«У страха глаза велики, цыпа. Забей!»

Тут мы и жили – Эл, мама, дедушка и я. В этой уютной, неказистой комнате. С улыбкой оглядываю шаткие бежевые шкафчики. Старый титан – серебристая труба воткнута в скрытый дымоход, в котором вечно застревали птицы. Я слушала, как они скребутся и хлопают крыльями, и звук шел глухой, словно они под водой. Под старой сушилкой для белья стоит новенький холодильник «Смег» неуместного ярко-синего цвета. За высоким окном в георгианском стиле, состоящим из множества отдельных стеклышек, обрамленных деревянными горбыльками, раскачиваются на ветру старые яблони.

Снова поворачиваюсь к открытой двери в холл и к дедушкиным часам, телефонному столику, фарфоровым тарелкам с птицами на стенах. Внутри меня пустота. Знаю, обманываться легко, особенно если сама хочешь верить в реальность происходящего, но для меня этот дом – нечто большее, чем просто старые воспоминания. Он словно музей или мавзолей. Или миг катастрофы, застывший под слоем вулканического пепла. Наверное, поэтому Эл и захотела его купить и наполнить утерянными вещами. Увидела объявление в газете, решила взглянуть из простого любопытства, сама не ожидая, что прийти сюда – словно вернуться в детство… Полагаю, ей было трудно устоять, хотя из нас двоих сентиментальностью отличалась я. Эл овладела искусством забивать на все задолго до того, как мы повзрослели.

Беру совок и щетку, брошенные Россом на полу, подметаю осколки. По пути к мойке резко останавливаюсь возле плиты и смотрю на потрескавшуюся затирку между двумя плитками, испачканную чем-то темным. Сердце замирает. Меня охватывает приступ дурноты, и я поспешно отворачиваюсь.

Раздается звон – громкий, внезапный и близкий. Сердце снова замирает, потом начинает колотиться. Живот скрутило, пальцы на руках и ногах колет как иголками. Я машинально оборачиваюсь, и взгляд падает на деревянную доску с колокольчиками, висящую на кухонной двери.

Столовая Гостиная Кладовая Ванная Спальни

1 2 3 4 5

У каждого бронзового колокольчика – язычок в форме звезды. В каждой комнате в доме, кроме кухни, свой шнурок: латунно-керамическая ручка, соединенная с длинной, спрятанной в стене проволокой, которая проходит под штукатуркой вдоль карнизов. Когда дергаешь за ручку, проволока натягивается и дрожит, пока колебание не доберется до кухни, где закрепленный на пружине колокольчик прозвенит громко и протяжно. Язычки качались еще долго после того, как звон прекратится, и если я или сестра хотели угадать, в какой комнате дернули за шнурок, то шли в холл. Простейшая проверка телепатических способностей, которой не убедишь никого, ведь у каждого колокольчика был свой особенный голос. Нам эта игра быстро наскучила, зато мама ее обожала: стоило угадать верно, и она хлопала в ладоши или награждала нас скупой улыбкой.

Звон раздается громче, пронзительнее, и я подпрыгиваю. Смотрю на колокольчик под надписью «Спальня 3», и вдруг кто-то шепчет мне прямо в ухо: «В этом доме живет чудовище!»

Я содрогаюсь. Ни колокольчики, ни язычки не двигаются. Наконец до меня доходит, что звонят в дверь. Господи! Возвращаюсь в холл, делаю несколько глубоких вдохов и выдохов. Похоже, сказывается смена часовых поясов. Стеклянная дверь распахнута, большая красная дверь закрыта. На цыпочках подкрадываюсь к глазку и вижу пустую дорожку, калитку, высокую, ровно подстриженную изгородь. Никого.

На джутовом коврике лежит конверт. Большими черными буквами на нем написано: «Кэтрионе». Ни марки, ни штампа. Поднимать неохота, но что поделаешь… Кое-как разрываю бумагу и достаю открытку с соболезнованиями: ваза с узким горлышком, кремовые лилии, перевязанные лентой, вычурная золотая надпись: «Думаю о тебе».

Возвращаюсь в дом, захлопываю дверь, запираю замок.

Внутри открытки одно слово.

ПРОЧЬ

Детектив-инспектор Рэфик – из тех женщин, которыми восхищаешься, и в то же время радуешься, что ты не такая. Сама – стройная и хрупкая, зато голос громкий и нетерпеливый, с заметным акцентом уроженки Глазго, способный с легкостью перекричать любого. Волосы черные, одежда тоже, рукопожатие – неожиданно сердечное.

