– Здесь сидеть воспрещается. Это французский экспонат. Чему Вас только в школе учат?

– А я не школьник, а студент, – повторил он то, что опять подсказывали на ушко.

– И на кого тебя учат, студент? – она вставила по-французски: “Etudiante”.

– Хочу быть “Великим” художником, – оправдался посетитель, осматриваясь и ища поблизости подкрепление – картины со вкусом.

– Слово “художник”, происходит от слова “худо” – гордо заявила женщина, вновь переходя на немецкий. В общем, она защитила свое – отогнав ненужного в определенную сторону. И он побрел дорогою… другой.

О том, чтобы просто вспомнить: Что именно подтолкнуло зайти во дворец? Ну, тот – нечаянно толкнувший, похожий на чертенка подросток; и найти его, – так об этом вообще не могло быть речи. Он – который мечтал стать художником и которого снова отстранили, а может и уничтожили в нем сокровенную мечту; больше не хотел жить: Все было не просто плохо, а категорически неудовлетворительно. Его прежняя вера заразилась, поболела и в нем умерла… А сам бедняга, перевоплощался.

“Бледный” – теперь не видел искусства. Не замечал: нарядно одетых искусствоведов, по-прежнему собирающих народ перед каждым значимым экспонатом. Упускал из вида их восхищенные, наливающиеся доброй энергией глаза. Ненависть зашкаливала в слабом теле. А то, что занимало его прежнюю сущность – художество; проваливалось в небытие. Это значит и физически, теперешняя пустота в нем требовала своего нового заполнения. Градус перемен повышался…

Пришло время, а скорее – все так и было задумано: почтихудожник возвращался – перегорев своим прошлым. К нему снова вернулись: слух, видение, пространственное мышление и масштабная – не похожая ни на чью, ненависть. Так, молодой человек и был примагничен лекцией одного гида, возглавлявшего очередную экскурсию. В зале сокровищ…

Расскажем подробнее: группа молодых девушек – видимо какого-то учебного заведения, остановилась именно в том месте, где ничего невидящим стоял полуживой парень. Сошлось и время – когда его зрительный туман рассеялся, стоящий напротив полный – в новеньком белом льняном костюме гид, как по команде – аккуратно ткнул указательным пальцем в самый центр стеклянной витрины. Вот с этим бравым выпадом, безмолвно стоящий – не обращавший никакого внимания на рассказывающего гида; считая это присутствие лишь вторжением в интимное течение своих мрачных мыслей – ожил. Он еще попытался сообразить: Что делать дальше? И стоит ли вообще жить: когда старое сгорело, а новое было неопределённо; как вдруг услышал. И не просто услышал, но и разобрал, вникая и принимая в себя – ставшие предопределяющими слова.

А просто хвастающийся отменным аппетитом бюргер, рассказывал о представленной экспозиции:

– Эта история – стара как мир: c копьем, связана известная легенда. – И с сомнением оглядев своих слушательниц – понимают ли они? Произнес:

– Так слушайте, если не знали главного: Тот, кто объявит своим и постигнет его тайну – возьмет судьбу мира за руку.

Упитанный сделал своеобразную паузу – подумал шевелящимися щеками: заглядываясь на приличные женские формы. И пока – смотрящие в рот рассказчику слушательницы не дышали; он технично добавил – понижая собственный голос до состояния полного предательства:

– Легко совершит любое… Доступно все руке с копьем, которое римлянин Лонгин вонзил в подреберье Иисуса Христа, распятого на Кресте.

Неизвестно, поняли ли студентки суть легенды. Об этом, мировая история умалчивает. Также и гид, которого вскоре все-таки заставят жениться на одной из многих забеременевших студенток – больше нигде не упоминается. А вот то, что подслушавший экскурсию уяснил, принял и начал соответствовать – теперь тенью ложилось на все светлое – в мире живое.

– Ну, наконец-то определено, – сказал тогда молодой человек громко, подходя к рассказчику.

