– В восемь у пожарного депо?

– В восемь.

– Захвати купальник. Может, пригодится.

Ольга подъехала к пожарному депо вовремя.

На ней были вельветовые джинсы и белая майка. В палисадниках цветы стряхивали остатки сырости и сна. Хозяйки подметали дворы; коты, выгибая спины, прохаживались у ворот.

На окраине города нас облаяла стая беспризорных собак. Под этот заливистый лай голодных, но свободных животных мы вырвались на простор. Вокруг лежали стриженые, как призывники, поля. Словно айсберги, плыли облака. От этого бесконечного простора, от спокойной земли, от запаха ветра и от сознания, что ты часть этого гигантского мира, который, кажется, никогда не исчезнет, охватывало радостное возбуждение.

Когда едешь на велосипеде по пыльной грунтовой дороге, воспарять долго мыслями невозможно: надо объезжать ямы и следить, чтобы не напороться на гвоздь. Делать это непросто, когда перед тобою крутит педали женщина в тугих джинсах.

Выехав на развилку дорог у окраины леса, я предложил свернуть к дому с колодцем. В прошлый раз мы пили там воду. Старушка со слезящимися глазами спрашивала нас, правда ли, что в город приехал зверинец и в нём есть львы.

Спустя несколько минут мы были на месте. Половина дома рухнула. В колодце плавали доски.

– Хозяйка, наверное, умерла, – заметила Ольга. Помолчала и добавила: – Интересно, удалось ли ей увидеть львов?

Я шагнул в разрушенный дом. Пахло гарью от рухнувшей печки. Между досками сломанного пола что-то тускло блеснуло. Я нагнулся. Это была детская игрушка – заводной мотоцикл.

– Мне хочется плакать, – сказала Ольга.

– Если хочется – поплачь, – поддержал я. – Это хорошие слёзы.

Какое-то время мы ехали молча, думая о разрушенном доме. Вначале ехали неширокой лесной дорогой, затем свернули на узкую тропинку. Она была настолько узкая, что травы били по спицам, извлекая из них однообразную мелодию. Через час мы очутились на краю леса у крохотного озерца. В войну здесь разорвалась авиабомба, воронку заполнили дождевые и талые воды. По берегам росли растрёпанные лютики.

Ольга достала из пакета махровую простыню, расстелила у орешника. Она выложила бутерброды с сыром, варёные яйца и помидоры.

Я сбросил рубашку и обмылся до пояса. Вода пахла гнилыми листьями.

– Мадам! – крикнул я. – Можете освежиться. Ванна готова!

Я полез в сумку за своей долей продуктов, но Оля остановила меня.

– До них ещё дойдёт очередь, – сказала она.

– Но кофе-то я могу достать?

– У тебя есть кофе! – воскликнула Ольга и захлопала в ладоши.

Я открутил от термоса пластмассовые стаканчики, налил в них кофе. К запаху озёрной воды примешался горьковатый бразильский аромат. Ольга отпила глоток.

– Да он с коньяком! – воскликнула она.

– Нет, – возразил я. – Там нет ни капли коньяка.

– Но я же чувствую! – настаивала Ольга.

– Ты совершенно не разбираешься в алкоголе. Это ром.

Изголодавшись, мы с аппетитом поели. Разделавшись с завтраком, перетащили простыню из тени на солнце и разделись до купальников.

– Что ты делал в Сибири? – спросила Ольга.

– Ловил хариусов, – ответил я.

– Хариус – это рыба?

– Да. Она водится в очень чистой и холодной воде.

– Тебе нравилось там?

– Да.

– Там было лучше, чем здесь?

– Там кажется, что главное здесь. А приезжаешь сюда, кажется, что главное – там.

– Ты не жалеешь, что поехал туда?

– Как можно жалеть! Где бы я ещё научился останавливать машины?

– Машины? – удивилась Ольга. – Зачем?

– Чтобы ехать.

– А что, это так сложно – остановить машину?

– Можно простоять целый день, и никто тебя не возьмёт.

– Почему?

– В тайге разный народ бродит.

– И как ты их останавливал?

– Это целая наука. Ей меня обучил Раик.

– Какое странное имя, – сказала Ольга.

