— Знаешь, что?
— Что, милый?
— Я могу это сказать! И я могу п… пере… переспать с женщиной… с тобой на кухне! На столе! Прямо на тарелках!
Едва я договорил, как Софа засмеялась, а я раскраснелся и вжался в диван, закрывая лицо руками.
— Боже, что я сказал?!
— Ну конечно можешь! Ты всё-всё можешь, сладенький, ты мой маскулинный мужЫцкий мужЫк, — посмеивалась демон, приобнимая меня. — Хих, не могу, ты такой милый круглый пирожок.
— Почему я такой тряпка и мямля?
Она посмотрела на меня и уложила мою голову себе на плечо.
— Ну-ну, дорогой, ты не тряпка и не мямля. Ты просто очень приличный. Мы с тобой как будто из разных сословий. Я из низов, а ты из аристократичной семьи.
— Да так и было, — вздохнул я. — Архангелы, это то же, что и аристократы у людей.
— С пафосными приёмами?
— Мгм. Родители часто на них ходили со мной и Гавриилом.
— Ой, а как ты выглядел? Пухленький румяненький мальчик в шёлке и золотистой парче? — с интересом, без тени издёвки спрашивала девушка, обнимая мне живот.
— Да. Круглощёкий, с пузиком, с маленьким бантом-бабочкой и брюках на подтяжках.
Та аж пискнула.
— Мамочки, почему я тебя не видела, а? Так бы и потискала маленького толстенького тебя.
— Я был очень робкий.
— А сейчас нет? — я поджал край губ. — Извини, я не со зла, правда.
— Всё нормально. А ты какой была?
— Златовласой пухловатой девочкой. С цветными лентами в косичках, голубыми глазками, и в ярко-жёлтом платьице. Ты чего так смотришь?
— Почему ты ни разу не надевала платье? — пискнул я. — Ты была такой хорошенькой.
— Да, тогда ещё была. Переносимся к подростковому возрасту.
— Пухлый, веснушки, зажатый и ботан.
— Пухлая, кудрявая, вся в чёрном и нытик.
— Я так понимаю, не один я с детства пышечка? — невольно усмехнулся я, обняв её пузико.
— Понимай как хочешь, — буркнула она, смутившись.
— Буууууулочка, — довольно заулыбался я, прижимаясь к её бочку. — Плююююшечка. Ватруууууушечка.
— Хваааааатит, — передразнила она меня.
— Неееееет.
— Ну всёёёёёёё.
— Не всёёёёёёё.
— Рафи, я хочу есть.
— Но мы только поели… ай, неважно, я тоже захотел.
Мы чмокнули друг дружку, и достали из холодильника творожную запеканку со сгущенкой, эклеры и тортик. От запеканки я отказался, ибо творог немного недолюбливаю.
— Но она довольно вкусная, совсем не будешь? — уточнила Софочка, съедая кусочек.
— Нет, спасибо, кушай сама.
— Ладно, а тортик?
— А тортик можно, — облизнулся я. — И эклерчики тоже можно.
— На ночь?
— На ночь.
Она улыбнулась краем губ, придвинула ко мне сладкое, и протянула ложку. Я приступил к ужину, пока рядом уплетала своё Софа, периодически вытирая мне щёки и поглаживая живот.
— Аккуратнее, дорогой, — она чмокнула меня в левую, и облизнулась. — Какой вкусный.
— Хочешь? — я подцепил ложкой кусочек торта и протянул ей. Софа съела его и ещё раз облизнулась.
— Вкусненько.
— Давай ещё, открывай ротик.
Она съела половину торта, а потом мы с ней на пару съели большое блюдце эклеров. Софа тяжело охнула и улеглась на диван, поправив под головой подушку.
— Я объелась.
— Тяжело?
— Очень.
— Я тут это… можно?
— Можно — что?
Я сел рядом и опустил руки ей на пузечко, начав поглаживать и нежно мять его. Она закрыла глаза и тихонько простонала.
— Ммьфь… Рафи…
— Ты мурлычешь?
— Бывает иногда… ох, это так приятно… я теперь понимаю, почему ты просишь, чтобы я так делала… мф, бок болит…
— Моя маленькая, — я поцеловал её в живот, поглаживая левый бочок. — Моя булочка кругленькая. Моя Софочка, моя сладенькая пышечка.
— Ляг рядышком, пожалуйста.
Я кое-как улёгся, и даже не раздавил её на узком кухонном диване. Флейм охнула и прильнула своим пузечком к моему.
— У тебя животик такой горячий, — улыбнулась она, уткнувшись в меня лбом. — Давай вместе поспим?
