Будь Маринетт акумой, она бы тоже предпочла вселиться в этот аксессуар. Всё остальное выглядело слишком потрёпано и грязно.

Увидев, как бабочка слилась с цилиндром, Ледибаг нервно прикусила ноготь на большом пальце. Плохо. Она не любила, когда акумы попадали в головные уборы. На глубинном уровне любой человек будет больше всего защищать именно голову, потому что просто увидит опасность. Одержимые не были исключением. Честное слово, было легче сдёрнуть с акуманизированного нижнее бельё или пошариться в задних карманах джинсов, чем получить какую-нибудь шляпку.

Ещё Маринетт нервировало место преображения. Не так давно Нуар заметил, что оно влияет или на внешний вид одержимого, или на его способности. Так, Мусоралочка плевалась водой рядом с океанариумом, Фараон копировал способности египетских богов, Кунг-Фуд использовал еду для сражений. А теперь Ледибаг на кладбище, и неизвестно, как этот некрополь отразится на одержимом.

Алья рядом тихонько пискнула и сразу зажала рот рукой.

— Я не думала… то есть, это ужасно…

Маринетт сосредоточилась на одержимом. О, да. Это было ужасно.

Человека выгибало: он упал на колени и завёл руки далеко за спину, выпячивая грудную клетку и с различимым хрустом уничтожая кифоз. Лицо одержимого оказалось искривлено в болезненной гримасе, подсвеченной яркой голографической бабочкой Бражника. Глаза безумно вращались, так быстро, что Маринетт даже не могла рассмотреть цвет радужек.

Мужчина распахнул рот, будто хотел закричать, и всё никак не мог вытолкнуть из глотки хотя бы пару нот. На уголках губ пузырилась слюна, белая и тягучая, как в фильмах.

Наконец, одержимый закричал: голос был высоким и звонким, как у молодой девушки. Они всегда кричали, если пытались хоть как-то сопротивляться акуме. Ледибаг и Нуар слышали это не один и не два раза.

Алья Сезер с таким ещё не сталкивалась.

— Боже, — неразборчиво пробормотала она, — как же так…

Маринетт оглянулась на подругу. Тёмная кожа Альи выцвела, будто её подчистили ластиком. Руку девушка прижимала к губам с такой силой, что пальцы глубоко ушли в мягкие щёки. Нижние веки Сезер подёргивались. Алья была готова разрыдаться от того, что она видит.

Телефон в другой руке продолжал съёмку. Идеально, ровно, выверенно. Пальцы Альи держали его уверенно и спокойно, словно отдельно от самой блоггерши.

— Каждое преобразование уникально, — тихо сказала Ледибаг, рассматривая одержимого. — Но обычно они проходят примерно так. Если человек сопротивляется — он кричит. С такими работать проще, они обычно немного заторможены. Если же трансформация проходит спокойно, то тут сложнее.

— Но я видела… одержимость. Мой одноклассник. Он совсем не был таким. Совершенно!

— Каждая одержимость уникальна, — повторила Маринетт. — Твоему однокласснику повезло. Редко кому так улыбается удача.

Визг оборвался, и Ледибаг захлопнула йо-йо. Фигура одержимого наконец запузырилась тёмно-фиолетовым, хорошо различимым среди монохрома. Отвратительное зрелище, от которого Маринетт никогда не могла оторваться.

Из фиолетовых пузырей появилось совсем другое существо. Оно было похоже на человека, но очень отдалённо. Словно пришло из другого мира. Вытянутые конечности навевали воспоминания о фильмах ужасов, — Маринет ненавидела, ненавидела ужастики! — а одежда одержимого была немного похожа на костюмы из девятнадцатого века: фрак, светлые облегающие кюлоты, белые чулки, кружевное жабо и нежные, тонкие манжеты. Уставившись на высокий цилиндр, Маринетт невольно задалась вопросом: шапокляк или нет? На огромных ногах были обычные чёрные туфли с большими декоративными пряжками.

Вся фигура была гротескной, вытянутой и непропорциональной до тошноты. Слишком длинные руки и ноги, яйцеобразная голова, словно сплющенное тело. Из-под цилиндра вились волосы: длинные пряди грязно-ржавого цвета. Они невыгодно оттеняли практически белую кожу одержимого, словно лишённую каких-либо красок.

— Не высовывайся, — предупредила Алью Ледибаг.

Блоггер понятливо кивнула и нырнула за один из выступов на крыше. Ну хоть для чего-то пригодилась эта странная архитектура!

