— Кто здесь? — услышала она голос Люпина. Кажется, он всё-таки был один.
— Это я.
Гермиона опустила палочку, ощутив необъяснимый прилив облегчения. В комнате, мрачной не столько от древности, сколько от окутывавших её легенд, теперь всё было как-то иначе. Старая постель, куда в прошлый раз отлетел Снейп после атаки Гарри, была застелена свежим бельём и немного преобразилась. В углу комнаты стоял письменный стол — немного пыльный, но вполне рабочий. Камин не горел, однако чёрные угольки внутри свидетельствовали о том, что его иногда растапливают. Рядом с ним стоял Люпин.
— Гермиона? — удивился он и опустил палочку.
Воющая хижина даже после такого наспех проведённого косметического ремонта не могла преобразиться в нормальные условия для жизни, и долгое нахождение здесь отразилось на внешнем виде Люпина. Он был бледен, истощён, на шее горел свежий шрам, которым он, скорее всего, одарил себя в последнее полнолуние. Если бы его здесь встретил какой-нибудь первокурсник, то легко мог бы принять за привидение.
Поддавшись внутреннему порыву, Гермиона бросилась к нему на шею. Да что это с ней такое? Она буквально каждой клеточкой своего тела ощущала потребность удостовериться, что с ним всё в порядке. Такого никогда не было прежде. Вернее… нечто подобное проскальзывало в её голове, когда они пересекались с ним на Гриммо после очередной «миссии», но тогда Гермиона тщательно контролировала себя. А впрочем, кое-что всё-таки изменилось. Потребность прикосновений стала ощущаться отчётливее.
Люпин не оттолкнул её. Более того, он сам принял её в свои объятия, будто давно их ждал. Но стоило ей подумать, как это странно, отчего вдруг их так потянуло друг к другу, она поспешила отстраниться. Волчий эффект или как там его? Неужели он правда той ночью обратил её?
— Что ты здесь делаешь? — спросил Люпин, пряча руки в карманы.
По его лицу, на котором зачастую всё было написано, Гермиона поняла, что эта внезапная близость смутила не только её. Должно быть, ему в тысячу раз более неловко из-за пробудившейся в нём потребности в бывшей ученице, к которой он, в общем-то, всегда относился с уважением, но не имел никаких личный отношений, как с Гарри.
— Я пришла к вам, потому что… — она вдруг растеряла все свои заготовки. — Мне надо… Я думаю, нам стоит поговорить.
Люпин посмотрел на неё с интересом, не торопя. Как учитель, он умело пользовался методикой и умел слушать: если у студента есть мысль, то лучше не перебивать его и дать возможность сформулировать её самостоятельно. Но Гермионе от этого было не легче. Она не могла сказать то, что хотела не от того, что не знала как, а потому что жутко смущалась. И это Люпин тоже быстро понял.
— Разумеется.
Он кивнул и жестом пригласил её сесть на небольшой диванчик. Раньше его тут не было, подумала Гермиона. Наверное, он трансфигурировал его из чего-то. Под пытливым и в то же время участливым взглядом Гермионе всё-таки удалось собраться с мыслями.
— Я изучила всё, что смогла найти о парах, — деловито заявила она. — Информации ничтожно мало, поэтому я подумала, что мы могли бы подобрать решение проблемы эмпирическим путём, — она набралась ещё немного смелости. — Я хочу провести эксперимент, и для этого мне нужна ваша помощь, профессор.
========== Глава 4. “Предопределение” ==========
Всё время, пока Гермиона излагала подробности своей идеи, Люпин внимательно её слушал. Он позволил ей высказать всё, с чем она к нему пришла, ни разу не перебил и даже не уточнил то, что казалось ему спорным. По нему сложно было понять, одобряет ли он эту затею или нет.
— … я думаю, только таким образом мы сможем полноценно изучить этот феномен и придумать, как действовать дальше, а также доказать вашу невиновность, — завершила она свой рассказ и выдохнула. — Что скажете?
Люпин, задумчиво почёсывавший свою щетину, ещё несколько секунд молчал, но затем беспомощно развёл руками.
