Барченко так и не узнал, что Олексий Омельченко вскоре погиб в бою от рук большевиков где-то под Харьковом, тело его не удостоилось христианского погребения, было изгрызено до костей одичавшими собаками, а из всего выпускного класса престижной Петербургской гимназии к тому времени остался в живых едва ли не он один.

  13 Меряченье на Роговом Острове.

  Тот, кто с рогом - старинное название дьявола.

  Став сотрудником оккультного отдела ОГПУ, Барченко получил невероятные возможности для своих дерзких опытов и экспедиций. То, что еще мгновение назад казалось ему равным службе в инквизиции, с удостоверением в кармане стало смотреться куда привлекательнее. Спецотдел не занимался пытками и расстрелами, сосредотачиваясь на исследованиях необычайных способностей человека, мистики, магии, шифрах и гипнозе. Первые опыты он посвятил проверке паранормальных способностей гадалок, обещая, если те раскроют свои секреты, то получат шанс консультировать самого Сталина. Негласный конкурс выиграла странная дама, княгиня Наталья Львова. Настоящая княгиня она или однофамилица, точно никто не знал, но после череды опытов в ОГПУ именно княгиню Львову пригласили в Кремль. Новые начальники, Глеб Бокий и Яков Блюмкин, были уже знакомы Александру. Вежливые, начитанные...

  - Они не звери, Наталья, объяснял Барченко своей жене, нормальные советские чиновники.

  - Тогда почему в очередях шепотом рассказывают, будто Бокий питается исключительно человеческим мясом с кровью?!

  Александр рассмеялся.

  - Не человеческим, а собачьим! У Бокия открылся туберкулез, и врачи советовали ему год не есть никакого мяса, кроме собачьего. Есть такой старинный рецепт.

  Он заставлял себя не думать об ОГПУ, уверяя знакомых, что устроился на службу в один научно-исследовательский институт. Слово "спецотдел" звучало страшно, и произнести его Барченко был не в силах.

  Однажды, после долгого эксперимента в области графологии (по просьбе чекистов составлял каталог с образцами почерков), Александра премировали енотовой шубой. Тогда многим давали вместо денег ценные вещи - отрезы материи, сапоги, чайные сервизы, самовары. Шуба, когда ее принесли домой, оказалась "бывшей", конфискованной у купца первой гильдии, но почти неношеной. Мужскую, ее отнесли перешивать портному Мерцу, еще частнику, в женскую укороченную шубку. Тяжелый енотовый мех считался грубоватым, не дамским, но с жалованья Барченко вряд ли б накопил на соболя или норку для своей жены. Через неделю Мерц принес перешитую шубу, заметив, что подкладку ему пришлось заменить - на ней остались капли крови.

  Наталья всплакнула и отказалась носить снятое с убитого. Александр с горя продал шубу за полцены, а затем перевелся на два года в Мурманский морской институт краеведения - изучать перспективную пищевую культуру ламинарию (морскую капусту). Вскоре северяне возненавидели ламинарию всей душой. Барченко стал единственным ее поклонником, считая, что богатая йодом и минералами морская капуста должна непременно присутствовать на столе местных жителей.

  Он выступал с лекциями о пользе ламинарии, разрабатывал рецепты блюд из серо-буро-бордовой гадости, выезжал в рыбацкие поселки, агитировал в "красных чумах" (так называли на Севере клуб), ел ее сам утром, в обед и вечером. Если б не драконовские ограничения на вылов рыбы, северяне наверняка полюбили салат из ламинарии, научились печь с ней пироги, солить и сушить. Но все усилия Александра были тщетны: хитрые поморы, саамы, лопари и чудь единодушно решили - у них отняли хлеб, отняли рыбу, отняли грибы, ягоды, орехи, а взамен предлагают гадкую морскую капусту.

  Против ламинарии едва не бунтовали. Барченко даже пришлось один раз выезжать в далекий поселок, где интернатские детишки, уставшие от вечных блюд с морской капустой, устроили погром в кухне, сожгли несколько бочек, побили повариху.

  Успокоились они только тогда, когда директор интерната лично поклялся устраивать "ламинариевые дни" по третьим средам месяца, не чаще.

  Затем Барченко и Кондиайнен были командированы в Лапландию, район Ловозера, изучать загадочную болезнь меряченья, "психическую заразу", как ее называли дореволюционные врачи, периодически вспыхивающую у аборигенов этого края.

  Меряченье начиналось внезапно, без каких-либо внешних поводов и причин. Просто один человек вдруг испытывал сильнейшие головные боли, при этом не чувствуя ни жара, ни холода, ни боли ударов. Затем эти признаки переходили к другим, иногда распространяясь на стойбища за много километров от очага эпидемии. Целые села истошно кричали, пели или быстро декламировали на языках, которые они никогда не учили и никогда не слышали. Исчезала болезнь столь же неожиданно. Откуда у неграмотных саамов и лопарей появлялась страсть выкрикивать неведомые им слова, почему на человека, впавшего в эту болезнь, не распространялись никакие правила (его было можно резать ножом - боли не ощущалось), медики не знали.

   "Экспедиция прибыла в Ловозеро в конце августа, записывал свои впечатления Таамил Кондиайнен. Встретившись с лопарями, рыбачившими в этих местах, я попросил отвезти нас на Роговый остров , но те наотрез отказались. Рыбаки утверждали, что только местные шаманы, как их здесь называли, нойды, могут туда плавать. Вся территория острова была сплошь покрыта оленьими рогами. На протяжении тысячелетий свозили колдуны окрестных племен как дань духам местности. Обычай запрещал шевелить оставленные ими рога - это могло привести к буре или несчастьям. Только шаманам позволялось появляться на острове, где находилось древнее капище.

  Приезжая туда, они привешивали на кучи рогов венки из березовых ветвей и куски жертвенного мяса..."

  После неудачной попытки подплыть к Роговому острову он решил, по собственному признанию, больше не испытывать судьбу...

  .... Ночью Барченко проснулся с чувством необъяснимой тревоги.

  - Неужели у меня тоже начинается приступ меряченья? - испугался он, вспомнив, что, по отзывам дореволюционных этнографов, "психическая зараза" поражает изредка и европейцев. Вот те на! Стану как доктор из "Палаты Љ6", сумасшедшим, изучающим других сумасшедших. Преодолевая сонливость, Александр оделся, откинул полог и вышел в ночь. Небо было звездным. Гора, заросшая диким иван-чаем, светилась мелкими зелеными огоньками - спинками мириад насекомых. С дрожью в сердце, но без страха он вступил в ледяные воды Ловозера. Александр шел по камушкам. Почему-то он думал о Тивериаде, где дно, если верить отзывам русских паломников, тоже усеяно идеально гладкими камнями разной формы и величины, а ступать по ним - настоящее наслаждение даже в прохладные ночи. Сколько прошло времени? Час? Два? Или все хождение по колено в воде заняло несколько минут?