Волшебство разрушилось от тихого хруста фарфора под её каблуком. Отвечая на поцелуй, Гермиона отступила на шаг назад, где лежали разбитые тарелки и… Часы пробили 12, карета снова превратилась в тыкву, а мыши разбежались по углам. Наваждение рассеялось в воздухе, и они оба поспешно отстранились друг от друга. Это было неправильно. Между ними ничего не могло быть. Люпин поджал губы, попытался что-то сказать. Гермиона, пряча глаза отвернулась, дрожащими руками собрала осколки и вернула им прежний вид с помощью «Репаро». Сердце колотилось в её груди с каждым шагом всё сильнее. Что она наделала? Ремус был её другом, хорошим другом, понимающим и заботливым, но не более того. Ведь он счастлив с Тонкс. Мысли крутились в её голове, как в калейдоскопе, но сводились к тому, что случившееся между ними не должно ничего изменить.

И они не возвращались к этому случаю ни в одном разговоре. Сначала было непросто — множество неловкостей, косые взгляды со стороны самых близких. Гарри, Джинни, даже Джордж — они понимали, что что-то произошло, но никто ничего не спрашивал. А потом они разъехались: Люпин вернулся в Хогвартс, Гермиона — в Лондон, где заканчивала магистратуру. Со временем у них даже завязалась переписка, возрождённая на прежней дружеской волне. Оборвалась она тоже как-то сама собой. Словом, их встреча на Кингс-Кросс сегодня была случайностью для обоих.

За окном уже стемнело. Электрическая лампа в купе нервно мигала. Гермиона устроилась на плече Люпина, рассуждая о несправедливости в этом мире и тотальном одиночестве.

— Ты знаешь, ведь Хайдеггер был прав: мысль — всегда одиночество, — она нахмурилась, как ребёнок, пытающийся в уме сложить большие цифры. — Чем больше я понимаю о мире, вернее мне кажется, что понимаю, тем меньше ощущаю с ним связь.

— Философия — занятная вещь, милая, но ты, кажется, слишком ею увлеклась, — Ремус ласково погладил её по волосам. — Мир требует от тебя не только мысли, но и действия.

— Мыслить мне удаётся лучше, чем действовать, — отозвалась Гермиона.

От ироничности своего замечания ей самой сделалось даже смешно. Теория интересней практики — в этом её обвинили не только на защите. Близкие тоже часто страдали от её принципов. Слишком увлечённая своими познаниями, она оставляла за бортом тех, кто нуждался в её внимании куда больше, чем сухая наука.

— Мы расстались с Роном, — сама не зная зачем, сказала она вслух.

Не то, чтобы у неё болела душа от этого разрыва. Скорее было как-то досадно. Потратить столько лет на построение хрупкой конструкции, но забыть подкладывать спички в её основание. Как итог — всё рухнуло быстрее, чем она успела моргнуть.

Для Ремуса эта новость, казалось, не стала неожиданностью. Не меняя положения, он чуть откинул голову в сторону, чтобы взглянуть на Гермиону.

— Непримиримые разногласия? — спросил он с небольшим напряжением в голосе.

Неспроста он это сказал. Обо всех своих бывших поклонниках Гермиона отзывалась именно таким образом. Было забавно, что теперь её так передразнил Люпин, никогда не находившийся в их числе. А жаль. С ним никаких разногласий практически не было бы.

— Что за юридические термины? — парировала она. — Да и мы не разводимся, чтобы искать для этого подходящую формулировку.

— Её не так легко найти, знаешь ли.

— С каких пор ты эксперт в этом деле?

Поразительная догадка мгновенно пронеслась у неё в голове. Гермиона резко подскочила на месте и обернулась с Люпину. Тот как-то смято улыбался, как будто заранее знал, куда дальше свернёт их разговор.

— Нет, не может быть… — пробормотала она. — Вы с Тонкс…?

— Мы разводимся, — подтвердил Ремус. — Вернее уже почти развелись. Через неделю последние документы подпишем и всё. Оба станем свободными.

Разумеется, сказал он это с большим сарказмом, пусть и без соответствующей интонации. Ему скромность не позволяла заявить об этом событии так же эмоционально, как Гермиона сообщила о своей неудачной защите. Новость о разводе Люпина и Тонкс буквально сбила бы её с ног, если бы она уже не сидела.

Они были прекрасной парой. По крайней мере казались таковой со стороны. Сколько раз Гермиона мысленно отмечала, как счастлива была Тонкс, когда Ремус подходил к ней и улыбался, как светилось его лицо, стоило ей сказать о нём что-то милое. Её борьба за его сердце заслуживала восхищения. Самоотверженности, с которой молодая волшебница сражалась с предубеждениями Люпина, можно было только позавидовать. Она смогла это сделать, пока Гермиона наблюдала со стороны и сама не знала, чего хочет.

— Мы не хотели никому сообщать раньше времени, — Люпин говорил сдержано, его чувства выдавали лишь нервные похлопывания ладонью по колену. — Чтобы не волновались. И не пытались переубедить. Ведь этот вопрос давно решён на самом деле.

Давно решён? Гермиона решительно ничего не понимала. Неужели она так выпала из жизни со своими Древними рунами, что упустила момент, когда у её друга рухнула семейная жизнь? Предательское ощущение вины защекотало горло.

— Почему? — всё, что она смогла спросить.

— Почему? — с горькой усмешкой ответил Ремус. — Потому что всё с самого начала было не так. Мы с Дорой никогда не понимали друг друга, как…

Он запнулся неслучайно. То, что осталось на кончике языка, было совсем неправильно. После тяжёлого расставания человек не может мгновенно стать счастливым. Окружающие ждут от него естественной реакции — страданий, переживаний, хотя бы их видимости. Люпин, постоянно притесняемый обществом, не посмел бы нарушить традицию. У него было слишком много обязательств перед Тонкс. Но здесь с Гермионой он чуть было о них не позабыл.

В его глазах она увидела то, что должна была. И они был красноречивей любых признаний.

— Как мы с тобой? — озвучила Гермиона за него.

Люпин нервно сглотнул и очертил взглядом её лицо. Он раскрасил её щёки жгучим румянцем, пробудил в ней таинственный трепет, так редко дававший о себе знать. С ней уже давно не было ничего подобного.

— Верно.

Коснувшись кончиками пальцев её подбородка, он упрочил их визуальный контакт. Голубые глаза в полусумрачном свете поблёскивали жёлтым — то ли от тусклой лампы, то ли от волка, сидящего внутри. До полнолуния было ещё далеко.

— Так странно, — произнёс Ремус, разглядывая её ресницы. — Я всегда чувствую себя одиноким, где бы ни был. Но только не с тобой.

— Я тоже, — Гермиона тихо усмехнулась. — Может, это просто какие-то чары?

Люпин коротко улыбнулся перед тем, как наконец её поцеловать. От него всё так же приятно пахло: карамелью и пряным мускусом. Воспоминание об этом запахе когда-то смутило её на зельеварении, когда Слизнорт спросил её о свойствах амортенции. Она всегда знала, кому он принадлежал, потому не решилась описать его вслух.

Хогвартс-экспресс приближался к месту своего назначения. Студенты суетились в тамбуре, толпились со своими чемоданами и клетками для питомцев. Парочка любопытных варвар заглянула в полупустое купе, но не успела ничего рассмотреть. Только на станции, пока Хагрид распределял всех учеников по лодкам и фестралам, кто-то заметил, как профессор Люпин подаёт руку Гермионе Грейнджер, помогая ей спуститься на платформу. Она улыбалась ему и выглядела неприлично довольной. Кто знает, может, её возвращение в Хогвартс спустя столько лет было очень даже правильным решением.