– Прошу вас, мисс Морган, присядьте, – велит мне детектив с таким видом, словно она у себя дома.

Мы в Тронном зале. Понятия не имею, почему именно здесь. Комната словно застыла во времени: обои с золотым филигранным узором, на полу черно-золотой ковер с замысловатыми завитками. Обеденный стол застелен новой льняной скатертью, но стулья – все те же массивные троны красного дерева, из-за которых комната и получила название, спинки прямые и резные, украшенные такими же завитками, как и на ковре. Сажусь напротив детектива Рэфик и сразу чувствую себя словно на допросе. Наверное, так и задумано.

– Зовите меня Кэт, это сокращенное от Кэтриона. – Открытка с соболезнованиями лежит в кармане джинсов. Поспав на ней – точнее, проворочавшись всю ночь с боку на бок, – я решила, что она от Эл. Похоже, сестра знала, что я вернусь. Кроме Росса и полиции, никто не в курсе, что я здесь.

– А я – Кейт. – Улыбка обнажает ровные зубы.

Росс гремит чашками в кухне. Справа от меня сидит коллега Кейт Рэфик, улыбчивый молодой мужчина по фамилии Логан. Вроде бы она представила его как детектива-сержанта, а я видела достаточно низкопробных криминальных сериалов, чтобы понимать: значит, Рэфик за главного. Прическа у него нелепая – сверху копна намазанных гелем волос, по бокам и сзади все выбрито. Вместе с делано-небрежной щетиной это придает ему вид футболиста-миллионера. И сидит он слишком близко, я слышу его дыхание. В окружении копов чувствую себя загнанной в угол. Настроение паршивое – словно с похмелья, хотя я не пила. Еще одна передряга, в которую я угодила по вине Эл! Мне плевать, если полиция на пару с Россом вообразила, будто с сестрой что-то случилось, потому что это вовсе не так.

– Сходство поразительное, – замечает Рэфик, качая головой.

– Мы – однояйцевые близнецы, – напоминаю я.

– Точно. – Моя враждебность ее интригует, и она подается вперед, ставя локти на стол. И я тут же жалею, что надела свои лучшие джинсы и блузку из натурального шелка. В них я на себя не похожа. Внезапно понимаю, что вырядилась как Эл. – Вы прилетели из Лос-Анджелеса?

– Венис-Бич. Это к югу от Санта-Моники.

Она поднимает брови.

– Как долго вы там прожили?

– Двенадцать лет. – Смотрю в окно на проезжающий мимо красный омнибус; стекло звенит.

– И чем вы занимаетесь там, Кэтриона?

– Кэт. Я – писатель-фрилансер; пишу в основном для журналов, для электронных СМИ. Авторские статьи про стиль жизни. У меня есть свой блог, веб-сайт, официальная страничка в «Твиттере» с шестнадцатью тысячами подписчиков. – Умолкаю, опускаю взгляд. Что за чушь я несу?!

– Лос-Анджелес от Лейта далеко. Если не секрет, почему вы покинули Шотландию?

– А какое отношение это имеет к исчезновению Эл? – вскидываюсь я.

Еще одна белозубая улыбка.

– Я просто пытаюсь составить представление об Эл, вот и все. Поможет любая деталь. К тому же разве не странно, что близнецы живут так далеко друг от друга? Сколько раз вы возвращались сюда за последние двенадцать лет?

– Ни разу.

– Росс говорит, что перед отъездом вы с сестрой поссорились.

– Мы просто отдалились друг от друга, такое случается. Потом я уехала, и на этом все.

– Значит, для переезда у вас не было особых причин? Почему вы не возвращались целых двенадцать лет?

Я едва сдерживаюсь, чтобы не вскочить с места, ведь тогда она вообразит невесть что.

– Эдинбург мне надоел, и я уехала. С годами мое отношение мало изменилось, поэтому я и держалась отсюда подальше.

Детектив Рэфик многозначительно молчит, и я тут же попадаюсь на провокацию.

– Неужели вы считаете, что без меня тут не обошлось?! – Я вскакиваю, кипя от негодования, и массивный стул у меня за спиной опасно балансирует на задних ножках. – Выходит, мы с Эл разругались в пух и прах, я свалила в Америку и двенадцать лет замышляла ее убить?