Двадцать три.
Тяжёлый вздох. Шуршание календаря — ещё один скомканный лист летит в корзину. Как же это всё бессмысленно, господи.
Гермиона устало покачала головой и сделала ещё один глоток чая из своей юбилейной кружки. Нелепая, громоздкая кружка с большой ручкой и дешёвой фотопечатью, благодаря которой два криворотых льва всякий раз начинали бороться друг с другом, когда девушка отмывала содой чайный налёт. Ей она никогда не нравилась, но Гермиона не могла себе позволить убрать её далеко в шкаф и больше никогда не доставать оттуда. Три года назад, когда ей исполнилось двадцать лет, такой банальный подарок ей преподнёс её возлюбленный — Рон Уизли. Несмотря на плохо скрываемое разочарование, Гермиона натянуто улыбнулась и чмокнула его в щёку в знак признательности. Рон так ничего и не заметил.
Не заметил он и того, что спустя три года их отношений практически ничего не изменилось: всякая инициатива по-прежнему исходила от неё, а он лишь лениво соглашался и рассказывал всем, какая у него чудесная девушка. Это, конечно, не могло ей не льстить, но долго продержаться только на нарочито публичных комплиментах, увы, не могло.
Если дело и двигалось с мёртвой точки, то только благодаря её стараниям да иногда миссис Уизли. В ней Гермиона обрела хорошую психологическую поддержку — долгие годы рядом не было такого человека, такой женщины, которая бы в полной мере могла понять, в каком девушка оказалась положении. Два её лучших друга, одного из которых она считала почти своим братом, а ко второму испытывала какие-никакие романтические чувства, зачастую становились причинами её проблем и приключений одновременно. Вся её жизнь до войны была только частью этого трио, но потом… После победы всё изменилось, и каждому из них теперь пришлось обретать самих себя заново. Уже не нужно было ожидать непременного апокалипсиса, не было необходимости совершенствовать свои боевые умения, защищаться и всегда быть на стрёме. И в этом заключалась самая большая проблема для Гермионы — она просто не умела жить по-другому. Столько лет вся её деятельность была направлена на подготовку к «высокой миссии», она тратила на это все свои силы и свободное время. А теперь ничего из этого было не нужно. Теперь приходилось учиться жить заново. Жить не для «большого блага», а просто для себя.
Но как? Гермиона этого решительно не умела. О таких вещах не пишут в книгах, вернее пишут, но так карикатурно и неестественно, да ещё и таким ужасным брошюрным слогом, что книгу хочется бросить в ближайшее помойное ведро. Такие «пособия» издаются для домохозяек и инфантильных барышень, поднимая их самооценку иногда до таких невероятных высот, что те начинают считать себя чуть ли не центром вселенной. Понятное дело, что Гермиону такие вещи не интересовали. Она была самодостаточна и не нуждалась в искусственном возвышении собственных достижений, коих на самом деле было немало.
Поэтому, тщательно искав новый смысл в жизни, она решила заключить его в любви к своему молодому человеку. Она честно пыталась, старалась изо всех сил, всякий раз пропуская мимо назойливую мысль о том, что всё это не имеет для неё никакого смысла и интереса. Не то, чтобы любовь для неё была не важна… Скорее Гермиона просто отказывалась признавать, что пытается полюбить Рона вопреки себе самой. Он ей нравился, долгое время она была влюблена в него, ждала его приглашения на Святочный бал на четвёртом курсе, ревновала к Лаванде Браун на пятом и пыталась окольными путями привлечь его внимание на шестом году обучения. И вот, когда цель была достигнута, Рон был считай у её ног, победа уже не имела такого сладкого вкуса, как казалось ей когда-то.
Двадцать три.
Гермиона вылила в раковину остатки чая и тщательно вымыла кружку. Нелепую, как и сам Рон. Прошло уже больше половины дня, а он так и не позвонил поздравить её с днём рождения. Гарри ещё утром прислал сову с подарком, а через полчаса показался в камине.
— С днём рождения, Гермиона, — прокричал он, едва появившись. — Самая умная и талантливая волшебница сегодня стала на год старше, но, кажется, только похорошела.
— Ох, какая грубая лесть, — усмехнулась в ответ Гермиона. — Я же знаю, Гарри, что безнадёжно постарела. Кого ты пытаешься обмануть? Старушки ведь очень бдительны.