Сама Ледибаг легла на крышу и поползла к краю. Одержимый её пока не замечал, и это было просто прекрасно. Возможно, в этот раз удастся разобраться с акумой по-быстрому? Маринетт совершенно не хотелось узнавать, на что способен этот одержимый.

Акуманизированный пошевелился. Медленно поднёс деформированную руку, — каждый палец как школьная указка с навершием из острого когтя, — к пустому лицу. Ни глаз, ни носа, только впадины для них, заросшие кожей.

Когтями одержимый принялся рвать собственной лицо. Передёрнувшись, Маринетт поняла: он создавал себе пасть. Кожа поддавалась крайне неохотно даже ему самому, так что Ледибаг отметила для себя её крайнюю прочность. Не стоит и пытаться проткнуть, бесполезно.

Только что сделанная пасть кровоточила. Присмотревшись, Маринетт смогла увидеть острые белые клыки — мелкие, отвратительные, растущие в разные стороны.

Не попадаться на них тотчас стало приоритетной целью.

Но как же неудачно выходило: и клыки с когтями, и вытянутые конечности, и укреплённая кожа говорили о том, что тварь была рассчитана на ближний бой. Вот только сегодня был понедельник. Практически официальный выходной для Кота Нуара, основной ударной силы Чудесных.

И, хотя Маринетт всё ещё рассчитывала закончить бой, не начиная его, под ложечкой у неё неприятно засосало.

Она отползла от края крыши и, не поднимаясь, добралась до Альи. Блоггерша что-то тараторила на телефон, выглянув из своего убежища с другой стороны. Когда Маринетт осторожно коснулась плеча девушки, та едва подавила панический визг.

— Тихо, тихо, это я. Если боишься — лучше уходи отсюда.

— Нет уж, я всё засниму. Что-то не так? Тебе нужна моя помощь?

— Да. Камеру на меня, пожалуйста. Отлично. Итак, Нуар, если ты смотришь эту трансляцию, то я жду тебя на кладбище Вожирар как можно скорее. Всё, Алья, благодарю.

Махнув рукой, Ледибаг поползла обратно. Лопатками она чувствовала равнодушное внимание камеры на телефоне, но оборачиваться не стала: это было бы крайне глупо. Конечно же, Сезер снимала!

С края крыши было видно, что одержимый не шевелился. Однако, едва Ледибаг подползла к своему наблюдательному пункту, как он тотчас пришёл в движение: встряхнулся, совершенно не по-человечески размял узкие плечи и прогулочным шагом направился к одной из могил. Он выбрал вполне определённую из-за размеров: она была больше остальных, поскольку, очевидно, в земле лежал очень высокий человек.

Одержимый остановился около могилы. Наклонился. Вцепился когтистыми длинными руками в надгробный камень и вырвал его из земли вместе с куском грунта.

Наверное, дело было в магии, но под снятой «крышкой» сразу обнаружился гроб. Он был установлен в идеально ровно выкопанную яму; Маринетт удивилась тому, насколько гладкими выглядели её стенки. Сняв крышку с пустого гроба, одержимый выпрямился, развернулся к яме спиной и сложил руки на груди на манер египетских мумий.

Затем он упал вперёд спиной. Прямиком в гроб.

Деревянный ящик от этого ухнул вниз, словно под ним была настоящая бездна. Маринетт не услышала ни стука, ни иного звука, говорящего о том, что гроб столкнулся с землёй.

Пару секунд ничего не происходило. Когда же Маринетт накрутила себя практически до нервного срыва, кладбище содрогнулось: все могилы провалились вниз, оставляя после себя зияющие чёрные прямоугольные провалы. Остались только памятники и кенотафы.

— Не нравится мне это…

Ледибаг лежала, не шевелясь, и вглядывалась в изменившееся кладбище. Выглядел пейзаж жутковато, словно в земле открылось множество порталов на ту сторону жизни. Не хватало мрачного жнеца и унылого завывания ветра.

Впервые в жизни Маринетт была благодарна Парижу за активную жизнь: автомобильные гудки и громкие экспрессивные переговоры горожан помогали Ледибаг не скатиться в истерику. Вот если бы рядом был Кот, он бы только посмеялся над происходящим. Возможно, сравнил бы чудика в кюлотах с каким-нибудь киношным злодеем. Или включил бы на своём посохе весёленькую песенку, чтобы разрядить обстановку.