– Дорон, что за шекспировские страсти? Как это с повесткой дня перекликается? – полюбопытствовал вскоре директор.

Пухленькие ручки Биренбойма забегали по подлокотникам взад-вперед, остановились. Казалось, «колобок» подбирает слова, но ничего не выходит. Наконец он хлопнул по поручням, воскликнув:

– Ты, по-видимому, сегодняшние сводки не читал!

– На что ты намекаешь, Дорон? – насторожился патрон.

– Какие здесь намеки, Моше! Обычная строка, прошедшая по всем каналам: «В Багдаде, кроме советского, ни одного посла». Вчера последний, по-моему, югослав, смотал удочки.

– Ну да, об этом пишут… А что, прикажешь, им делать? В догонялки с «Трайдентами» играть или рыть убежища?

– Вот-вот, как раз в догонялки и никаких убежищ… – изрек некое иносказание Дорон, продолжив: – И в русском посольстве всего восемь душ, полсотни эвакуированы. Только «отделение камикадзе» возглавляет не офицер безопасности, а сам посол. Стало быть, ни о каком отъезде он и не помышляет, иначе навострил бы лыжи еще две недели назад, в общем потоке.

– Дорон, не мечи бисер, человеческим языком говори, а лучше – схему, – перебил подчиненного директор, прежде взглянув на бутылку «Джонни Вокера».

– Хм, нет здесь схемы… – после паузы отозвался Биренбойм. – Очевидно лишь одно: Бессмертных и Бейкер условились, что Посувалюк – последняя ниточка, связывающая коалицию с «плохим парнем». – Подхватив бутылку, опер подбавил шефу чейсер. Тотчас поднял свой стакан, казалось, после первого раунда «ватерлинию» не поменявший.

– Наш интерес здесь в чем? Хоть убей, не пойму… – недоумевал директор, демонстративно отодвинув стакан.

– Шеф, за Посувалюка! – Биренбойм вновь обмочил губы, сделав вид, что никакого вопроса не прозвучало.

– Не злоупотребляй своим особым положением, Дорон! – вспылил Моше Шавит. – И хватит мне подбавлять! Да и паясничать тоже!

– А что я сказал, босс? – искренне сокрушался Биренбойм. – Работал тут – аж пар с ушей, а ты…

– Работал… – проворчал директор. Взболтнул стакан, вобрал в нос аромат и… выпил. Отдышавшись, спросил: – Все-таки Пасавалик – с какого боку?

– Посувалюк, – уточнил Биренбойм, придирчиво осматривая манжеты на рубашке.

– А хоть Камю! – огрызнулся директор. Оставалось догадываться, о чем речь: знаменитом писателе или легендарном пойле, вынырнувшем в перекличке ассоциаций?

– Неужели не ясно, Моше? Не догоняешь, зачем я в техотдел ходил?

– Представь себе, что нет! Русские – вне игры в иракской заварушке, не до того им. Не знают, куда пошедшее по швам одеяло империи натянуть – на голую задницу или на склеротичную, не поддающуюся лечению башку. Челночная дипломатия – как его… этого… перекрасившегося еврейчика?.. – вспомнил! – Примаков – рецидив старого мышления: мол, мы, великая держава, кое-что да значим. Пригрозим Саддаму денонсацией межправительственных соглашений – тот, не имея ни единого союзника, на попятную пойдет. А вот хрен им! Будто самому Примакову, востоковеду, неведомо, во что ставят на Востоке развенчанного эмира, да еще с выпотрошенной казной!

– Моше, – деликатно перебил начальство Биренбойм, кашлянув прежде. – Счет идет, можно сказать, на минуты, а дел невпроворот…

– Каких еще? – озадачился директор. Растопыренные ладони застыли на столе.

– В общем, план таков… – Биренбойм принял чинный, малохарактерный для него, суетливого живчика, вид. – По всему выходит, что Посувалюк обречен с Саддамом общаться и, конечно, вживую. Раз так, то сей момент он самый полезный для нас, израильтян, а то и для всего мира, человек. Словом, кроме, как через него, нам к Хусейну не подобраться. Это – неопровержимый факт.

– Да Саддама полсвета уламывает: отступи! А он и в ус не дует! – разразился директор. – Да что там посредники! Полмиллиона солдат коалиции, включая ядерное оружие, для него – пустой звук! Думаешь твой Пасавалик, поймав второе дыхание от компромата, уболтает? Или… – Моше Шавит запнулся. Переварив нечто, настороженно спросил: – Да, техотдел здесь при чем?

