Кривцов открыл ему идею универсального знания.

  Искренне верил, что современное общество поднялось из праха древних цивилизаций, рассказывая о сокрушительном космическом катаклизме - смещении земной оси, погубившем царство справедливости. Профессор римского права сокрушался, будто он сам явился единственным выжившим его представителем, потеряв там всю свою счастливую жизнь.

  - Сохранились только крупицы ее обширного наследия, осколки разбитого вдребезги, учил Кривцов, сильно искаженные временем и интерпретациями многих поколений переписчиков. Смысл этого универсального знания, или, если пользоваться терминологией мистиков, Единой Традиции, невозможно познать до конца. Она объединяет в себе все то, что есть во всех религиозных учениях мира.

  Кривцов с подачи знакомого востоковеда-тюрколога, изучавшего монгольский язык, называл это универсальное знание словом "дюнхор". Дюнхор - понятие, не поддающееся точному переводу. Можно сказать, что это - колесо времени, объединяющее в себе непрерывность развития, связь прошлого, настоящего и будущего. Дюнхор встречается в древних буддистских текстах, его иероглифическое изображение нередко попадалось английским миссионерам и шпионам на стенах горных монастырей Тибета, на амулетах, коврах и утвари, продаваемых в некоторых районах Индии, ближе к Афганистану. Другие духовные течения тоже признают дюнхор, но пишут и обозначают его немного иначе. Чем дальше от Тибета, чем сильнее искажается этот иероглифический знак.

  Если посмотреть на историю человечества как на борьбу двух враждебных сил - тех, кто ищет следы Единой Традиции, и тех, кто старательно им в этом противодействует, то причина религиозных войн ясна. Их разжигает алчное, властолюбивое священство, чтобы мир пребывал в гневе нетерпимости, чтобы ни у кого не могла зародиться мысль о родстве разных вер. И так будет долго, очень долго, может быть, несколько тысяч лет!

  Мысли эти правовед частью выдавал свои, частью заимствовал у наставника юности, маркиза Сент-Ив д"Альвейдра, женатого на польской аристократке Ризнич, по первому браку баронессе Келлер. Вместе с женой и пасынком, бароном Келлером, Сент-Ив много общался с русскими масонами, вел обширную переписку. Учителем маркиза считался мистик Папюс, человек двойственный, многими называемый фальсификатором, авантюристом, позднее Сент-Ив все-таки разошелся с ним по ряду оккультных вопросов, решив действовать самостоятельно. Именно в те годы юрист Кривцов, которому еще очень далеко было до седин и диссертации об убытках, познакомился с маркизом. Тот привел Кривцова к истокам мифа о золотом веке, записав свои сны о стране Атгархи. Он соединил ее со скандинавским Асгардом, полным золотолистых персиков, и, проштудировав множество архаичных мифов об утерянном рае, начиная с библейского Ган-Эдена, поверил, что все это не совсем сказки. Рай - или нечто очень на него похожее - действительно существовал на земле в незапамятные времена.

  И так же, как написано в книге "Берейшит", первые люди из него вынуждены были бежать, подгоняемые страхом смерти, утратив вместе с невинностью свою память, интуицию, и внутреннее зрение - ясновидение.

  - Что-то в этом есть, рассуждал Барченко юрьевскими вечерами, вернувшись с оккультных чтений у профессора Кривцова, но некоторые пассажи казались ему явно надуманными. Маркиз злоупотреблял вдыханием паров "шалфея предсказателей" и голубого, безумно дорогого, лотоса, а надышавшись, выдавал совсем уж бредовые истории. Конфликт "высших и низших" людей вызывал у Барченко те же чувства, что и заявления о выделенном им алхимическим путем золоте. Кривцов говорил, будто сам видел золотой порошок в пакетике, пришитом маркизом Сент-Ивом на обороте масонской перевязи, но свято веровать в это не просил.

  - Достаточно того, что ты поверил в рай и в Единую Традицию, говорил Александру профессор, а подробности всплывут из небытия когда-нибудь потом, уже без нас...

  Пока Барченко в свободное время посещал Кривцова, втайне лелея мечту пройти посвятительный обряд в рыцари "Розы и Креста", финансовые дела его расстроились дальше некуда. Отец присылал все меньше и меньше, уроки для отстающих гимназистов находились в переполненном студентами Юрьеве с трудом, а он уже успел пристраститься к тягучей чухонской ряженке, жирным сырам, сметане, не отличимой от молочного крема, рыбным пирогам и ореховым булочкам. Все это Александр покупал в небольшой чухонской лавочке, ее держали две костистые, соломенноволосые эстонки Саари-Сууре, мать и дочь. Дочь звали Меелике, она вечно вертелась между набитыми вкусностями полками, подавая товар покупателю, звонко отсчитывала сдачу. От прочих лавок эта отличалась тем, что в ней принимали любые, даже весьма подозрительные деньги неведомых стран, монеты ушедших царств, и даже всякую металлическую мелочь с напылением серебра. Помимо лавочки, Меелике занималась приворотами, продавая узкому кругу хороших знакомых любовные зелья.

  Однажды Барченко собственными ушами слышал, как Меелике говорила одному немцу, бывшему в этой лавке частым гостем, что ее прабабку сожгли на костре, и она владела тайнами волшебной силы трав.

  Наследственная ведьма! Это интересно, удивился он тогда, но вскоре денег совсем не осталось, в лавку Меелике заглядывать стало незачем.

  Чтобы подзаработать, Александр наловчился гадать на бульваре скучающей публике. Вообще-то это было незаконно - нужно покупать лицензию на "оказание информационных услуг" (так стыдливо называли предсказания будущего), оплатить гербовый сбор и пошлину. Но средства юрьевского студента оказались до того скудны, что даже 75 копеек за гербовую марку он наскрести не смог. Пришлось изловчиться, прячась от полицмейстеров на скамейке под видом ждущего влюбленного.

  Для этого Барченко всегда ходил на бульвар нарядно одетым, с букетиком красивых цветов в руке, отвлекая внимание, он покупал у разносчиков то лимонад, то конвертик конфет-подушечек или помадок, то халву. Нередко все полученные от гаданий копейки приходилось исстрачивать на эти нехитрые приемы конспирации. Но Александр решил: пока на бульваре бродит много праздной публики, глупо не подыграть ее суевериям.

  До зимы протяну, думал он, ненавязчиво предлагая мещанам узнать судьбу по науке халдейских магов. В воскресные дни - если погода была хорошая, солнечная - Барченко выручал около 2 рублей. Тем и жил.

  Больше всего запомнился глуповатый, сухощавый остзейский немец, бывший в Юрьеве проездом из Риги, на руке которого Александр увидел страшную метку. Расшифровать ее сложно, только в одном пособии по хиромантии встречалось упоминание: такой знак бывает на ладони человека, отданного в служение черным силам. Не подав виду, гадатель предупредил остзейского немца, что тому предстоит пережить опасные приключения, сделать выбор между силами света и тьмы. Подняться до высоких постов вроде министра, но затем упасть в такие мрачные глубины преисподней, откуда уже нет возврата. И знак насильственной смерти, может, даже казни... Вы взлетите высоко, но упадете так низко, что даже ад покажется возвышенным местом. Бойтесь взвинченного человека, на глазах его бинты. Я вижу его слепоту, а потом прозрение... Он приведет вас к бездне!