Расслабься, — с напускной ласковостью молвит Антон, складывая рот в искусственной улыбке. — Мы просто потанцуем.

Когда он вещает с такой доброжелательностью, определенно не светит ничего приятного. Мне, по крайней мере. Тело невольно каменеем в ожидании подвоха. Дыхание спирает от ощущения его теплой ладони на пояснице.

— Уже пакуешь чемоданы? — наклоняется к моему уху.

Вещи собраны, невзирая на то что заселение в общежитие состоится в конце августа. До этого знаменательного дня еще два месяца.

Я не спешу с ответом. Элементарно не способна выдавить из себя ни звука, потому что обескуражена образовавшейся физической близостью между нами, граничащей с интимностью. Может, только мне так кажется. Антона отсутствие приемлемого пространства между нами нисколько не смущает. Он ведет медленный танец, а я до сих пор скована оцепенением.

— Сегодня ты очень красивая, сестричка.

К горлу подступает тошнотворный ком.

Я на подсознательном уровне испытываю страх. Не знаю, что кошмарит сильнее. То, что Антон никогда не растрачивался на комплименты, или то, что он сказал эти слова вполне искренне.

Поблагодарить его не могу. Язык не повернется произнести «спасибо, очень приятно».

— Знаешь, если честно, я подготовил для тебя кое-что, — Антон заглядывает в мои глаза и слегка тянет уголки рта вверх. — Подарок в честь выпускного.

Немеющий холод поднимается от кончиков пальцев ног до груди ревущей, свинцовой волной.

— Тебе совсем не интересно, чем я собираюсь тебя обрадовать? — с лукавством спрашивает он.

Нет. Нет. Нет.

Не нужны мне его сюрпризы.

— Ты будешь впечатлена, обещаю, — заговорщическим шепотом заверяет Курков-младший и убирает от меня руки. Он отворачивается на несколько мгновений, выудив из кармана брюк телефон, и вновь становится ко мне лицом. — Уно моменто!

Прежде чем на меня сверху полилась бы свиная кровь, или что-то в этом роде, я мчусь к столику, где оставила мобильник.

Илья ответил!

«Я здесь))»

— Боже… — сердце колотится о ребра в ритме галопа.

«Я вижу тебя, малышка» — написал он только что. — «Я у тебя за спиной!».

Пригладив волосы, я кручусь на сто восемьдесят, не сдвигаясь с места, и… никого. Вернее, нет Ильи. Есть мои одноклассники, ребята из параллельных классов, родители, преподаватели, мой сводный брат и откуда-то появившийся на террасе огромный тканевый экран для проектора.

Моментально вырубается свет, прекращает играть музыка, а на белом полотне появляется…

Нет, не может быть.

От ударившей в голову дурноты я пошатываюсь назад. Чтобы не упасть, приваливаюсь к краю столика.

Лучше бы сползти вниз и забраться под скатерть.

На весь экран представлены скрины моей переписки с Ильей. Череда сменяющихся кадров, где я делюсь с ним самым сокровенным, признаюсь ему в нежных чувствах и пишу о том, как мечтаю о встрече, о поцелуях, нелепо сопряжена любовной песенкой.

Среди присутствующих проносится вопросительный гул вперемешку с короткими, мимолетными смешками.

Происходящее напоминает какой-то сюр.

М-м-м. Нет. Не-а. Ничегошеньки не понимаю.

Я обращаю взор на экран телефона, жму на сенсорные клавиши, требуя от Ильи ответа.

Рядом с сообщением две голубые галочки. Он прочитал, но молчит.

Почему?

Кем бы ни был организован этот цирк, ему недостаточно унизительных картинок, варварски вырванных из чужой личной жизни. Представление разбавляется моими голосовыми, которые я записывала для Ильи. Мой смех, мой плач, мой шепот и мой крик. Я делилась с ним всем. Мой ларец самых потаенных чувств вскрыт и выставлен напоказ чужакам.

«Дура потому что…

Ты его игрушка…»

Причины моего гнева, причины моей радости, взлеты и падения, о которых я рассказывала близкому, как мне казалось, человеку — сейчас знатно тешат публику. Царящее недоумение быстро сменяется свистом и хихиканьем.