Биренбойм встрепенулся, зашарил по карманам пиджака. Извлек носовой платок и стал тщательно вытирать руки, казалось, оттягивая ответ. Тем временем его посетило: «Моше, наконец, встраивается. Похоже, его первая реакция, скорее всего, будет «нет».

– Да с продуктом «Пи-6» разбирался… – рассеянно молвил лейб-опер, добавив: – Всучить Посувалюку…

Директор приглаживал волосы, всматриваясь то в Биренбойма, то в папку, будто оценивая услышанное, неторопливо постигая суть. На самом деле затруднялся ответить – лейб-опер настолько его ошеломил. В конце концов произнес полушепотом:

– Ты долбанутый, Дорон, на всю голову…

Затем директор откинулся на спинку кресла и добрую минуту безмолвствовал, казалось, вновь обессилев. Его густая, жесткая шевелюра, словно подчеркивала безжизненность персонажа, напоминая грубой выделки парик. Но тут он, полный задумчивости, изрек:

– В твоем безумном проекте, Дорон, мне нравится одно: русские уже заслоняли нас, евреев, от полного истребления – я тому свидетель, что весьма символично.

Глава 2

28 декабря 1990 года Борт самолета «Бухарест-Москва»

Шахар Нево, агент спецпоручений, известный в «Моссаде» под псевдонимом «Старик», крепко спал, прислонив голову к обшивке лайнера. Всю предыдущую ночь он бодрствовал, но не отбывая рутинное дежурство, а пробиваясь через тернии упражнений. Причем столь каверзных, что тот тренаж сопоставим разве что с маетой переводчика-синхрониста, на сутки прикованного к микрофону.

Шахар летит в СССР, на свою историческую родину, где в Кустанае явился на свет тридцать пять лет назад. Корней между тем в Союзе он не пустил, спустя пять лет с советским гражданством распрощавшись. Репатриировался – как сын польского подданного – вначале в Польшу, а через год, уже как еврей, – в Израиль, разумеется, с родителями.

Как ни странно, польский цикл формирования Шахара, ныне – одного из лучших «мальчиков Биренбойма», осел в его памяти лучше. На Святую Землю Нево прихватил Малый словарь польского мата, в то время как с русским «собратом», крайне актуальным на данный момент, явный пробел. В активе – лишь парочка «ключевых терминов», почерпнутых вне языковой среды для «общего кругозора». Впрочем, все объяснимо. Именно в Польше Шахар пошел в детский сад, тогда как в Кустанае рос под маминой опекой дома, ни на минуту не выпускавшей первенца из виду.

Проблема «языковой аутентичности и полифонии» отнюдь не случайна. Заострил ее Биренбойм, снаряжая «чадо» в края дальние. Как агенту без языка? Тайга-то тайга, зато густо населенная.

Еще в истоке операции «Посувалюк», коей Шахар призван вдохнуть жизнь, выяснилось, что агентов, владеющих русским, раз-два и обчелся, а обладателей советской визы – и вовсе ни одного. Биренбойм между тем языковую олимпиаду среди кандидатов устраивать не стал, остановив свой выбор на «Старике», владеющим русским через пень колоду, зато снискавшем оперативную славу. Глава оперслужбы посчитал, что в столь многотрудном, непредсказуемом регионе, как СССР, профессиональное реноме агента над знанием языка превалирует. Однако от языкового пробела не отмахнулся и, подобрав легенду, ловко перекроил выходные данные – обратил бывшего кустанайца в «грузина». К слову, не сразу: как и в случае с «Певеком», наткнувшись на наводящую деталь. Но все по-порядку.

Определившись со списком кандидатов, Дорон отправил своего эмиссара в «Барон Турс», агентство, обладающее эксклюзивом на оформление советских виз в Израиле. Засланец предъявил удостоверение фининспектора и изъял всю текущую документацию по визовой поддержке. Пояснил при этом: выборочная проверка с целю выявить, не утаиваются ли доходы. К вечеру груженный папками «каблучок» прикатил к агентству обратно и вернул весь архив без изъятий. «Фининспектор», на диво профессиональным языком, разложил технические погрешности отчетности, благожелательно заметив, что крупных нарушений не выявлено, так что трудитесь…