Пока он говорил, Гермиона ощутила, как гулко застучало в груди её сердце. Джастин, конечно, не Гарри Поттер — за ним не выслали бы эскадру пожирателей. Но в отличие от Гарри в его выживании также никто не был заинтересован. Мерлиновы кальсоны, его и защитников в лучшем случае просто прикончили бы, а в худшем — попытались бы разузнать что-то об Избранном с помощью излюбленных садистских методов. Участвовать в таком опасном вояже было попросту безрассудством! Гермиона взглянула на Люпина, который рассказывал об их горе-переправе через Ла Манш так, будто не понимал всей серьёзности положения. Он только прикидывается идиотом?! Ей жутко захотелось прямо сейчас пихнуть в плечо этого несносного мальчишку в теле взрослого мужчины, который продолжает пренебрегать правилами и условиями в тщетных попытках сделать этот мир чуть лучше, чем он есть, при этом рискуя собственной шкурой. Пришлось набраться максимального такта и вздохнуть полной грудью.

— Ох! — Гермиона закатила глаза и продолжила почти рассудительно. — Мы же с тобой обсуждали, что ты не будешь участвовать ни в каких рискованных операциях. Чем меньше людей тебя видят, тем лучше.

— Не волнуйся, за мной не было хвоста, — Люпин попытался было оправдаться.

— Как будто меня хвост волнует!

Звон её голоса рассеялся в продолжительной паузе. Гермиона отвернулась, но от гнева была не в силах сосредоточить внимание на каком-либо конкретном предмете. Тяжёлое дыхание разбивало тишину в осколки недосказанности. Он что, вправду думает, что она испугалась, что его выследили? За ними и так целыми днями наблюдали, так что, пожиратели уже знали об их местонахождении. Неужели ему не приходило в голову, что она просто волнуется за него?

— Я привёз тебе подарок.

На его лице проскользнула виноватая улыбка. Не найдя сопротивления, Люпин выложил на стол квадратную коробочку размером с его ладонь, перевязанную алой лентой.

— Ремус… — Гермиона взглянула на неё, вяло попытавшись возразить.

— Тсс, — Люпин накрыл её руку своей ладонью и положил ближе к коробке. — Открой.

Вынужденная повиноваться, Гермиона развязала узел ленты, а затем откинула крышку. На дне коробки было темно. Или просто в тусклом свете кухни ей не сразу удалось разглядеть содержимое. Впрочем, уже через несколько минут она услышала тихий шорох и почувствовала пальцами вибрацию. Что-то в коробке задвигалось. Дай Бог, чтобы это оказались не сюрпризы из лавки Фреда и Джорджа, подумала Гермиона. Таких фокусов она сегодня уже не вынесет. Вопреки её ожиданиям из коробки медленно начал выползать крохотный стебелёк: он был очень похож на настоящий, но двигался так быстро, что трудно было понять, работает ли здесь какой-то механизм или он просто зачарован. Побеги в ускоренном темпе поднимались вверх, твердели и расширялись. Затем на них появились почки и листья — сочные и напитанные насыщенной зеленью. Гермиона хотела было спросить, что за странное растение привёз ей Люпин, когда заметила, что перед её глазами распускается пышный бутон кроваво-красной розы. Никогда прежде ей не приходилось видеть таких красивых цветов.

— Она цветёт каждый день, — произнёс Люпин, разглядывая розу с осторожным придыханием. — Мне хотелось привезти тебе что-то красивое.

Его пальцы невесомо погладили её, и от этого прикосновения Гермиона почувствовала дрожь во всём теле. Что это с ним? На щёки брызнула краска, сравнимая с распустившимся цветком. Тепло растеклось по коже от места прикосновения. Если Люпин хотел таким образом загладить перед ней свою вину, то он оказался мастером извинений. Гермиона моментально оставила все прежние тревоги. Их место заняла тягучая нежность.

Бархатный бутон, распалявший вокруг себя сладостный аромат, дурманил разум. Среди лепестков притаился мечтательный трепет. Гермионе и раньше дарили цветы, разумеется, но эта роза казалась самой невероятной, самой волшебной из всех, что ей когда-либо приходилось видеть. Как просто всколыхнуть девичье сердце!

Сентиментальный настрой мог бы затянуться, если бы не тяжёлый вздох Люпина. Он отвёл взгляд в сторону, словно вспомнил о чём-то, что укололо его изнутри. Пелена очарования рассыпалась в пыль.