Уже и гид этот вовсе не казался ему противным: похожим на пенку вскипающего молока. А тот, словно подтверждая неизбежное, а вернее расфуфыриваясь перед молодыми женщинами, погнал историю дальше:

– В средние века, разные германские императоры владели этим копьем. Однако за последние пять столетий, особого доверия у властьимущих к этой истории не было. Но…это если не считать Наполеона, потребовавшего копье себе – после победы при Аустерлице. И он, кстати, потом захватил полмира. На целый, его не хватило… – лектор еще пытался шутить.

– А дальше? – каким-то чужим голосом попросил подошедший.

И подчиненный лектор отчеканил:

– После разгрома наполеоновских войск, наконечник копья был тайно вывезен из Нюрнберга и спрятан у нас: в Вене. В моем любимом интимном месте.

Тут группа экскурсанток хихикнула, и продолжила путь по музею. Разочарованный гид поплелся следом: его информация оказывалась ненужной. Но молодой Гитлер, а ведь это был именно он, заворожено прислонился к витрине. Причем глаза, приобретали цвет подложки – материала под наконечником копья: крови.

– Очень знатная вещь, – тихо, чтобы никто не подслушал, произнес он. Ведь показалось, что старинное копье даже поблескивает – намекая на свою драгоценность. Хотя для остальных людей, важен был именно почерневший от времени железный наконечник, успокоившийся на мягком бархате. А также большой гвоздь, прикрепленный к нему темной проволокой. В общем, как теперь стало понятно: этот предмет не очень походил на привычные шедевры мирового искусства; но покоренного человека удерживала сила. В эту секунду Адольф понял, что наступает самый знаменательный момент в жизни. Преступное копье гипнотизировало долго. Все чудилось: убившее Иисуса оружие, расскажет свою страшную тайну – ускользнувшую от современников.

– Вот какие мастера были. Не то, что мы… Сила – это римская цивилизация. Вот, где истина, – так объяснял он свое новое влечение. И это случилось. Адольф покорился. Сознанием завладело новое чувство. Оно просило? Нет, – оно приказывало!

– Теперь ты знаешь, чего хочешь! Твои инстинкты не сломать!

И не в состоянии проанализировать смысл озвученного сознанием, Адольфу оставалось подчиниться. Позже, он запишет: “Копье стало магическим носителем откровения, открывающим прозрение в тот идеальный мир, где мое воображение казалось более реальным, чем настоящий материальный мир. Это было так, как если бы я столетия назад уже держал это копье в руках; и оно, вспомнив меня – отдавало свое могущество”.

Так что подумать: Как это может быть? И что за безумие овладело разумом и родило бурю на сердце, юный Гитлер не мог.

Музей закрывался, а бывший художник по-прежнему стоял заворожённым, перед самым кровавым оружием. Вскоре, его выталкивали из музея две жилистых сотрудницы, силой…

Но не прошло и чертовой дюжины часов, как парень снова явился к зданию. И дождавшись открытия, созерцал только его – смертельное оружие; ожидая новую тайну. Все остальное, теперь было не важно: по пути он быстро продал две самые лучшие – предоставленные для поступления в Академию работы. Поэтому вход в музей надолго, теперь останется свободным. И никакие картины ему больше не нужны. Если только батальные… Вот как толкали к оружию. А поселившийся – и обустроившийся в сознании голос, начинал им советовать:

– Не переживай. Сейчас подобные копья не нужны. У нас будет другое оружие: современное и массовое. И Адольф стал тереть пальцами сопроводительную информацию: “Сие копье, ранее принадлежало Византийским императорам – первый век нашей эры. Затем, императорам германских наций: Генриху птицелову, Барбароссе. После: Мамаю, Наполеону Бонапарту… Австрийскому фельдмаршалу Блюхеру.

– Стоп, – подтвердил все тот же голос в голове, – тут важное для тебя. Видишь – это самые великие полководцы всех времен и народов. Прежние властители мира. Сильнее, никого еще не было… И даже вопрос задал: – Ты хочешь стать сильным?!

Все-таки, лето в тот год было горячим. А Гитлер не заморачивался: каким образом появлялся чужой голос. Но сообщаемую им информацию усваивал. Тем более что ранее, ничего подобного не читал, не знал и соответственно, вспомнить что когда-то забыл – не мог. Она оказывалась точно в него вставленной – вся прожитая, двухтысячная история человечества: