Очередная попытка обернулась неудачей. Уже сотый раз или около того, Доктор направлял ТАРДИС к тому месту, где оставил Галлифрей, вводил разные координаты, экспериментировал с пространством, но так и не смог прорваться во созданную им же ловушку. Всё это время Клара держала себя в руках и молча исполняла его приказы: в основном, Доктор просил ему не мешать. Это было самым сложным заданием.

— Должен же быть какой-то способ! — Доктор со всей силы ударил по консоли ТАРДИС.

Клара вздрогнула от неожиданности, но не сдвинулась с места. Так и должно было быть, чтобы всё получилось. Именно в агонии проявлялся гений Доктора. В критический момент ему нужно было просто дать время подумать. Он что-то непременно предпримет, найдёт способ, выкрутится, рискнёт… Капля адреналина, щепотка ярости, нотка паники — это всё он. Безумный коктейль интеллекта и темперамента. Почти идеальный мужчина, подумала Клара.

Пока она размышляла об этом, Доктор начал возиться с плоским прибором в своих руках. Он торопливо откручивал мелкие винтики, соединял провода, пытался подпаять детали отвёрткой. Клара заинтересовалась этим.

— Ты что-то придумал? — спросила она, подходя к нему сзади.

— Да, — согласился он, не оборачиваясь. — Я пытаюсь создать модель исповедального диска. В прошлый раз я именно так попал на Галлифрей: механизм работал как телепорт. Теперь мне нужно только воссоздать его.

— Отлично, тогда я соберу то, что нам может понадобиться, — с воодушевлением заявила Клара и уже бросилась было в комнаты, когда её догнал голос Доктора.

— Я отправлюсь туда один.

Она чуть было не оступилась на лестнице.

— Прости, что? — Клара развернулась на каблуках и вскинула брови в удивлении.

Доктор не торопился встретиться с ней взглядом. Он всё ещё подклёпывал контакты, скривившись от напряжения, будто вокруг ничего не происходило. Вероятно, так он пытался оттянуть начало шторма по имени Клара Освальд.

Она просто выбила у него из рук модель исповедального диска и гневно посмотрела на него. Мелкие детальки рассыпались по полу у их ног.

— Что ты делаешь? — вскрикнул Доктор, последив за его траекторией. — Это был наш шанс!

— Не такой ценой.

Клара решительно смотрела ему в глаза, и в этом взгляде абсолютно ясно читалось одно: она ему не позволит этого сделать. Одна только мысль о том, что Доктор собрался снова заточить себя в этот жуткий прибор на чёрт знает сколько лет, вызывала у неё мурашки. А если у него не получится? Если ему не удастся создать проход и он застрянет в своём вечном кошмаре? И что всё это время делать ей?

Они могли бы спорить бесконечно, но оба были вымотаны за последние дни. Раньше это непременно вылилось бы в глобальную ссору: обвинения, аргументы, взрывные эмоции. Сколько раз они всё это проходили… И тем не менее Доктор предпринял робкую попытку её образумить.

— Я не могу рисковать тобой, — сказал он, стиснув зубы. — У меня есть некое генетическое преимущество, и я могу выдержать физически больше тебя…

— Ты не понимаешь, — перебила его Клара.

В её огромных глазах, раздувшихся от наступающих слёз, было что-то пугающее. Что-то, что должно было подсказать Доктору, что надо остановиться и просто приняться за поиск другого варианта. Но он не разглядел этого, не заметил в её взгляде той болезненной остроты, твердившей «я не могу иначе». Доктор не уловил подтекст, и это его немного разозлило.

— Я не понимаю? — хмыкнул он. — Ты смеёшься надо мной?

Схватив его за руку, Клара потянула его к себе.

— Он — мой сын! Я не могу сидеть, сложа руки, — всхлипнула она, позволив первому приступу истерики завладеть ею.

Бороться с эмоциями было уже невыносимо. Она устала, она так устала. Плескавшееся в ней отчаяние на короткий миг приняло иную форму: когда ей пришлось быть внимательной и вовлечённой, она могла подавить свой эмоциональный фон. Но теперь Доктор хотел её снова оставить наедине со своей бедой, разрешив только ждать новостей. Что могло быть хуже? Для такого человека, как Клара, бездействие было самым жестоким и невыносимым наказанием.