Диапазон эмоциональных возгласов заметно расширяется после того, как на экране всплывают мои фотографии. В том числе и те, на которых я в нижнем белье, без бюстгальтера… с лишними килограммами и складками на боках. Но Илья писал, как я прекрасна. Он писал, что восхищен моей смелостью — предстать перед ним такой, какая я есть. Уязвимой, невинной.

Я крепко жмурюсь. В ушах стоит зыбкий гул как от сильного удара по голове.

— Таша! — издалека доносится мамин пронзительный, надтреснутый голос. — Дочка, что это?!

В глубине души я знаю, кто за этим стоит.

Разлепив влажные от слез глаза, я впиваюсь взглядом в Антона Куркова.

Это и есть его сюрприз?

Я иду к сводному брату. Понятия не имею, как мне удается шевелиться. Может, дело в циркулирующем по венам адреналине, хотя я не чувствую никакого прилива энергии. Внутри все выжжено.

Он встречает меня с задранным подбородком, циничной ухмылкой и вальяжной позой.

— Тебе нравится? — урод смотрит сверху вниз в прямом и переносном смысле.

Что я должна сделать? Ударить его? Наорать?

Как заставить себя чувствовать хоть что-то? Да и надо ли?.. Пока в груди зияет пустота, я еще способна мыслить рационально. По крайней мере, мне хочется в это верить. На самом деле, это все, что я могу. Полагаться на то, что здравомыслие не покинет меня в столь критической ситуации.

— Ты знаком с Ильей? — выговариваю просевшим голосом. — Где он? Вы это подстроили?

Иного предположения у меня нет.

— Глупышка Таша, — сладкозвучно смеется монстр. — Я и есть Илья.

«Дура потому что…

Опять в эту ловушку…»

Захлестнувший меня шок настолько сокрушителен, что мигом вытесняет из груди пустоту. Дыра заполняется вязкой, будто патока, огненной лавой, испепеляя внутренности и кости. Как же горячо, как же больно! Мысленно я мечусь в агонии и поражаюсь тому, что ни один малейший писк не срывается с моих губ. Возможно, это потому что я намертво сжала рот, удерживая за скрежетом зубами надсадные душераздирающие вопли.

ТАША

После ошеломительного уничижения на праздновании выпускного, я двое суток не выходила из своей комнаты. Не вставала с постели, не высовывалась из-под одеяла, игнорируя утомительную июньскую духоту. Наверное, надеялась свариться заживо, чтобы мучения поскорее прекратились. Человек, которому я верила, которого ценила и о ком мечтала… все искреннее к нему, что теплилось во мне, обратилось в труху.

— Ты же все понимаешь. Ты испоганил мне жизнь, — с трясущимися от неконтролируемой ярости кулаками процеживаю я, испепеляя Антона полно налитыми слезами глазами. — Ты выставил меня на посмешище, заставив гореть от позора на глазах у десятков незнакомцев. И ты правду думаешь, что после всего я буду хотеть тебя?

Он притворялся другим человеком, он влюбил меня в эту вымышленную личность! А затем прилюдно вытер об меня ноги. Я не придавала значения тому, что «Илья» избегал ответных голосовых сообщений, объясняя тем, что стеснялся своего голоса. Чем и подогревал мою бурную, подростковую фантазию. Я чуть ли не кипятком писала от ауры загадочности, которую он выстроил вокруг себя. И я рвалась напролом, желая разгадать его, раскрыть, расположить.

Аркадий Валерьевич отмазал сына за его незаконное вторжение в чужую личную переписку и обнародование некоторого ее содержимого, включая фото и аудио материалы. Собравшись втроем за столом одним тихим, летним вечером (без виновника), мы решили, что мне лучше уехать. Предложение было выдвинуто мной и подкреплено единогласным родительским одобрением.

Мама и отчим до сих пор не знают: Антон напрямую имел отношение к инциденту.

Он писал мне всякую романтическую чушь, заваливал комплиментами, получая мои интимные фотографии. Мне было семнадцать, и если бы правда всплыла наружу, он загремел бы в тюрьму.