Мело, задувая в щели, в конце улицы ветер со свистом огибал тусклый фонарь. Фёдор Иоганнович затянул шарф, почти скрывающий лицо, и дернул ручку двери невзрачного дома на 2-й Курской. Там, в сенях серого мещанского строения, таился квазиломбард татарина Мустафика. Деньги он давал под заклад только стоящих вещей. Массивных обручальных колец, серёг с крупными камнями, старинных кубков, чаш и сахарниц. Браслет из трех тонких цепочек вряд ли мог его обрадовать.

  - Ну если только из уважения - мрачно процедил Мустафик, теребя пальцами тонкие цепочки. - Рублей 9 дам

  - Помилуйте, Мустафинька, - голос барона стал крайне женственным и сбился, - это только на 1-й взгляд лёгкая штука. Но тонкая работа, изящные глазки, афганский берилл! Работа столичного ювелира!

   - Работа, не спорю, тонкая, вещица милая, но оцениваю по весу. 9 рублей - и так одолжение. Другие дадут не больше 7.

  Фёдор Иоганнович кивнул. С 9 рублями в кармане он почувствовал себя очень богатым и решил побаловаться бутылкой пива от Шильде, хотя раньше никогда его не покупал. Он ненавидел слабые напитки. Но водка уже осточертела.

  Барон видел заметаемый снегом верх трамвайного депо, еще немного, и он бы поехал в город выпить, но вой метели заглушил звонок выползавшего из кирпичных стен бельгийского чудовища. Фёдор Иоганнович шагнул на Новосильскую и почти столкнулся с железным монстром лбами. Скрип, визг, еще сантиметр - и потомок крестоносцев принял бы мученическую смерть под орловским трамваем. Они оба встали как вкопанные, барон и трамвай. Вагоновожатый выскочил, начал ощупывать пострадавшего, хотя тот стоял, не произнеся ни единого слова. Барон отскочил, вагоновожатый вернулся в кабину и повёл состав с лязгом и грохотом.

  Пить расхотелось. Фёдор Иоганнович понуро побрёл за город, в клубок переплетающихся метелей.

  Квартирная хозяйка сидела на кухне с соседкой и раскладывала карты.

  - Как ваши дела, Фёдор Иоганнович? Что-то вам давно никто не пишет - произнесла Нонна Агафоновна, поднимая даму пик.

  - Как обычно, - невесело ответил квартиросъемщик. - Насчёт писем - спасибо, что напомнили. Я как раз собирался дядюшке написать.

  Вопрос в том, кому из дядюшек написать! Дядей всякого родства и свойства у барона водилось несметное множество. Целый полк можно создать. Одни были бедны и служили другие не бедствовали и тоже служили. Имелся еще один родственник, тоже подходивший под категорию дядек, хотя не сильно старше самого барона. Но дядя тот, важный римо-католический чин, пребывал в почётной ссылке на Кавказе. Вряд ли он мог послать рублей 30 человеку лишь за то, что у них одна фамилия.

  Следующий день был неприсутственным. Барон очень надеялся, что метель завтра утихнет и будет можно побродить по известняковым срезам, вдоволь намёрзнуться, а потом с чистой совестью выпить грогу. Увы, утро его началось со скандала. Сдав Мустафику браслет Маргарит, бывшей своей любовницы, Фёдор Иоганнович не подумал, что из-за него предстоят скучные препирательства.

  Но полицмейстер завернул к Мустафику, надеясь прояснить судьбу пропавших вчера ложек. На темноватом прилавке блеснул тонкий золотой луч. Полицмейстер насторожился.

  - Афганский берилл, столичный мастер - улыбнулся Мустафик - Принесли вчера.

   - Да это же пропавший браслет барышни Кочубей! - удивился полицмейстер. - К нам вчера пришёл список похищенного на три листа. Одно колье тысяч на сто тянет. И браслетик изящный из 3 цепочек, перевитых упоминается!

  Испуганный ростовщик протянул браслет на заскорузлую ладонь.

  - Кто вам принёс его?

   - Барон фон дер Ропп, усмехнулся Мустафик, - его здесь все знают. С винного склада. Живёт на Ново-Привокзальной, в доме Солоуховой.

  Полицмейстер выдал расписку, еще раз извинился и отправился к барону. Его очень вежливо, со всяческими предупредительными церемониями, но все же весьма настойчиво попросили посетить полицейскую часть.

  -Не беспокойтесь, это, скорее всего, просто недоразумение - успокаивал полицмейстер, а сам, кабы не мороз, потёр бы от удовольствия мокрые ладони. Привести в часть настоящего барона! Того гляди аристократов будет можно сажать в клетку вместе с дебоширами из простонародья. Да, а что? Чем барон лучше не-барона? Лицо испитое, воротник лысеет, часов нет....

   - А вы знаете, -решил развеять тоскливую атмосферу Фёдор Иоганнович - у меня в субботу в трамвае часы из кармана вытащили. Золотые, с монограммой и короной на крышке.

  Полицмейстер глухо пробормотал, что фон барон может подать заявление в общем порядке.

  Разговор не клеился. В часть они зашли через неприметную дверцу, щадя самолюбие подозреваемого. Фёдор Иоганнович растерянно объяснял: семейство Кочубей он знать не знает, браслет - фамильная драгоценность.

  Полицмейстеру понравился распинающийся барон. Он бы его и дальше попытал, но правила требовали отпустить, взяв подписку о невыезде

  _- Божечки, подумал про себя Фёдор Иоганнович, - Божечки милостивые! Только этого мне сейчас не хватало! Он снова чувствовал себя нашкодившим мальчиком, вытащил из закромов памяти детское, беспомощное "Божечки!!!" В сорок с лишним, ага!

  Из полицейской части барон решил не ехать домой на трамвае, а подняться выше, оглядеть Семинарский овраг и потом от станции пойти по рельсам до Витебского вокзала. Но маршрут этот хорош в теплый и сухой летний день, а не при -13 под вой метели. Барон добросовестно обошёл задворки Семинарской и удивился. Еще дня три назад в зарослях сухих осок, покрытых льдом, не было видно никакой дыры. Сейчас - зияла. Узкая, словно для кошки.

  Дым из десятков труб по ту сторону "железки" поднимал в плотном воздухе семиглавого черного дракона с ошмётками изодранного хвоста и нервно дергающейся челюстью. А ведь когда-то тут вообще не было никакой железной дороги, стояла пыльная Курская площадь у монастыря. Понаставили всяких нефтяных бочек, складов! Барон шёл, отмахиваясь руками от назойливых свистков паровозов, но борьба оказалась неравной и свернул вбок.