– Не так быстро, Семен, – перебил гастролер, морщась. – Говори медленно и простые слова. Но главное не в этом…

– А в чем?

– Ты сказал «измена родина»… Только почему в Ирак первой тебя родина послать? Думаешь, родина об американские бомбы не знают? Или, думаешь, тебя отправлять в Кувейт, чтобы его от Ирак освободить, доброе дело делать. Тебя отправлять в Ирак, чтобы убийца Саддам мог пережить война. Для них ты хороший специалист. Когда станции электричества взрываются, ты должен помогать, чтобы был свет. Помогать убийца, который убил много невиноватые люди и еще будет убить.

– Ой, не надо громких слов, наслушался на своем веку! Вы чем лучше? Готовы невинных дочь и мать… – Талызин отчаянно махнул рукой, пасуя облечь в слова не выговариваемое.

Шахар стал слегка раскачивать стул, сообщая некое послание, полное недобрых аллюзий. Но, вдруг застыв, аккуратно задвинул стул под стол. Одел шапочку, приладил шарф и, застегивая пальто, тронулся на выход. Талызин провожал его изумленным взглядом, даже челюсть слегка отвисла. Между тем в дверном проеме, повернувшись к Семену Петровичу вполоборота, Шахар остановился.

– У меня нет что-то другое тебе говорить… Жду завтра в тринадцать, но раньше я тебе звонить. Скажи твой женщина: меня Федор зовут. Чтобы сразу тебя дала. И запомни две вещи: больше не пей водка и не иди в милиция. Тебе и твоей семье совет…

Глава 7

30 декабря 1990 года 21:45 ул. Социалистическая 45, г. Владимир

Таня копошилась над кроной елки, обихаживая каждую веточку, а то и бугорок. Хлопотное занятие было в радость, будто ее руками возвращается к жизни увядший цветок. Но главное – возвращало в стремнину бросавшего то в жар, то в холод приключения, сотворившегося сегодня на Московском шоссе.

Где-то по бровке ощущений скользил роковой Костя, но уже не наваждением, как прежде, а материнской грустью по загубленной смолоду, не познавшей даже женщины судьбе. Зато в эпицентре медсестру кружило – в дивном танце вдохновения, потеснившем Костю, пыхтящие нуждой времена. Ее партнер – из укрывшейся за снежной пелериной сказки, оттого лишь распаляющей воображение. Образ, ей казалось, поселившийся в цветнике чувств надолго.

Простых черт, но подкупающий угловатой влюбленностью Костя проник в сердце, когда взял на себя даже не ее вину, а Тамары, ее ближайшей подруги, ненароком раздавившей памятную ручку математички. В мирке прыщавого ябедничества эта жертва настолько сразила, что верный оруженосец был возведен в ранг потенциального жениха, а Костина скорая, окутанная тайной гибель, его и вовсе обожествила.

Больше застенчивые рыцари Тане не встречались, и она довольствовалась запаянной в цинковый гроб одиночества мечтой. Храня ей верность, даже ребенка родила от врача-интерна, укатившего в родную Москву в неведении об отцовстве.

Ворвавшийся сегодня с черного входа рыцарь, как и Костя, исчез, оставив после себя, словно комета, огненный хвост восхищения и загадки. Четырьмя часами ранее на остановке такси они соприкасались контурами тел, млея от влечения. Но даже взяться за руки не решились. И трепетное целомудрие, окружавшее Костин образ, перекинулось на нового, в отличие от предшественника, воистину былинного героя из какой-то отнюдь не напомаженной бриолином латиноамериканской сказки.

Пришелец, с рефлексами каратиста и внешностью сердцееда, обволакиваемой милой застенчивостью, опечалился, не получив от нее номер телефона. Казалось, он впервые слышит, что телефона в квартире может и не быть, стало быть, сомневается в ее искренности. Не развеял его сомнения и предложенный взамен домашний адрес.

