— Разве гордость не считается одним из смертных грехов?

— Да, но в таком случае каждый человек повинен в ней, нося украшения и красивые одежды. Гордость не должна ослеплять, она должна быть умеренной. Она даже полезна, пока помогает добиваться целей.

— Мне думается, отец Стефан ваших убеждений не разделяет.

— Это его право. Он же священник, у них свой взгляд на мир, а у меня свой. Однако ни один из них не заставит меня отречься от Люцифера.

— Вот как? — усмехнулся я.

— Да. Как я могу оставить его одного? Кроме меня некому за него молиться.

— Миледи, я не могу вам этого не сказать: ваша доброта буквально не знает границ! Мне начинает казаться, что вы действительно ангел, что спустился с небес.

— Возможно, так и есть, — ласково посмеялась София, смотря мне в глаза.

Я проводил её домой, и когда ехал назад, то увидел столб дыма, шедший откуда-то из отдалённого квартала. Пожар? Я погнал туда кучера, а когда приехал, то с ужасом видел, как горят несколько домов, в одном из которых я жил год назад.

========== Часть 16 ==========

Вокруг толпилось великое множество людей, шумно изъявлявших свои шок и удивление. Мой бывший дом полыхал не так сильно, но стёкла были выбиты, горели старые занавески, огонь стремительно охватывал здание. Я к тому моменту выскочил из кареты, чтобы найти в толпе Иммельду Гранде. После получения наследства я даже не написал ей ни разу, за что мне совестно, а сейчас горит дом, в котором и она и я жили много лет. Она порою ругалась на меня, но никогда не упрекала в нищете и в том, сколько я должен. Я искал её, расталкивая зевак, а голова моя начала кружиться. Я был довольно близко к дому, и, похоже, успел угореть от дыма. Перед глазами люди стали расплываться, было тяжело стоять, меня тошнило. Я почувствовал, как меня крепко схватили за руку и поволокли куда-то. Меня приставили спиной к чему-то твёрдому, держа за плечи. Затем в нос ударил резкий запах спирта, от которого я быстро пришёл в себя. Перед собой я увидел Люциуса, который убирал в карман пальто маленький пузырёк и смотрел на меня, пока я наваливался спиной на стену кареты.

— Люциус? — сказал я изумлённо.

— Наконец-то в себя пришли, — сказал он, слегка похлопывая меня по щеке, дабы окончательно взбодрить. — Я звал вас, и благо успел поймать, когда вы стали терять сознание. Ещё дурно?

— Нет, немного, спасибо, — неуверенно сказал я, взявшись за болевшую голову.

— Зачем вы влезли в толпу? Мало того, зачем подошли так близко?

— Люциус, пожар! — воскликнул я, когда самообладание ко мне вернулось, и взял его за плечо. — Вы помните, в этом доме вы нашли меня. Там живёт женщина, у которой я снимал комнату, её я и искал.

— Зачем? — повторил князь.

— Я должен знать, что она жива. И раз ей больше негде жить — помочь.

Он помолчал несколько секунд. Затем открыл дверь кареты.

— Садитесь и поезжайте домой. Я сам её найду, а вам лучше держаться от дыма подальше. Она тогда показала мне, где вы живёте, я хорошо запомнил её внешность.

— Спасибо вам от всего сердца, князь, но я хотел бы сам, — возразил я, хоть и понимал, что снова лезть в толпу мне не стоит.

— Колдуэлл, — строго сказал он. — Отправляйтесь домой, говорю вам. Ни к чему это бессмысленное геройство, когда вас запросто свалит на землю обморок, и вас передавят люди. За меня не беспокойтесь, я пережил пожары и пострашнее этого.

Я горячо пожал его руку.

— Спасибо, Люциус.

— Полно, садитесь, — улыбнулся он с привычной живостью.

Послушавшись совета друга, я поехал домой, оставив его. И пока ехал, я рассуждал, что могло стать причиной такого пожара, и как он успел охватить несколько домов, оставаясь замеченным только теперь, когда пламя и дым столбом поднимались к небесам, а здания едва стояли, не обрушиваясь? Я мысленно воспевал смелость Люциуса и благодарил его за то, что он меня нашёл. Что было бы, свались я там, в толпе?

