Немного успокоившись, она вернулась в комнату, где продолжалось буйное обсуждение.

— И много набралось соблазнительниц? — холодно поинтересовалась Гермиона.

— Одиннадцать, — ответила ей Фэй.

— Бедняга. Вы его разорвёте.

С королевской выправкой, не глядя ни на кого из присутствующих, староста Гриффиндора степенно приблизилась к главной зачинщице амурных игр. Лаванда пожёвывала карандаш в заинтригованном ожидании. В отличие от остальных она верно предчувствовала, что Гермиона не останется в стороне, и в её взгляде читалась насмешка. Однако по щелчку пальцев карандаш выпрыгнул у неё из рук и убористым почерком внёс в список участницу под номером 12.

— Хочу посмотреть на ваши кислые мины, когда вы все проиграете, — Гермиона прозвучала как образцовая стерва. — Я это делаю исключительно для того, чтобы вы наконец уяснили: ваши жалкие фокусы не сработают. Профессор Люпин — не Дин Томас и не Кормак Маклагген. Крашеными губами и короткими юбками вы заработаете себе лишь соответствующую репутацию, а не его расположение. Насколько я знаю, прежде всего, в людях он ценит интеллект.

Лаванда на ходу поймала свой падающий карандаш и объявила новый вызов.

— Жаль, что ты не знаешь, что больше всего он ценит в женщинах. Боюсь, этот нюанс ты не учла.

Жребий был брошен. С того вечера Гермиона уже не могла отступиться. Выигрывать она, конечно, не собиралась: у неё не было никаких сомнений, что Люпин не поддастся подобным соблазнам. Её целью было лишь показать идиотичность и несостоятельность самой идеи этого идиотского соревнования. К сожалению, ежедневно оно давало о себе знать в виде многочисленных попыток её однокурсниц преобразиться аккурат к уроку ЗОТИ. Сезонный приступ испанского стыда начался с понедельника.

Плоды не самых оригинальный подкатов созревали как по часам. Гермиона даже начала вести записи. Элоиза Миджен позволила укусить себя демону из проклятого артефакта, после чего рухнула в обморок, и Люпину пришлось прервать занятие, чтобы перенести студентку в больничное крыло. В другой раз Ромильда Вейн наварила такое крепкое приворотное зелье, что в кубке декана его почувствовал даже Слизнорт и добавил пять баллов сварившему за хорошее качество напитка. А кроме того, женская часть седьмого курса Гриффиндора резко стала так отставать по ЗОТИ и напрашиваться на дополнительные занятия, что в какой-то момент очередная заминка со стороны студентки начала вызывать у мальчиков в классе гомерический хохот.

В первое время Гермиона взяла продолжительную паузу, позволяя своим соперницам позориться от души и до конца. Пока они делали вид, что не знают ответов на заданные им вопросы (или ничего не учили специально), она преспокойно сидела за своей партой, вопреки обычаю не тянула руку и не стремилась дать правильный ответ вне очереди. В этом проявлялась суть её тактики: Люпин наверняка заметит её молчание, и на этом фоне интеллект соперниц будет казаться ещё скуднее. Гермиона отвечала лишь в том случае, когда профессор спрашивал непосредственно её. И, надо сказать, уловка сработала буквально с первого занятия.

Уже через неделю Люпин выглядел полностью сбитым с толку от непробиваемости своих, прежде смышлёных студенток. Он искренне недоумевал, что произошло, обвинял в происходящем, судя по всему, самого себя. Наблюдать за его заблуждением было несколько стыдно, но план требовал стойкой выдержки и больше времени. Приходилось молчать.

Однажды во время тихого блеяния Келлы Андерсон Гермиона случайно подняла глаза на учительский стол и столкнулась взглядом с Люпином. Он смотрел на неё умоляющим вопросом, будто надеялся, что хотя бы она спасёт его от безумия и наконец положит конец этому мучительному монологу. Действительно, слушать Келлу было невыносимо. Гермиона осторожно приподняла брови, мол, мне помочь? В ответ Люпин прикрыл глаза и медленно кивнул: пожалуйста, сделай одолжение. И она наконец сжалилась.

Подняв руку, Гермиона обратила на себя внимание целого класса. Люпин охотно дал ей слово и с нескрываемым облегчением выслушал её чёткий, полноценный ответ, в котором она изложила суть десятиминутного мычания однокурсницы за полторы минуты. Вкус удовлетворённости тут же ощутился на губах — она скучала по этим немного тщеславным моментам. Когда она села на место, Люпин наградил её благодарным взглядом и десятью очками. С тех пор всё и началось.

