Отсутствие сексуальной жизни не делало женщину мрачной или склочной. Говоря откровенно, Септима вообще не понимала простецов и магов, которые настолько подсаживались на этот вид удовольствий, что, лишившись его, становились озлобленными гремлинами. В жизни ведь не только секс есть! Ещё, как минимум, шоколад и математика.

Она летящим шагом передвигалась по пустынным замковым коридорам, влюблённо смотрела на залитые лунным светом оконные пейзажи и счастливо вздыхала от собственных мыслей. Жизнь была прекрасна и искрилась, как волшебный бенгальский огонёк.

В одном из коридоров она встретила ребёнка, про которого давно уже не думала. Мистера нет-имени-Эванса.

Эта встреча немного охладила восхищение жизнью и её подарками. Насколько Септима знала, магический мир не принёс мальчику ничего хорошего: за первый только год жизни он несколько раз был на грани между Здесь и Там; во втором году обучения его проклял кто-то так сильно, что мальчик буквально разваливался на части; дети, как и взрослые, его не любили — за исключением разве что Северуса Снейпа, да патрона мальчишки со Слизерина; и даже сестру, лисичку-Эванс, мальчик недавно потерял. Девочка просто растворилась в воздухе, буквально: выпала из окна, но до земли не долетела.

Второй год мистера Эванса оказался богат на несчастья. Помимо Лили из школы пропал Гилдерой Локхарт, — «Ах, милочка, зовите меня Златопуст Локонс — я обожаю свой писательский псевдоним!» — и ещё две девочки, вроде бы однокурсницы Эвансов. Насчёт второй пропажи Септима была не уверена. Не интересовалась, увлечённая собственной жизнью.

Сейчас же, встретившись с Эвансом в тёмном коридоре, Септима непроизвольно вздрогнула. Мальчик и до всех перечисленных выше событий был немного не от этого мира, а уж теперь… издалека он выглядел как инфери, поднятый неумелым некромантом: отслаивающаяся кожа, яркие, по-кошачьи отсвечивающие глаза, дёрганые движения и полная неподвижность, когда мальчик останавливался. Но больше всего Септиму поразило лицо ребёнка: искривлённое от боли и обезображенное из-за отсутствующей щеки.

Подойдя ближе к Эвансу, Септима смогла разглядеть даже зубы — удивительно-белые, будто только что из-под заклинания. Ровные. Красивые.

Ещё был виден кусочек скулы — желтоватой, и оттого выделяющейся рядом с жемчугом крупных зубов.

— Мистер Эванс? — тихо позвала Септима. — Что вы делаете в коридоре? Вы должны быть в Больничном крыле, насколько я знаю.

Мальчик повернулся к профессору и сфокусировал на её лице взгляд. Глаза у него были зелёные, но уже не такие яркие. На радужке цвела муть, как у покойников.

— Мне сложно, — хрипло ответил ребёнок. — Хотел… погулять. Сложно быть в одном месте. И больно…

Говорить ему было явно тяжело: воздух вырывался из детских лёгких с хрипами и бульканьем, из-за чего Эванс не мог сразу произнести всё, что хотел.

Септима показательно нахмурилась.

— Чтобы избавиться от боли, молодой человек, есть специальные заклинания и зачарования. Первые знает только профессиональный колдомедик, вторые накладываются на помещение. В частности, на Больничное крыло, откуда вы вышли. Идём обратно, — сменила она тон на более мягкий, — там вам будет легче.

— Не будет, — не согласился Эванс.

Но за профессором всё равно пошёл.

Септима шла рядом со странным проклятым ребёнком, уже не ощущая того буйства красок в своей душе. С ней вечно было так: только стоило как следует порадоваться, как жизнь подкидывала какую-нибудь мерзкую ситуацию. Вроде как, что не стоит так сильно вулканировать эмоциями — надорвёшься. И что если тебе сейчас хорошо, то это не значит, что хорошо другим.

И это пройдёт, как говорил небезызвестный Соломон.

От Больничного крыла Эванс ушёл достаточно далеко, так что для возвращения пришлось потратить больше пятнадцати минут. Можно было и быстрее, но Септима немного понимала ребёнка: сложно всё время сидеть в четырёх стенах, каким бы аутичным Эванс не был. Ещё и сестры его нет — та обычно и скрашивала его досуг вечными рассказами, шутками, песенками, считалками и ещё Мерлин знает чем. Девочка была воистину неугомонной.

