Вся в раздумьях Гермиона покинула туалет и надеялась добраться до спальни незамеченной. Не тут-то было! Как назло, прямо из-за угла ей навстречу явился Люпин.

— О, милая, а я как раз тебя искал, — благодушно сказал он. — Джинни сказала, тебе нездоровится. Что случилось? Ты в порядке?

Люпин бегло осмотрел её с ног до головы и от него не укрылись красноватые белки заплаканных глаз. Объяснений не требовалось. Даже если бы она соврала, что с ней всё хорошо, отвертеться от его заботы у неё бы уже не вышло. С настойчивой деликатностью он подхватил её под руку и развернул в обратную сторону.

— Поговорим у меня с глазу на глаз, ладно? — спросил Люпин, не дав ей опомниться.

Он был как большой уютный плед у камина с рождественскими носками: всего за пару минут ему удалось окутать её теплом и спокойствием. Большая кружка горячего какао, песочное печенье, негромко шуршащий в углу комнаты патефон — старые записи Фрэнка Синатры и Перри Комо, обещавших снег, волшебные моменты и согревающие объятия. И сам Люпин непривычно домашний, успевший, наверное, пока она моргнула, сменить привычную мантию на широкий вязаный кардиган. Он сел рядом с ней, возможно, непозволительно близко, принявшись мягко пытать о том, что до слёз потревожило её в этот предпраздничный день.

Сначала Гермиона твёрдо настаивала, что расстроилась из-за всякой чепухи, о которой и рассказывать нечего. Однако врать Люпину ей решительно не удавалось: выходило неубедительно, жеманно и в итоге совестно. Своей искренностью он завоёвывал последние бастионы её доверия, не оставляя никаких шансов. Этот убаюкивающий голос, нежный взгляд. Мальчишеская восторженность и юношеский азарт. Проводить с ним время всегда было так хорошо…

Осечка случилась внезапно. Гермиона, может быть, и удержала бы рот на замке. Но Люпин вдруг, сам не подозревая шаткости положения, заговорил о внезапном пробуждении сознательности старшекурсниц. Он говорил об этом с воодушевлением, довольный и искренний в своём лёгком недоумении. Как внезапно прекратились провокации — приятный подарок ему на Рождество! И тогда Гермиона не выдержала.

— Если бы вы только знали, чёрт возьми! — она вскочила на ноги и принялась мерить комнату шагами. — Я хотела доказать им, что они не правы! Что с вами ничего не провернуть! Ведь вы — не глупый мальчишка! Не всё сводится к инстинктам, не физиология должна быть во главе угла. Сначала я пыталась просто не допустить каких-то излишне откровенных эксцессов, затем просто смеялась над их глупостью и торжествовала, когда вы дали мне понять, что я была права на ваш счёт. Мне казалось, я знаю, чего хочу добиться, но потом… Ваша просьба зайти после занятий и наше совместное появление на ужине сложилось в такую идиотскую теорию! Они решили, что я «выиграла», что вы и я…

Люпин изумлённо наблюдал за её колыханиями. Пару раз он пытался вставить свои пять копеек, но тирада Гермионы не поддавалась даже малейшей паузе. Возмущённый шторм разыгрывался от стены до стены. Злость, негодование, досада. Всё смешалось в безумном коктейле прорывавшейся истины. Она выплеснула каждую мелочь: болезненные шпильки, оскорбительные намёки, потаённые страхи, а главное — то, что до чего сама боялась добраться в глубине души.

— Но я же знаю, что это неправда! — отчаянно воскликнула Гермиона, стирая горячие слёзы со щёк. — Что на самом деле я вам совсем не интересна! Вы просто слишком добры ко мне! И ни о каких чувствах на самом деле речи нет!

Вот и оно. Первопричина, толкнувшая её на нелепый спор, обжёгшая сознательность. Не самодовольное упрямство, не стремление к превосходству. Только эта ласковая улыбка, ради которой ей хотелось быть лучшей. Всегда она.

