Напомнил бы ему кто-нибудь, что лучшим удобрением считается драконий навоз…
Сверкнув идеальными белыми зубами, Гилдерой было привстал, чтобы своим сладким голосом поведать что-то несравненно важное будущим ученикам, как директор довольно спешно его перебил:
— Далее, напоминаю всем, что Запретный лес запретен для посещения. А теперь — гимн! Каждый поёт на любимый манер, помните?
Разленившиеся ученики повставали со своих мест, то и дело с разных концов зала слышались усталые вздохи. Дамблдор, вообразив себя самым настоящим дирижёром, принялся элегантно водить волшебной палочкой по воздуху, уподобляясь истинным мастерам, пока дети заунывно тянули задорный, вроде бы, гимн. Общий гомон сливался в столь депрессивную мелодию, что призраки, которые по природе своей обожают подобные смертельно тоскливые мероприятия, закружили в танце прекрасную часть своего братства; отвертеться не удалось даже смущённо сереющей Гермионе: ей в качестве кавалера достался мрачный Кровавый Барон, поскольку только Гермионе из-за её небольшого роста и отсутствующей половины головы не мешал танцевать его нож, торчащий из груди мертвеца.
— Музыка… — протянул немного дезориентированный Дамблдор. — Что только может она сделать с человеком… Что ж, а теперь — спать, видеть цветные сны! И, напоследок: Кабан! Земля! Перо! Удача! Всем спокойной ночи!
— Пошли, Эванс, — дёрнул красноволосого за рукав Малфой. — Поможешь мне сундук разобрать, а то лень.
Эванс проследил за тем, как его сестра выбежала из Большого Зала, и кивнул. Разувать себя или чистить обувь Малфой его больше не заставлял — да даже если бы и заставил, Эванс бы ничего не предпринял бы по этому поводу, поскольку ему было бы всё равно, — но регулярно загружал слизеринца подобной мелкой работой: то ему надо было помочь вещи разобрать, то в библиотеку сходить за книгой, то просто посидеть рядом с блондином «для компании», то побыть манекеном для отработки полубоевых заклинаний (что случалось всё реже к концу прошлого года), то ещё что. Все эти нагромождения мелких дел не давали Эвансу застыть и забыться в вечном шёпоте, что окружал его, но, с другой стороны…
— Пойдём, кому сказал!
С другой стороны, Эвансу хотелось покоя.
========== Глава 3 ==========
Откинув волосы за спину, Лили состроила самое страдальческое выражение лица, на которое только была способна. Обычно после этого смотрительницы детского дома поджимали губы и сквозь зубы выплёвывали своё позволение на нечто «неправильное», как они считали, вроде позднего перекуса или дополнительных пяти минут возле старенького телевизора. А если младшая Эванс ещё и сводила брови домиком и напускала в глаза слёз, то из некоторых дамочек, особенно молодых, девочка могла верёвки вить.
Это не раз и не два помогало ей выживать в приюте в относительно приятных условиях. А ещё получать плюшки и делать свою жизнь не такой уж невыносимой. Если же добавить ещё каплю магии — то даже хорошей.
Но Минерва МакГонагалл была явно крепче всех встреченных Лили за её короткую жизнь женщин: старая грымза и глазом не повела на все ухищрения рыжей.
Можно было, конечно, ещё поскулить у железобетонной леди над ухом, но Лили ещё не потеряла те капли гордости, которые не удалось вытрясти из неё приюту.
— Но, мэм! — предприняла девочка последнюю попытку отвоевать себе и Салли их добро. — Мэм!
Слов у Лили больше не находилось. Салли, которая стояла рядом и сверлила нехорошим взглядом спокойно возвышавшуюся над ними МакГонагалл, тоже молчала, хотя причины этого молчания Эванс не знала. Обычно Салли-Энн, несмотря на свой спокойный характер и добрый нрав, свою свободу и свой комфорт готова была выцарапывать неаккуратно обгрызенными ноготками.
— Вы верно чего-то не понимаете, юные леди, — поджала губы их декан. — Этот вопрос не выносится на обсуждение, я просто предупредила вас, чтобы вы не удивились, увидев, что у вас появилась соседка.
— У нас и так есть соседка!
— Живая соседка, мисс Эванс! Этот вопрос не обсуждается: вы будете жить в одной комнате с мисс Уизли! — процедила женщина. — Спокойной ночи.