— Что-то ещё? — Гермиона неуверенно вскинула брови. — Говори, я вижу, что-то ещё случилось.

— Я виделся с Тедом, — поджимая губы, ответил Люпин.

Вот оно что. Как бы быстро он ни убегал от прошлого, сколько бы ни прятался в попытках оттянуть принятие решения, оно настигало его вопреки. Хотя в этом проявлялась своя мораль: за всё в жизни приходится платить.

— С мистером Тонксом? — уточнила Гермиона, будто сразу не поняла, о ком речь. — Что он сказал? Как она?

Трудно представить, каким неловким выглядел этот диалог: отец Тонкс при первой встрече показался ей вполне дружелюбным, но довольно резким человеком. Он не лез за словом в карман и безмерно любил свою дочь. Раз он согласился встретиться с Люпином, к которому в такой ситуации вряд ли благожелательно относился, то тема их разговоры наверняка была очень важной. Но могли ли они наконец договориться?

— С ней всё нормально, — сохраняя самообладание, произнёс Люпин и покачал головой. — Он обещал увезти её в ближайшее время подальше. В Ирландию или куда-нибудь на север.

— Он предложил тебе поехать с ними?

Тягостное молчание не требовало лишних слов. Измученный сомнениями и угнетающим чувством вины, Люпин смотрел куда-то сквозь неё. Как было бы здорово, если бы самые тяжёлые и ответственные решения в жизни за нас принимал бы кто-то другой! Поступиться своим душевным комфортом, пойти на сделку с собственной совестью и взять на себя ответственность — Люпин наверняка понимал, чего от него все ждут.

— Я не могу, — он спрятал лицо в ладонях. В искренности его отчаяния ей не приходилось сомневаться.

Занимать чью-то сторону в семейных конфликтах всегда чревато неприятными последствиями — это Гермиона знала так же точно, как «Боже, храни Королеву». Но глядя на Люпина, она невольно предавала свои твёрдые убеждения. Пусть катятся к чёрту все принципы невмешательства! Она аккуратно подалась вперёд и, перегнувшись через стол, отвела его руку в сторону.

— Так нельзя, Ремус, — успокаивающе заговорила Гермиона, заглянув ему в глаза. — Это твой ребёнок. Когда он родится, ты будешь ему нужен. Я уверена в этом. Я знаю.

Она почувствовала, как он хотел было отстраниться, но быстро передумал. Его ладонь горела в её руке под мягкостью касаний и он слегка сжал её пальцы своими в знак благодарности. Правда груба, неотёсана, она царапает ей язык. Разве можно позволить ей всё испортить? Продолжить невыносимо, но и оставить всё на такой откровенной ноте было выше её сил. Единственным выходом было обречь себя на горькую откровенность — мало-мальски честный обмен.

Сопровождаемая невысказанным вопросом во взгляде Люпина, Гермиона села обратно. Рука, ещё недавно напитанная теплом его кожи, нервно сжалась в кулак. Ей предстояло преодолеть ещё одну ступень доверия и она уже готова была сделать этот шаг.

— Мой отец — сложный человек, — сглотнув ком в горле от волнения, начала Гермиона. — Его непросто любить: никогда не знаешь, что он по-настоящему чувствует. Он всегда был скуп на эмоции — уж не знаю, английская ли это чопорность или его персональный изъян. У него было много работы, он поздно приходил домой и на меня у него почти не оставалось времени. В детстве я часто думала: любит ли он меня? Нет, он говорил мне это: на день рождения или по другим торжественным случаям. Но я не знала правда ли это или просто красивые слова. Особенно после того, как я поступила в Хогвартс.

В тот день, когда заветное письмо скользнуло на порог дома Грейнджеров, переменилась вся жизнь. Миссис Грейнджер принесла конверт и отдала его дочери, посчитав, что это розыгрыш от одного из её школьных друзей. А когда изумлённая Гермиона зачитала содержимое вслух, в комнате ещё несколько минут было оглушительно тихо. Мистер Грейнджер переспросил название школы, затем отправился за справочником и торопливо начал перелистывать список британских школ-пансионов. Хогвартса там, разумеется, он не нашёл. Зато уже на следующее утро он открыл дверь высокому седовласому старцу и женщине в остроконечной шляпе.