Летал с минералогического практикума на берегу Финского залива на практикум востоковедов в Новую Деревню, где открывался буддийский дацан. Штудировал минералогию, немного знакомую по камешкам из размытых ливнями елецких оврагов.
Он увлекся камнями, но не драгоценными, а обычными. Серыми, белыми, бежевыми, щербатыми, пористыми, полосатыми. Зачем, спросите? Во-первых, мифология народов севера изобиловала движущими камнями: Синь-камень, Конь-камень... Барченко видел в них свидетелей разумной жизни, но не белковой, а кремниевой. Памятники ушедших эпох. Финские валуны "помнят" Гиперборею, и если с них научиться снимать потоки информации, то можно восстановить картину прошлого. А еще на камнях встречаются петроглифы, трезубцы, лотосы. Во-вторых, масоны, вольные каменщики. Камень краеугольный. Камень отесанный и неотесанный. Камень преткновения. Сколько символических значений! Жизни не хватит! И, в-третьих, если получить диплом геолога, совмещая научную экспедицию за какими-нибудь кварцами с поисками следов гиперборейцев, утолим свое любопытство за казенный счет. В краях, куда собирался Барченко, земля переполнена богатствами. Никому не померещится, что, кроме поиска нефти или угля, геологи выполняют свою тайную программу.... Очень удобно!
Он все рассчитал. По крайней мере, так казалось.
Приходил отвечать темы сразу по всему курсу. Преподаватели Техноложки удивлялись: они привыкли видеть иных экстернов - тощих кучерявых мальчиков из нищих еврейских местечек, или неблагонадежных поляков, или даже ленивых, но богатых горских князьков. А тут - русский, из купцов, самостоятельно подготовленный, да еще и модный беллетрист! Удивлялись: почему отец не оплачивает учебу? Как-никак, дослужился до статского советника, нотариальная контора, с сыном не в ладах. Уж мог бы помочь!
- Не политика ли тому виной? - спрашивали у него.
Александр вздыхал, отговариваясь тем, что он - непротивленец. Ходило такое словечко, исчезнувшее вместе с самими непротивленцами.
Но бывало и по-иному: Барченко расписывался на мягкой обложке книги, что подсовывал ему седой профессор, а нудный экзамен превращался в беседу двух интеллигентов обо всем на свете. Ему завидовали.
Уложив программу трех с половиной лет менее чем в два года, успешно сдав выпускные экзамены в Техноложке, Барченко получил приглашение читать там же небольшой курс - общее естествознание. Вводные лекции для тех, кто не учил физику Краевича.
- Я не справлюсь - стыдился он, не преподавал никогда большой аудитории.
- Вы отличный популяризатор, Александр Васильевич, отвечали ему, такие ныне редкость, все по заграницам норовят выступать. Не откажите, сделайте милость, мы вам и лабораторию дадим, и аспиранта хорошего подберем.
Аспиранта ему дали бестолкового, Таамила Кондиайнена (Кондиайна). Финн. Тянул слова по-русски настолько медленно, что Барченко пугался, не уснул ли он. Хотелось взять булавку и уколоть. Зато пером финн строчил быстро, как автомат: готовясь к гимназии, маленького Тамку напугал брат, велел учиться писать быстро-быстро. И тот с горя выводил по три слова в секунду! Стенограф! Отличный секретарь!
- Но пусть не открывает рта! В шутку Барченко наложил на Тамку обет молчания, и тот молчал!!!! Честно молчал.
Иногда он брал Таамила Кондиайнена для демонстрации силы внушения: идеальный объект, все стерпит! И послушный!
- Дурак, что ли? - недоумевали студенты. Позже выяснилось: Кондиайнен отнюдь не глуп. Романтичный мальчик, он вбил себе в голову, будто Барченко владеет тайнами бытия, сам исповедуя какую-нибудь экзотическую веру. Косил под простачка, чтобы профессор не боялся при нем излагать свои мысли. Чтобы счел его, белесого финна, деталью интерьера. Столом, стулом, шкафом, наглядным пособием, неодушевленным, невидящим, не слышащим. Такого можно не опасаться. И тогда Кондиайнен узнает секреты Барченко! Что он скрывает нечто важное, аспирант верил истово.
Но откуда это знал Таамил? Из сплетен?! Весь Соляной городок, где жили преподаватели Техноложки на казенных квартирах, говорил, что Барченко - человек загадочный. Бродит по окрестностям, наклоняясь к каждому камню, даже разговаривает с камнями, будто они понимают речь! Носит с собой синий коленкоровый блокнотик, записывает что-то нерусскими буквами, задом наперед, чертит непонятные схемы, срисовывает дупла дубов. Приманивает чаек, словно пытаясь у них что-то выспросить. Иногда болтает сам с собой, бурча под нос. Если в Соляном городке срочно требовалось кого-нибудь утихомирить, или пропадали вещи, дети, животные - местные шли к Барченко. Снимали перед ним шапку, называли профессором. И он утешал, находил.
... Безмятежная жизнь закончилась 28 июля 1914 года. В тот жаркий день Александр Барченко и его ассистент Кондиайнен находились далеко за городом, у озера, позади дачного поселка с трудно произносимым финским названием Коуки-Кале. Они изучали громадные реликтовые валуны, в изобилии разбросанные по окрестностям. Мистические книги размещали пропавшее царство всеобщего благоденствия где-то севернее, но и здесь недоверчивые исследователи могли открыть для себя нечто интересное. Ехать в Лапландию пока было не на что...
- Вернемся в Куоки-Кале? - спросил Кондиайнен, уж больно парит сегодня.
- Гультяйник ты, Таамил, каких свет не видывал! Редко когда такая погода хорошая, а ты уж изныл! Возьму-ка я другого помощника! - рассердился Барченко.
- А гультяйник - это кто?
- Лентяй высшей категории - буркнул Барченко. Бери лопату и копай тут. Видишь, из берега кость торчит? - они пришли к невысокому берегу чистой речушки, из которого торчали прослойки далеких геологических эр.
- Да это собака! - выкрутился Кондиайнен. Ковыряться в твердо спрессованной почве ему ужасно не хотелось.
- Таамил, ну посмотри же, взмолился Александр, это кости крыла! Где ты видел собаку с крыльями? Наверное, ископаемый летающий ящер! Осторожнее! Не сломай, она хрупкая! Батюшки! Вот так находка! Это же первая птица - археоптерикс!
Барченко нежно, не отряхивая скелет от прилипшей земли, положил первоптицу на расстеленную рогожку.
- Понесем вдвоем, ты за этот край держи, я за тот. И не тряси, этой птичке миллионы лет!
