- И под ноги всегда смотри - ехидно добавил англичанин, а то опять на кого-нибудь наступишь!

  Александр Барченко вернулся в Россию нескоро: у него не оказалось ни средств, ни сил, чтобы заработать даже на билет третьего класса.

  Но и пропасть в Индии не удалось. Ослабев после укуса кобры, он около трех месяцев жил в послушниках буддистского монастыря, мел двор, перебирал рис, учился медитировать, занося в свою память сложные философские термины (записывать в тетрадку здесь не принято).

  Больших тайн ему, иностранцу, никто не открыл, а когда в монастырь приехал уважаемый лама, монахи быстро спровадили спасенного странника, объясняя: если лама узнает, что мы приютили чужого, будет скандал.

  Жалостливый настоятель тихонько передал Александру деньги и вкусные рисовые лепешки, завернутые в широкие листья дикого банана.

  - Почему он ничего не сказал мне на прощание? - недоумевал Барченко, я был бы рад услышать от настоятеля хотя бы одно-единственное слово!

  Но, приближаясь к берегу, почувствовал: настоятель и не должен ничего ему говорить. Ученик придет к истине сам, а что слова? Все равно Александр не поймет их смысл, исказит, переиначит, и всю жизнь будет нестись по замкнутому кругу.

  В Мумбаи Барченко уже протянул руку в окошко кассы английской пароходной компании, покупая самый дешевый билет (в трюм), но ему, белому, билет не продали.

  - Места не для господ, обругали Александра, читать умеете?

  Белый человек, а еще вредничает!

  Смущенный, паломник отскочил от кассы, зажимая не взятые барышней фунты. На первый класс ему не хватало.

  Расстроившись, сел на пол, охватил голову руками и закрыл глаза.

  Буду сидеть, пока не помру, может, тогда они надо мной сжалятся?

  Загорелого, почти раздетого, без саквояжа, юношу приметил католический миссионер, отец Жильбер, франкоязычный швейцарец.

  Он торопился отплыть в Европу, но искал попутчика, чтобы разделить с ним расходы на плавание и скуку пути домой. Барченко, владевший французским языком благодаря урокам в гимназии и чтению Папюса, очутился на полу кассы очень кстати. Миссионер добавил ему недостающие деньги, и они вместе поплыли первым классом. Узнав, что попутчику нечем даже заплатить за стол и воду, отец Жильбер - конечно, из миссионерских побуждений - стал опекать русского искателя. Приносил ему еду, поделился своей одеждой - и бесконечно спорил с ним о разделении церквей, унии и князе Гагарине, чью книгу под хлестким названием "Станет ли Россия католической?" выучил почти наизусть. В штормы и бури, не обращая внимания ни на стаи блестящих летучих рыб, ни на яркое тропическое солнце, ни на песни и драки матросов, отец Жильбер убеждал Барченко в истинности римского исповедания.

  Кому-то эти настойчивые призывы могли показаться настоящим наказанием, только не ему. Александр выжал из добродушного миссионера все, что касается истории путешественника Нотовича. Выяснилось, что несколько лет назад, в первую свою поездку в Индию, когда еще не существовало миссионерского центра, патер Жильбер останавливался в той же обители, где бывал Нотович. Но никаких рукописей о проповеднике Иссе ему не показывали. Значит, решил Барченко, либо патер ничего не знает, либо ему велено все скрывать.

  Свое странствие он назвал "подготовительным", сглаживая накал разочарования, и утешался тем, что потом, когда появятся деньги, состоится новое, настоящее путешествие в Индию и Тибет. За счет миссионера он добрался до небольшого порта на юге Италии, откуда до России уже рукой подать. Только вот ни в междугородних дилижансах, ни в поездах в Европе не принято ездить задаром. Зайцев ловили, сажали в тюрьму, приговаривали к месяцу общественных работ, а не снисходительно отпускали, надавав по шее.

  Правило это Барченко довелось испытать на своей шкуре: кондуктор снял его с крыши, отдубасил и сдал полицейскому на ближайшей станции где-то в Австро-Венгрии. Где именно, неважно: заяц не успел прочесть табличку. Полицейский сразу же приступил к допросу. Узнав, что перед ним русский подданный, хоть и без паспорта, он неимоверно обрадовался. Откуда застрявшему в Индии духа Барченко знать, что вся Галиция взбудоражена поисками российских шпионов, снабжающих закарпатских русин оружием и пропагандистской литературой? В Мумбае он газет не читал, а даже если и пробегал глазами по обрывкам англоязычной прессы, там вряд ли печатали новости о партии московофилов Червонной Руси.

  Тогда-то, осознав, что положение опасное, ведь разбор дела непременно затянется, приведя к международному скандалу, Барченко вспомнил о гипнозе. Если в Юрьеве он не поддался внушению кольца цыганок, то поему бы не загипнотизировать полицейского? Станция мала и безлюдна, время позднее, полицейский в будке один-одинешенек, хватятся его лишь утром, когда придет сменщик.

  Либо пан, либо пропал! Попадать в тюрьму ему не хотелось. Собрав свою волю в кулак, Александр начал внушать полицейскому мысль отпустить задержанного безбилетника с миром, не искать его, а лечь спать.

  Сонливость стража закона только этому способствовала: он ужасно хотел лечь в теплую постель. Внушение, естественно, шло на немецком языке. Чеканный ритм слов усиливал их гипнотическое воздействие. Барченко не был уверен, что, произнеси он свои приказания на другом наречии, например, по-русски, он смог бы добиться такого эффекта.

  Сначала полицейский никак не реагировал. Он мрачно смотрел на оборванного, заросшего русского. Но стояла уже глухая ночь. Сон одолевал. Полицейский стал вялым, язык еле ворочался.

  - Спать! Спасть! Спать! - стучало в его голове. Если б кто-нибудь был рядом!

  Но вот упала на стол тяжелая голова. Барченко открыл замок будки и незаметно вышел.

  8. Невидимые начальники, или пеликан новорожденной зари.

  Александр приехал в Санкт-Петербург, потому что поезд, в который он забрался ночью, ехал именно туда. И надо же такому быть: первым живым существом, попавшимся на глаза Барченко, оказался хороший знакомый, венгерский герцог З. Он бродил по перрону в чалме.