В Больничном Крыле их уже ждали. Септима рассчитывала на потерявшую пациента Помфри и, может быть, на Северуса, но кроме них обнаружила ещё двух магов.

— Альбус, что это вы делаете здесь в такое время? — неподдельно удивилась Вектор. — Бессонница?

— Нет, нет, моя девочка. Мы все искали мистера Эванса.

— И этот пока неизвестный мне джентльмен?

Джентльмен, кстати, кого-то напоминал Септиме — но она никак не могла понять, кого именно.

Лицо у него точно было породистое, виднелась многовековая селекция. Волосы слабо вились и аккуратными локонами ложились на плечи, пряди были приятного оттенка тёмного шоколада. Кожа — белая и какая-то болезненная, хрупкая на вид. Одежда дорогая, но видно было, что носить такую роскошь человеку то ли непривычно, то ли неприятно. Улыбка у джентльмена была под стать ловеласу — белая, яркая, с крупными зубами. Вот только обрамляли зубы не изъеденные проклятием и гниением куски плоти, как у Эванса, а тонкие и приятные на вид губы.

Септима прищурилась, выискивая знакомые черты. Бородка-эспаньолка, несколько родинок на шее, морщинки у глаз… а сами глаза — как два глубоких, опасных океана.

У неё всегда была такая ассоциация с этими глазами, хотя в радужках не было ни капли синевы. Напротив, глаза её знакомца были серыми и словно выцветшими.

— Сириус Блек, — приветственно кивнула Септима. — Как я понимаю, Поттеров ты не предавал.

— Джеймс мне был роднее брата. Да и Лилз, сама понимаешь… Теперь вот, буду роднёй для их наследия.

Сириус знакомо, по-собачьи встряхнулся — и у Септимы на миг перехватило дыхание. Как и многие, она когда-то была влюблена в обаятельного красавчика Блека, и по-девичьи хранила это чувство в уголке сердца. Вытравить первую любовь не могла ни математика, ни скорая свадьба.

Мужчина опустился рядом с Эвансом на одно колено и мягко, по-доброму улыбнулся.

— Парень, ты чего сбегаешь? Мы с директором и мадам тебя обыскались, даже подняли на ноги эту летучую мышь, лишь бы тебя найти.

— Я хотел погулять, — неслышно отозвался Эванс на выдохе. — Просто… немного.

— Мы обязательно погуляем, парень, но только тогда, когда ты вылечишься. Обещаю тебе, ты ещё устанешь от прогулок. А сейчас — к мадам и Снейпу, хорошо? Пришло время зелий.

Эванс дёрнул правым уголком губ, — левого не было, как и левой щеки, — и согласно кивнул.

— Ты расскажешь мне о своей семье, Сириус?

— Не представляю, почему тебе так интересно слушать про этих снобов, — Блек со вздохом поднялся на ноги, — но почему бы и нет. Идём, парень, мои рассказы отлично сочетаются с зельями. И то, и другое невозможно гадкое.

Септима проводила их взглядом, а после обернулась к директору. Задать какой-либо вопрос она не успела — Альбус опередил её с ответом:

— Сириус Блек — законный опекун и крёстный отец для Гарри Поттера, моя девочка. А этот юноша — точно Гарри Поттер, который каким-то образом потерял своё имя и не менее волшебным образом нашёл фамилию своей матери.

«И саму мать,» — хотела было добавить Вектор, но сдержалась. Она старалась не думать про Лили Эванс как-либо, кроме как о маленькой девочке. Иначе становилось слишком жутко.

— Я пойду в свои покои, — сказала Септима. — У меня завтра три урока у последних курсов.

— Может, воспользуешься камином? Всё-таки, неспокойные сейчас времена.

Септима прикинула «опасность». По замку ползала какая-то волшебная тварь, это ясно, не зря же в Больничном Крыле пациентов больше, чем на первом курсе в общем. Из-за этого даже в газетах начался ажиотаж: школу хотели то ли закрыть, то ли ликвидировать, то ли просто сместить Дамблдора с поста. Директору пока удавалось отстреливаться от разных предложений и сохранять Хогвартс на плаву, но как долго у него это будет удаваться?

На другой чаше весов было каминное перемещение. Септиму обязательно бы вывернуло от него, потому что на свидании она выпила добрую бутылку вина и съела столько морепродуктов, сколько в приличную женщину помещаться не должно.