Их переглядки быстро вошли в привычку. Отчего-то они так легко понимали друг друга, что им не требовалось никакой легименции. «Какая чушь!» — его лицо приобретало мученический вид. «Ну, она хотя бы пытается» — ироничный ответ в опущенных уголках её губ. «Давай ты, я больше не могу», — едва заметный кивок в сторону и прикрытый ладонью правый висок. «Даже не знаю, есть ли у меня настроение», — игриво-задумчивый, блуждающий по верхнему веку взгляд. Но, конечно, она всегда спасала его от мучительной скуки и он был ей за это жутко признателен.

В начале декабря Люпин придумал новую методику, основанную на работе в парах. Он бегло рассказывал об основах заклинания, показывал движения, а затем быстро формировал что-то наподобие дуэльного клуба, где главным принципом была взаимопомощь партнёрам: тот, кто справлялся лучше, помогал тому, кто отставал, и всё это происходило при минимальном вмешательстве преподавателя. Девочкам пришлось отбросить свои приёмы с ошибками ради привлечения внимания — успеваемость снова возросла. Свои отработки он стал назначать реже и принимали их другие преподаватели. Однако никаких разборок по-прежнему не намечалось: лишь МакГонагалл как-то заглянула к ним в гостиную и очень завуалировано напомнила о благоразумном поведении в стенах школы.

Так продолжалось до самой последней недели перед каникулами. Близился день икс: гриффиндорки ходили недовольные, чернее тучи. Ни у одной из них, естественно, ничего не получалось, и соревнования оказались под угрозой срыва. Некоторые предпочли официально сойти с дистанции под предлогом отъезда домой. Гермиона же не подавала виду, что её тоже беспокоит предстоящая развязка, впрочем, решила-таки остаться в Хогвартсе до Рождества.

Тест по ЗОТИ на последнем занятии был для многих неожиданностью. Люпин объявил, что устный опрос оставил на следующий семестр, и попросил соблюдать тишину. Перехватив его взгляд, Гермиона поняла, что нервы у него уже на исходе: он понимал, что предпраздничные уроки будут обречены, так что решил спастись готовыми ответами. Тест был простым, но длинным, рассчитанным так, чтобы раньше закончили только самые подготовленные. Гермиона как раз оказалась среди них.

— Вы проверите после каникул? — поинтересовалась она, отдавая пергамент Люпину в руки.

— Нет, постараюсь сообщить вам результаты до отъезда, — он оторвался от своих записей всего на долю секунды, но успел коротко ей улыбнуться.

Гермиона уже развернулась было, чтобы вернуться на место и забрать вещи, когда услышала, что Люпин снова к ней обратился.

— Мисс Грейнджер, зайдите, пожалуйста, ко мне после занятий, — посмотрев на неё поверх очков, он ей подмигнул. Это было, конечно, зря.

Чудом Гермионе удалось улизнуть с последнего занятия пораньше, избегая косых взглядов и провокационных вопросов. Просьба Люпина привлекла внимание многих, посвящённых в тему «соревнований», и для них звучала весьма интригующе. Гермионе самой стало интересно, о чём будет предстоящий разговор. Вообще-то они частенько общались: всегда обменивались тёплыми приветствиями в коридорах, сталкивались в библиотеке, где между ними внезапно могла вспыхнуть жаркая полемика об очередной книге, да и почти еженедельно, как декан и староста, они обсуждали факультетские дела. Преимущественно беседы были делового характера, пусть не лишённые шуток и умеренно-приятельских вопросов о родителях, самочувствии и всякой бытовой ерунде. Но что-то ей подсказывало, что в это раз Люпин собирался поговорить с ней совсем не об успеваемости Гриффиндора или планах на Рождественские каникулы.

В таком немного смущённом настроении она явилась на порог его кабинета перед ужином. Она коротко, но звонко постучала в дубовую дверь, подождала ответа и, услышав приглашение, зашла внутрь. Люпин сидел за своим рабочим столом, заваленном пергаментом — вполне возможно их утренними тестами. Верхние пуговицы рубашки расстёгнуты, рукава подвёрнуты. Мантия и пиджак аккуратно устроились на спинке стула. Волосы растормошились под натиском мысли.