Они оба рассмеялись и ещё несколько минут поболтали о том, о сём.
— Вечер проведёте вместе с Роном? — спросил Гарри, но тут же прикусил язык, заметив, как изменилась в лице подруга. — Или другие планы?
— Не знаю пока, — пожала плечами она. — Он сегодня не давал о себе знать.
— Наверное, на работе загрузили.
— Наверное.
Гермиона выдавила из себя улыбку.
— У тебя ведь тоже наверняка куча дел? — она предпочла сменить тему таким, не слишком изящным образом.
— Невпроворот, — угловато отшутился Гарри. — А ты? Бездельничаешь?
— Могу себе позволить. Взяла выходной.
Время для дружеских любезностей было на исходе.
— Знаешь, я ещё хотела забежать кое-куда по делам, — суетливо начала Гермиона, заправляя за ухо прядь волос. — Так что…
— Да-да, конечно, — Гарри кивнул и ещё раз улыбнулся. — С днём рождения и хорошего тебе дня.
— Тебе тоже.
Поттер исчез, а девушка ещё некоторое время не отводила глаз с одной точки. Сегодня ей исполнилось двадцать три года. Выглядела она ровно на пять лет моложе, а чувствовала себя на десять старше. Психолог, которого она посетила пару раз, сказал, что это послевоенный синдром, но ей было плевать. Её жизнь будто бы замерла в какой-то однообразной плоскости, и она никак не могла выбраться за её пределы.
Сначала Гермиона заставила себя и друзей вернуться и закончить Хогвартс, потом так же усердно пыталась поступить в университет, отучилась там с красным диплом и вот, наконец, уже год как трудилась на благо Министерства магии и всего магического сообщества. Ей, безусловно, нравилось то, чем она занималась, но это не отменяло однообразности её будней, превратившихся в полусемейную рутину. Десять месяцев назад они стали жить с Роном — точнее он переехал к ней, ибо жить в Норе со всей его семьёй Гермиона даже при всём уважении к мистеру и миссис Уизли совсем не хотела. При поддержке родителей она купила небольшую квартиру в Лондоне, буквально в нескольких шагах от площади Гриммо, куда в первое время часто наведывалась на чай. Там жили Гарри с Джинни, продолжал заседать Орден Феникса (хотя необходимости в этих собраниях уже не было), а также иногда гостил Невилл и Полумна.
Последний раз, когда она заглядывала туда, а это было уже больше полугода назад, в дверях они столкнулись с Люпином.
— Уже уходишь? — с разочарованной улыбкой спросила Гермиона.
— Да, забегал к Гарри за картой на пару, — Ремус ответил ей в своей привычно вежливой манере. — Прости, Тедди дома один. По совести сказать, боюсь оставить его одного даже на минуту. Такой непоседа!
— Характер он унаследовал от матери, — усмехнулась девушка и тут же осеклась. — Прости…
— Ничего, Гермиона, я привык, — Люпин прикоснулся к её плечу. — Хотя и до сих пор не могу говорить о Доре в прошедшем времени.
Девушка понимающе кивнула и не нашлась с ответом. Но Ремус его и не ждал — так же быстро как и появился, он исчез в дверях.
Гермиона часто думала о нём после войны. Пожалуй, если говорить о несправедливости в жизни, больше всего она задела именно его. Он ничем не заслужил все горести, что свалились на его голову: ликантропия, смерть родителей, одиночество, бедность, а потом и война. У судьбы извращённое чувство юмора — только человек успевает обрести смысл, как она тут же его отнимает. Так произошло и с Ремусом.
Когда началась война они с Тонкс, после длительной борьбы с его комплексами наконец поженились и подарили этому миру прекрасного Тедди. Каким-то чудом они оба остались живы в битве за Хогвартс, о чём Люпин так горячо отзывался первые месяцы мирной жизни.
— Война отняла у нас многих, вместе с ними мы потеряли часть своего сердца, — сказал он в торжественной речи на награждении Орденом Мерлина, — но несмотря на скорбь и боль потери, мы должны жить дальше. Помнить о тех, кто мог бы стоять сегодня с нами рядом, любить их, но не забывать о тех, кто остался в живых. Нам нужно держаться вместе и радоваться жизни такой, какая она есть.