Вечером князь вернулся. Я сразу начал расспрашивать, нашлась ли Иммельда, как скоро потушили пожар, и есть ли жертвы. Вместо ответа он протянул мне газету. Как я позже узнал, он забрал самый первый экземпляр выпуска, чтобы показать мне. Там говорилось, что сгорели четыре дома, а пятый, мой, обгорел частично. Погибло одиннадцать человек, и как дань памяти были написаны их имена. И среди них была Иммельда Гранде. А дальше писалось, что из-за этого самого пожара погибла «молодая и прекрасная леди Джильда Керрингтон». Я тяжело опустился в кресло, пустым взглядом смотря на бумагу. Как же так? Иммельда сгорела заживо, а ведь я даже не соизволил сойти с возведённого богатством пьедестала, чтобы хоть раз зайти к ней и справиться о здоровье или помочь деньгами, как и она помогала мне в дни моей бедности. Я мало её знал и долго не видел, от того печаль была не столь глубока, и всё же внутри я чувствовал какую-то пустоту. Словно часть моей несчастной души умерла вместе с ней и Джильдой. Как оказалось, она ехала прямо через горящие дома, и когда они стали обваливаться, её путь завалило так, что женщина не могла ни проехать вперёд, ни вернуться назад. Возможно, она куда-то торопилась, и кучер решил сократить путь. Он допустил ошибку, ценою в жизнь. Своей и Джильды. Я не скорбел по ней. Не получалось. Было какое-то странное чувство торжествующей справедливости. Джильда желала смерти Софии, и была за это наказана. Только мне не верится, что чудо вновь случится, и она окажется выжившей среди огня и дыма.

— Вам грустно? — спросил меня Люциус, закуривая сигару и протягивая вторую мне.

— Я не знаю, — признался я, также начиная курить. — Я до последнего надеялся, что Иммельда будет жива.

— Это несчастный случай, так бывает, — спокойно и просто говорил князь, смотря в камин. — Я порой всё думаю, что хуже, смерть в воде или огне. Как думаете?

— Вы спрашиваете меня, какая смерть менее ужасна? В этот миг, когда я узнаю, что погибли знакомая мне женщина и бывшая жена? — сказал я возмущённо.

— Я всего лишь задал вопрос. Раз вам это неприятно, то я больше не буду о таком спрашивать.

— Люциус, — беспомощно обратился я, смотря в его лицо. — Джильда умерла, Иммельда тоже, а я толком ничего не чувствую. Мне совестно.

— Отчего бы? Не вы их убили, не вы хотели им смерти. Вы никак не влияли на то, что случилось. Бесчувственность при новости о смерти неверной жены — также не порок.

Я молча кивнул, стараясь принять его слова и унять совесть. Мне сейчас хотелось видеть рядом Софию, и услышать от неё: «утешься, дорогой. Ты ни в чём не виноват». Вот опять, опять я хочу найти у неё утешения, словно только за этим она мне и нужна! Я заглянул в глаза князя и неожиданно даже для себя самого спросил:

— Вы знали, что леди София молится о дьяволе?

Он спокойно усмехнулся.

— Как быстро вы меняете тему.

— Сегодня я был с ней в церкви, и священник рассказал, что она вымаливает прощения для сатаны.

— Для меня это не странно. С её добротой это ожидаемо. Вы её осуждаете?

— Как я могу! Мне только удивительно, что она всем сердцем верит, будто сатана заслуживает прощения.

— Мне тоже, — загадочно улыбнулся Люциус, вернув к камину взгляд.

С того дня я стал видеть жуткие сны. Я видел ангела, которого загрызает огромный лев. Видел, как меня рвали на части жуткие тени. Я плохо спал, из-за этого мне часто мерещилось, будто рядом кто-то есть. Мне постоянно было тревожно, я стал больше есть и толстеть из-за этого. На нервы действовали ходившие по замку слуги, улыбка Люциуса казалась мне двуличной и презрительной, я всюду чувствовал себя одиноким, брошенным, и вечно усталым. Хуже всего было то, что засыпая я всё время слышал мои вальсы. Они звучали мирно, безмятежно, и обрывались резкими аккордами, резавшими слух. Часто, когда князь уезжал или уходил гулять, я метался из стороны в сторону в своей спальне, пытаясь унять неясную тревогу перед какой-то смутной возможной опасностью. Это длилось чуть больше недели. Это время я не видел Софию, но отчего-то всё моё существо рвалось к ней. Хотелось рухнуть перед ней на колени, прижать к себе полы её платья, и умолять спасти меня от сумасшествия. Сегодня бал в честь Рождества. Год назад я встречал его в кругу знати, ухаживая за двуличной лживой женщиной, и считая себя одного достойным её красоты, потому что любил. Сейчас же я мечтал её забыть, мечтал забыть всё и вся, избавиться от всего, что меня окружало, и остаться одному наедине со своими мыслями. И Софией. Да, с ней вдвоём. Она не засмеётся, она пожалеет. Сейчас было около четырёх часов. Я сидел в своём любимом месте у камина, держа в дрожавших руках листы сочинений. Неведомая сила подталкивала меня к тому, чтобы смять их все и сжечь. Чувства смешались в кучу: ненависть и нежность, злость и страх, когда я видел эти ноты. Возможно, ещё минута, и я бы уничтожил их, но двери зала распахнулись, и вошёл Люциус с Софией. Я увидел её, и едва сдержался, чтобы не броситься ей в ноги и молить пожалеть меня.