— Скажу, что это — безумие, — в его голосе прозвучало не возмущение, а лёгкая назидательность. — Теоретическая часть безукоризненна — я готов ответить на твои вопросы. А что касается самого эксперимента… Нет, я не могу на него согласиться. Гермиона, ты рассчитываешь, рискнув своей жизнью, выяснить то, что не смогли изучить десятки учёных до тебя. Ты — блестящая ведьма, но даже для тебя это слишком.
По его губам скользнула грустная улыбка. Как будто её идея не оправдала его надежд.
— Но ведь это практически безопасно! — возразила она.
— Это очень опасно, — Люпин склонил голову набок, как будто разговаривал с ребёнком и объяснял очевидное. — Остаться один на один с оборотнем, даже принявшим зелье, — чертовски опасная авантюра.
— Но, профессор!
— Я уже давно не твой профессор.
Улыбка сделалась чуть шире, и Люпин полез в карманы своей кофты. Наверняка за шоколадом, предположила Гермиона и улыбнулась, когда её догадка оказалась верна.
— Вы же сами утверждали в кабинете у Дамблдора, что не можете причинить мне вреда, — напомнила она, благодарно забирая из его рук кусочек.
— Утверждал, — Люпин кивнул в знак согласия. — Но после того, как ты ушла, директор справедливо напомнил мне, что я не могу знать этого наверняка.
Его плечо случайно соприкоснулось с её, и Гермиона про себя удивилась, когда это они успели подвинуться друг к другу. Теперь она с интересом отмечала всякие мелочи, ускользавшие от её внимания, которые они делали, казалось, инстинктивно. Всё же, не зря она пришла сюда, точно не зря.
— Я не принимал зелья накануне полнолуния, — продолжал Люпин, — поэтому не контролировал волка и ничего не помню. Видишь ли, за столько лет мы с ним так и не подружились, не научились понимать друг друга, — он усмехнулся. — Так что, снимать с меня подозрения рановато. К моему огромному сожалению, в порыве своего безумства это мог быть я.
Гермиону словно окатили водой после этого признания. Нет, она ведь всё просчитала с упором на то, что Люпин не может быть виновен в этом. Оставшись с ним наедине во время трансформации, она бы подтвердила то, что он не мог её укусить. А как же быть теперь? Он наговаривает на себя, специально берёт на себя то, что не совершал. Ему так долго ставили в вину его сущность и называли болезнь пороком, как будто это был его собственный выбор, что он и сам свыкся с этими предрассудками.
— Нет, я отказываюсь в это верить, — твёрдо заявила Гермиона. — Вы наговариваете на себя, сомневаетесь в себе только потому, что привыкли считать себя угрозой для окружающих. Ваше чувство вины с вами так давно, что вы даже не пытаетесь с ним бороться. Но вам нечего стыдиться! И я никому не позволю обвинять вас в том, что вы не совершали!
В эмоциональном запале она совсем не обратила внимания на то, что её слова произвели эффект, обратный желаемому. Вместо того, чтобы вместе с ней гордо вскинуть голову (как она планировала), Люпин наоборот весь сник и съёжился.
— Ты не знаешь, о чём говоришь, — сдавленно ответил он и отвернулся.
Между ними было двадцать лет разницы, но Гермиона видела перед собой до боли знакомые симптомы сопротивления. Да, так ведут себя все мальчишки, как оказалось, в любом возрасте. Окружающий мир так долго выстраивал вокруг него эту непробиваемую стену и заколачивал в неё большие гвозди, снова и снова заставляя Люпина верить в то, что он — человек второго сорта. Он привык жить с этим. Те, кто поддерживал его, не могли бороться за его права. Дамблдор со всем своим могуществом не смог переменить отношения к оборотням в волшебном мире. Он был вынужден принять его заявление об уходе три года назад, потому что знал, что не все предрассудки можно преодолеть. И это был всего один случай из тысячи, когда Люпину приходилось смиряться с тем, что ему не удалось победить. Так можно ли осуждать его теперь за нежелание снова бороться с волнами?
— Мистер Люпин… — осторожно позвала Гермиона.
— О, Мерлина ради, какой мистер Люпин, — в его голосе снова появилась насмешка.
— Ремус.