Гадкие слова Лаванды и компании были болезненными совсем не из-за поверхностной оскорбительности. Картинка выглядела пошловатой, это верно. Но как обидно было от того, что она не имела ничего общего с реальностью! Если бы Гермионе и вправду удалось выиграть! Если бы Люпин вдруг заметил её привлекательность, разглядел в ней не только образцовую ученицу и позволил себе чуть больше! Она никому бы не призналась, что уже который месяц смакует его имя на своих губах, бережно вспоминает упоительные сны, где он поправляет её сползший вниз гольф, гладит внутреннюю сторону колена и шепчет на ухо всякие сладкие глупости. Если бы это было правдой, по крайней мере, толки о тайном романе были бы не такими обидными!

Скрипнула пружина в опустевшем диване. Нарисованный камином силуэт, заслонил танцующий жар пламени. Она почувствовала прикосновение давно ждавших рук.

— Гермиона, милая, — Люпин развёл в стороны её ладони и открыл лицо. — Посмотри на меня. Во влюблённости нет ничего дурного.

— Конечно есть, — всхлипнула она в ответ. — Я справлюсь со своими чувствами. Не беспокойтесь. Но вы, Ремус, не подумайте, что я стала бы вам досаждать так же, как девочки. Мне просто хотелось…

Стыдливо потупившись, Гермиона замолчала. Всё самое ужасное, что можно было сказать, она уже озвучила. Надо было найти в себе силы извиниться перед ним и поскорее покончить со всем этим. Сбежать от него, пока не стало ещё хуже.

— Так дело всё-таки не в соревнованиях, — хмыкнул Люпин и заправил ей за ухо мягкую прядь. — Какое облегчение!

Его неторопливое великодушие сковало её по рукам и ногам. Отчего он не злится? Почему до сих пор не взял менторский старт, чтобы образумить запутавшуюся в собственных чувствах? Неужели её признание не показалось ему неразумным?

— Гермиона, послушай, — произнёс он и деликатно приподнял её подбородок, чтобы утвердить зрительный контакт. — Мне ужасно льстит с каким рвением ты бросилась отстаивать мой авторитет, хотя он того совсем не стоил. Твоё доверие мне очень дорого. И то, что всё это время ты выручала меня на уроках в моменты отчаяния. Что бы я делал, если бы тебя не было в классе? Клянусь, к шестому курсу я боялся выходить из кабинета!

Уголки его губ дрогнули в улыбке.

— С ужином, конечно, вышло курьёзно, — Люпин на мгновение задумчиво прищурился, но тут же вернулся в прежнее весёлое настроение. — А впрочем, не так уж далеко от истины. Ведь ты действительно победила. Вынужден признать, что с некоторых пор я испытываю совершенно непрофессиональный интерес и непреодолимое волнение в отношении самой блестящей волшебницы своих лет из всех, кого я когда-либо встречал.

Гермиона совершенно потеряла дар речи, не веря собственным ушам. В самом смелом сне ей не приснилось бы такое! Люпин, действительно он, самый настоящий профессор Ремус Люпин, только что признался ей, что разделяет её чувства?! Немыслимо!

Еле слышное стрекотание где-то наверху вдруг привлекло их внимание. Люпин и Гермиона одновременно взглянули на потолок.

— Хотелось бы мне знать, откуда в моём кабинете взялась омела, — с усмешкой заявил он и снова посмотрел ей в глаза. — Но ведь в этом нет ничего криминального. Просто традиция, верно?

Его рука скользнула вниз по её плечу, осторожно проникнув на линию талии, чтобы сократить расстояние между ними, а вторая — ласково поглаживала разрумянившуюся щеку. Гермиона, едва дыша, привстала на носочки и всем телом потянулась к нему. Ощущение сказки её не покидало. Слишком волшебно даже для мира магии.

— Хорошая традиция, — прошептала она в его полураскрытые губы.

— Верно, — подтвердил Люпин. — Моя любимая.