— Но это же!..
— Спокойной. Ночи.
Салли-Энн бросила мрачный взгляд на декана и, ухватив подругу под локоть, увела Лили в гостиную Гриффиндора, вежливо попрощавшись с МакГонагалл. Эванс, пыхтящая от негодования, громко топала ногами и выискивала глазами жертву для того, чтобы отвести дух: тон, в котором говорила МакГонагалл со своими подопечными, взбесил её похлеще Эвансового безразличия к успехам и неудачам его сестры.
— Уизли, на выход, — приказала Перкс новенькой, едва войдя в их с Лили комнату.
Рыженькая конопатая девочка в этот момент вытирала волосы ярко-жёлтым полотенцем. Удивлённо посмотрев на своих соседок, она хотела было что-то сказать, но, разглядев выражение лица Салли, схватила с кровати Гермионы свой халат и быстро выбежала, шурша поношенными тапочками.
Салли сделала несколько коротких вдохов, затем шумно и долго выдохнула. Чуть придя в себя от пары повторений этого нехитрого действа, она усадила Лили на свою кровать и захлопнула дверь, подперев её тумбочкой.
— Почему ты не сказала ничего этой вобле тушёной?! — взорвалась, наконец, Лили.
Салли-Энн вздохнула. Под определение истинной гриффиндорки Лили с её импульсивностью подходила как нельзя лучше, но как же ей будет тяжело жить с этой чертой характера — представить сложно.
— Слушай, — проведя ещё один цикл дыхательной гимнастики, Салли окончательно успокоила своё сердцебиение, хотя и не смогла полностью задавить недовольство, просачивающееся в её голос, — мы всё равно ничего не сможем сделать.
— И что?! — вспыхнула Лили. — Теперь терпеть эту… эту… эту рыжую! В нашей комнате?! Энни, ну ты что, это же почти как в приюте!
Салли-Энн сморщилась. Во-первых, она терпеть не могла, когда её имя как-то коверкали, «Энни» был один из самых ненавистных вариантов. Во-вторых, Лили была права: приютских комнатушек, рассчитанных на пять человек, она насмотрелась на всю оставшуюся жизнь, а ведь ей ещё до восемнадцати терпеть. В Хогвартсе-то, конечно, комната была не полностью её, но одна часть из пяти или законная половина — величины абсолютно несоизмеримые. А теперь их в комнате, считая Гермиону, которая, — даром что призрак! —, всё равно воспринималась, как соседка, четверо. Четверо! Не пять, но уже очень и очень близко.
Да и Уизли эта совершенно не понравилась девочкам. Тихая, серая, хоть и с рыжим окрасом, непонятная особа со странным настораживающим взглядом. Такие бегающие глазки были у одной знакомой Салли, и девочка ничего, кроме бед, от этого своего знакомства не вынесла.
— Слушай, — повторила гриффиндорка, немного покровительственно посмотрев на подругу, — сделать мы ничего не можем — это раз. Нервы нам с тобой понадобятся — это два. И мы всегда можем сделать так, что девочку от нас отселят по её же просьбе. Это три. Поняла?
Лили, уже успевшая побледнеть после ярко-красных щёк, задумчиво кивнула. Она уселась на тумбу у двери и принялась раскачивать ногами — признак явной заинтересованности и будущих неприятностей для окружающих. Салли внимательно следила за изменениями в лице своей подруги и уже мысленно не завидовала несчастной девочке, которую угораздило подселиться именно к ним в комнату.
— Ладно, — мило оскалилась Лили, — ладно. Я не против, если так. Гермиона, а ты?
Призрак, до того пристально вслушивающийся в разговор, смущённо принялась разглаживать одежду.
— Ну… я тоже не против… только она заняла мою кровать. Поэтому я могу нечаянно на неё лечь — ну, когда я забуду этот день, понимаете? Вряд ли это будет приятно ей.
— Не волнуйся, — клятвенно заверила Грейнджер Лили, — она просто обожает обниматься с призраками. Это её бодрит!
— О! Ну, если так! Но это так! Неожиданно! Ах!
И, смущённо вспыхнув, Гермиона пропала из поля зрения Салли, став полностью невидимой. Лили, как Энн была уверена, прекрасно видела призрак их бывшей соседки по комнате, хотя остальным людям это было не под силу.