— Давай, только на кровати. Здесь я тебя точно пузом раздавлю.
— Дави, если умирать, то только от твоего пуза.
Я вздохнул, улыбнулся, поднял Софу на руки и понёс в её спальню. Там мы улеглись на кровати и укрылись одеялом. Обнялись и уснули.
====== Забота ======
Среди ночи я проснулся от движения рядом. Софа пиналась, тяжело дышала и взвизгивала.
— Пусти… пусти! — бубнила и выкрикивала она. — Хватит, уйди!
— Софа. София, Софочка, — я приподнялся на кровати и стал её будить. — Булочка, проснись.
— Не трогай, пусти!
— Софа!
Она вскочила, распахнув глаза. Девушка часто дышала, хватая себя за шею, грудь, живот и лицо.
— Дорогая, — я коснулся её плеча. Та сильно вздрогнула и вперила на меня ошалелые большие блестящие глаза. — Ты… ты плачешь?
— Рафииии, — завыла она, уткнувшись мне в грудь и начиная рыдать. — Рафи, Рафаэлечка, Рафечка…
— Чш-чш-чш, всё-всё, кошмар приснился? Моя маленькая девочка, всё хорошо, это был просто сон, слышишь? Мы просто, как самые умные, наелись на ночь, вот кошмар и приснился. Я здесь, моя милая пампушечка, с тобой.
— М-мне зомби снились… о-они тебя убили… а п-потом м-меня… Они тебя съели, — завывала девушка.
— Моя пухленькая, — улыбнулся я, — даже если на нас и нападут зомби, есть они меня будут недели три.
— Я не хочу, чтобы тебя съели, — всхлипнула она.
— Хорошо, если на нас нападут зомби, мы угоним вертолёт, завалим его едой и собой, сбежим на необитаемый остров, и будем там жить в шалаше из листьев пальмы и плавать в море.
— И нас никто не найдёт?
— Никто-никто.
— А что мы будем есть, когда еда из вертолёта кончится?
— Будем охотиться и срывать бананы.
— А вдруг ты похудеешь? — шмыгнула носом Софа и тревожно обняла мне мой животик.
— Тогда у нас восстановится магия, и мы просто наколдуем много-много вкусной еды.
— Хорошо, — она сделала несколько глубоких вдохов, прижимаясь ко мне. — Кругленький.
— Да, сладенькая?
— Мне ещё показалось… — она шмыгнула носом снова и чуть улыбнулась, вытирая щёчки. — Нет, ничего. Я забыла, что ещё было во сне.
Я крепко поцеловал её и улёгся, укрывая и заключая в свои объятия. Софа прильнула ко мне так плотно, как только было можно, и коснулась щеки. Я уткнулся носом в её макушку, вздохнул и закрыл глаза. Засыпая, я чувствовал, как она меня трогает и ласкает.
— Пончик… Рафаил.
— М?
— Ты меня любишь?
— Мгм.
— А я тебя нет. — я открыл глаза и получил горячий поцелуй в левый. — Я тебя обожаю.
— София.
— Да?
— В следующий раз тебя съем я.
— Я невкусная.
— Я тебя приготовлю и съем. Целиком. Чтобы ты была у меня в животе, и так тебя никто больше не тронет и не заберёт.
— Я буду жить в животике. — улыбнулась Софа, похлопав моё пузо.
— Так, я проголодался. Мне надо перекусить.
— Я с тобой!
На кухню и с кухни мы двигались паровозиком, где Софа обнимала меня со спины и льнула ко мне, ибо одной в темноте ей оставаться было страшно. Правда, на обратном пути мы столкнулись с Дженной, которая встала попить воды и застала меня в крошках и с куском пиццы в зубах. А за мной стояла Софа, хрустевшая печенькой.
— Мы… мы это… — замямлил я с набитым ртом.
— Приятного аппетита, — зевнула шатенка, идя за водой.
— Спасибо, — сказала Софа с печеньем за щёчкой и запивая его топлёным молоком, бутылку которого забрала с собой.
Мы вернулись в спальню, где завершили ночную трапезу, и, наевшиеся, сытые и довольные, обнялись и заснули.
Наутро шёл дождь. Я и Софа завтракали хлопьями с молоком, мне было лень готовить, а она не особо привередлива. Она сперва предложила просто пожарить мясо, на что я ахнул и схватился за щёки.
— Ты что? Нельзя утро с тяжёлой пищи начинать, это вредно, это вандализм!
— А ночью есть — не вандализм?
— Это был лёгкий перекус.
— Ладно, я сдаюсь, ты определённо в еде лучше меня разбираешься.