– Он азербайджанец. Зимой мы с ним жили в палатке в долине Гоуджекит. С эвенкийского Гоуджекит переводится как «Долина Смерти». Наверное, так оно и есть. Туда даже звери не заходят. Однажды нам пришлось добираться до Северобайкальска. Мы развели у дороги костёр и стали ловить машину. Тогда Раик и раскрыл мне секреты отлова попуток. Первый способ самый простой и известный: поднимаешь руку. Второй: поднимаешь руку и показываешь направление, куда тебе нужно ехать. Третий: чтобы как-то заинтересовать водителя, показываешь на горы или на землю. Водитель в недоумении останавливается, ему кажется, что его предупреждают об опасности. Важно, чтобы он остановился, а там уж как-нибудь уговоришь его взять с собой. Четвёртый способ: ложишься поперёк дороги. Используется в редких случаях, главным образом потому, что унизителен. Лучше уж перегородить дорогу валунами. Это пятый способ. Правда, он по-своему опасен. Водитель может выйти из кабины с монтировкой. Поэтому его лучше использовать, когда вас как минимум двое. Раику за неверное применение способа (он был один) выбили передние зубы.

– Ну и каким способом уехали вы?

– Шестым: поставили на дорогу бутылку «Плиски».

– А ещё?

– Всё. Мне известно только шесть способов.

– Нет, – сказала Ольга. – Чему ты там ещё научился?

– Я научился быть запасливым.

– Для этого обязательно ехать к чёрту на рога?

– У чёрта на рогах, если вляпаешься в какую-нибудь историю и выберешься из неё, урок извлечёшь на всю жизнь.

– А ты вляпывался?

– И не раз.

– А почему ты стал запасливым?

– Потому что однажды чуть не замёрз. У нас с собой не было ни еды, ни топора, а одеты мы были как пижоны.

– Ты был не один?

– Нас было двое – я и водитель. В тридцатиградусный мороз ночью у нас сломался двигатель.

Ольга лежала, закрыв глаза и вытянув вдоль тела руки. На животе были видны полосы, словно зарубцевавшиеся раны, – следы давней беременности.

– А ещё что ты узнал? – спросила она.

– Что при минус сорока трёх водка замерзает полностью. Получается бутылка, полная льда. Когда ее размораживаешь, водка становится тягучей, как глицерин. Под такую водку хорошо идёт замороженная форель с молотым перцем.

По Олиному телу возле груди полз муравей. Он полз так быстро и упорно, будто знал, чего хочет. Я сорвал стебелек травы, подсадил на него муравья и бережно перенёс на землю. Ольга открыла глаза.

– Муравей, – пояснил я и лёг, закинув руки за голову.

Айсберги уплыли. Солнце палило во всю мощь своих ядерных топок.

– Максим, – после долгого молчания снова заговорила Ольга, – а чем ты на самом деле занимался в Сибири? Если без шуток.

– Тушил пожары.

– Ты был пожарным?!

– Да.

– Ты ездил на красной машине?

Ирония, которая звучала в голосе Ольги, меня задела.

– Нет, я на пожары летал.

– Что значит – летал?

– Когда горит тайга, пожарных сбрасывают в район очага с самолёта на парашютах.

– Прямо в огонь!

– Зачем в огонь? Сбрасывают рядом.

– А потом?

– Качали помпами воду из речушек или болот. Иногда пускали встречный пожар. Иногда гасили огонь взрывчаткой.

Ольга помолчала.

– Наверное, было страшно?

– Не очень.

– А зачем ты уехал? – спросила Ольга.

– Чтобы не спиться, – сказал я, вспомнив Ивана.

Мы замолчали. Каждый думал о своём. Я вспомнил Мишку Акользина, которого выбросили во втором заходе после меня и которого ветром занесло прямо в огонь. Он вспыхнул, как кедровая шишка.

– А что делаешь ты? – спросил я. – Лечишь?

– Нет, – ответила Ольга. – Бумажки перебираю в облздравотделе. Нужна была квартира, вот и ушла из больницы.

Тело прогрелось до костей. Казалось, в них залили тёплую воду. Небо, бездонное и нежное, манило. В его глубине кувыркались обласканные солнцем ласточки, над травами дёргались стрекозы, метались мухи, барражировали божьи коровки. Ветерок скользнул по мне, заиграл травою и исчез, как воспоминание.

Я задремал, а когда очнулся, Ольга рвала цветы.

– Ну и соня же ты, – сказала она, заметив, что я проснулся.