Загадочную экстерриториальность персонажа выдавало и многое другое. В первую очередь, какой-то случайный, без привязки к общеизвестным реалиям русский язык. Общаясь с ней и водителем, Таня замечала, Федор осмысливет скорее понятия, нежели слова. Лишь завидная проницательность да актерство поддерживали видимость полноценного общения. Но, как и Сергей, разгадать, кто Федор такой, Таня не могла. Впрочем, и не задумывалась особо: он пришел, увидел, победил, освободив от застаревшего, пошедшего побегами седины комплекса. Только за одно это Таня была ему благодарна.

Заметив, что Федор мечется между жгучей страстью и какой-то неотложной задачей, отказываясь наотрез показаться врачу, настояла, чтобы он первым уехал на такси. Ей, чувственной фаталистке, так было комфортнее. То, что у них с заезжим героем ничего не завяжется, вещим, глубинным чувством постигла еще в «Запорожце».

Звонок в дверь, хоть и длиннее обычного, Таню не встревожил. Зина, за майонезом, подумала она. Открывая дверь, хотела было соседку отчитать, но тут показалось знакомое плечо и… профиль Федора, самый что ни на есть материальный.

Таня запахнула халат, ежась. Выдавить из себя хоть слово или произвести иное действие в нехитром диапазоне «отстегнуть цепочку – захлопнуть дверь» она не могла.

– Здравствуй, Таня, – молвил былинный герой, обещаний навестить не дававший.

Таня запахнулась еще сильнее, передернув плечи. Губа вздрогнула, выказав волнение, если не панику.

– Мне нужен твоя помощь, – продолжил интервент женских душ с не самым притягательным для дам прозвищем «Старик».

– Да-да… – пробормотала Таня, почему-то вспомнив, что, садясь в такси, Федор не прощался. Лишь запечатлел ее долгим, страдальческим взглядом. Зачем здоровался?

Одной рукой Таня потянулась к цепочке, в то время как второй – придерживала створки халата, перехваченного на талии поясом и, казалось, совсем не разъезжающегося. Отворив дверь, едва заметным поворотом головы пригласила войти.

Между тем «Старик» пересекать порог не торопился, лишь шапочку снял.

– Ты одна? – осведомился гость.

– Витька спит… – неопределенно отозвалась Таня, будто речь идет о кошке или о палатном больном. После чего шепотом отчитала: – Говори тише, разбудишь. На кухню проходи.

С некоторой задержкой Шахар вспомнил, что о «Витьке» при посадке в модуль он уже слышал, но тогда, в лихорадке момента, непонятное словцо ни с чем или кем не соотнес. Должно быть, сын, повезло, подумал он.

– К врачу ходил? – спросила Таня, закрывая за поздним визитером дверь.

– Врач потом… – рассеянно ответил Шахар, уже свыкнувшийся с ноющей болью в лопатке.

На кухне, у обеденного стола, гость перебирал руками шапочку, не зная куда ее да и самого себя деть. Топчась у двери, в схожем провисе обреталась и Татьяна. Могло показаться, что пару разделяет ров непримиримых обид, который преодолеть не суждено. Меж тем все обстояло иначе: в прибое огромного нахлынувшего чувства они, точно потерялись, размагнитившись от смущения.

– Ты выглядишь уставшая, Таня. Извини, что мешать тебе… – в конце концов, нашелся сильный пол.

Вдруг на Таню обрушилось: тот ли это мужчина, в которого она безрассудно с первого взгляда влюбилась? Не плод ли он фантазии? В какой раз меняет ипостась! У автобуса, когда все спешились, мычал, отчаянно вращая глазами, будто получил коленом в пах, в «Запорожце», уже не сомневалась, имитировал грузинский акцент, ныне же изъясняется по-иному. Адрес зачем давала? В лучшем случае, проходимец.

Таня с опаской взглянула на хамелеона и… сгрудившиеся страхи как бы расступились. Просеку заполонил застенчивый, до предела вымотанный странник, с трудом переносящий боль, бесконечно одинокий. Ей захотелось скитальца обогреть или, на худой конец, погладить место ушиба, но куда сильнее – по-бабьи млеть в поле его глаз, без рельефа, меж и горизонта. Очей, втирающих целительное масло в плоть, каждую его клетку…

Еще какое-то время Таня сладостно «тонула», после чего робко подалась к страннику, оказалось, навстречу.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».