Доктор тяжело вздохнул и стёр большими пальцами слёзы с её щёк.

— Он — наш сын, — исправил он и обнял за плечи. — Если бы я мог что-то сделать, Клара. Если бы я только мог…

Словно опомнившись, Доктор отстранил от себя Клару и взял её лицо в свои ладони. Молча глядя ей в глаза, он наконец увидел то, до чего всё это время не мог дотянуться. Маленький взрыв, рождение новой звезды, смерть чёрной дыры. Вот он — тот момент истины, просиявший перед ним, когда больше нет никаких вариантов. Отчаяние дошло до точки: теперь он точно знал, что он может сделать.

***

Старый гончар неспешно шёл по улице. Торговый день был неудачным: покупателей почти не было из-за затянувшегося сезона дождей. Лишь к концу дня распогодилось и небо приобрело свой привычный жгуче-оранжевый оттенок. Но это не спасло торговлю — гончар возвращался домой с несколькими серебряными монетами в кармане.

Его лицо было угрюмым: грозные брови венчали высокий лоб, воспалённые веки прикрывали большие холодные глаза. Виной тому была не только скудная выручка — гончар всегда выглядел излишне строгим. Умудрённый годами, он говорил мало, редко смотрел покупателям в глаза, но не склонялся перед ними. В отличие от других торговцев гончар никогда не торговался, будто бы не был заинтересован в повышении цены. Кто-то считал его простачком, недотёпой, а кто-то напротив удивлялся его горделивому делу. Хозяин рынка не имел к нему претензий и даже отчего-то не повышал стоимость ренты. Как это ему удавалось? Словом, для всех старый гончар оставался загадкой.

Никто не помнил, когда он появился в городе — о нём почти ничего не было известно. Поговаривали, что он живёт в деревне то ли с дочерью, то ли с женой. Она показывалась в городе крайне редко. Иногда она помогала приносить ему горшки на ярмарку. Её смуглая кожа не переносила галлифрейского солнца: гончар постоянно укрывал её своим плащом так, что зачастую были видны только её глаза. На рынке шептались, что он наверняка похитил её у какого-нибудь знатного лорда и теперь скрывает от лишних глаз, чтобы не попасться с поличным. Разговоров было немного, да и то они быстро утихли. Никому до них, в общем-то, не было дела.

На пути старого гончара этим днём попался военный патруль. Они усиленно искали кого-то: в городе уже неделю ходила молва, что лорд-президент усилил охрану Паноптикона и приказал досматривать каждого подозрительного прохожего, а также всех торговцев с других планет.

— Чем торгуешь, старик? — спросил его один офицер из президентского патруля.

— Глина — мой промысел, — ответил гончар и указал на один из своих горшков. — Я честный человек, сэр, мне нечего скрывать.

— У каждого честного человека нет и гроша за душой, — усмехнулся другой солдат.

Гончар взглянул на него из-под суровых бровей, не улыбнувшись. От этого взгляда могли бежать даже далеки.

— Моё ремесло не приносит мне богатства, но я люблю свой труд, — ответил он, отворачиваясь в сторону играющих в песке детей. Лишь их вид вызвал у него подобие улыбки.

Обнаружив у него десяток монет да горшки, стража пропустила его дальше, решив, что с него толку мало. Краем глаза гончар заметил листовки в их руках с ориентировками тех, кого они так усердно искали: таинственный «Доктор» и молодая девушка, чьё имя отчего-то не было указано. Гончар задумчиво почесал бороду. Неужели лорд-президент разыскивает каких-то опасных преступников? Или боится, что у него могут что-то выкрасть?

Он сам не заметил, как дошёл до дома: ветхий сарайчик служил ему приютом уже несколько лет. Отворив рассохшуюся дверь, гончар зашёл внутрь. Свет пробивался в расщелины на крыше, которые у него всё никак не было времени починить. Во время дождя это причиняло много неудобств, но… Был один человек, уверявший его, что всё не так уж плохо.

Молодая женщина в холщовой юбке бережно мыла посуду в большом металлическом чане. Когда появился гончар, она отложила своё занятие и улыбнулась. Её большие глаза были полны надежды. Однако, заметив хмурость в его лице, женщина без лишних слов поняла, в чём дело.