Оставалось теперь выбраться назад. Дома Тёму заждались.

  Обвал.

  В те же минуты нечастный Фёдор Иоганнович попал в хитроумную ловушку, поджидавшую искателя в левом "рукаве". Он наступил ногой на пластину, та сдвинулась, и нога застряла в искусственном "кармане". Потратив на свое освобожден е часа полтора (хорошо, хоть ничего не сломал!), скиснувший барон тщательно исследовал весь коридор. Он долго полз, продирался, пятился, падал на колени, ронял ненаглядную "мышь", ругался, божился, вспоминал детство, мечтал, плакал - но ничего не находил необычного. Голые стены, кривые уступы, резкие понижения и возвышения-плато мелькали одно за одним, безнадёжней некуда.

   - Не дураки были масоны, - утешал себя он, - чтобы первому встречному-поперечному свои деньги отдать! Зашифровали, замуровали, аспиды египетские! Мемфис и Изида им в бок на три четверти! Вольные каменщики, в жизни ни одного камня не вытесавшие! Проходимцы! Фантазёры! Ну с чего я взял, что мой прадед полез сюда прятать вверенные ему деньги? Да он их растратил! А я, я - идиот! Повёлся. Все от бедности, от долгов. Эх, кабы имелось у меня состояние....

  Навстречу фон дер Роппу в кромешной тьме пещер двигалась его квартирная хозяйка. Нонну Агафоновну тоже обуял бес кладоискательства, только, в отличии от остальных, она влезла в пещеры со стороны старой пристани, на высоком берегу у деревни Щекотихино. Проходы эти она знала с детства, и, не подозревая ничего о сокровищах, инстинктом двинулась, чуя - здесь надо быть! Надо.

  Бывает такое - знаешь, что надо, а почему - не спрашивай.

  Не выспавшись, гонимая тайной страстью, она недоумевала - куда запропастился ее постоялец, если Фёдору Иоганновичу нет нужды наносить визиты, в Орле у него никого, и тоже спустилась под землю. Чтобы добраться до старой Московской дороги в такой час, ей пришлось довериться самому лихому извозчику, чуть не перевернуться у еврейского кладбища, а потом долго идти пешком по берегу Оки, к кручам, искать вход. Умно взяла с собой палку - Нонне Агафоновне пришлось отбиваться от целого лисьего семейства, захватившего теплую нору. Огрев рыжую по черепу так, что брызнули мозги, она пробралась в пещеру и, отпихивая от себя пищащих лисят, осветила тьму.

  - Если все они полезли, то я чем хуже? - рассуждала она.

  Пламя свечи трепыхалось, почти гасло, но потом загоралось. Нонна Агафоновна испачкалась и замерзла. Над землей парило, внизу же стоял ужасный холод, хуже погреба, и она жалела, что не захватила мехов. Старенький салоп, обшитый куницей, она пожалела - эту рухлядь давала ей мать в приданое.

  Череп пещерного медведя громко хрустнул под ее ногой.

  Фёдор Иоганнович и Нонна Агафоновна тем же вечером мирно беседовали за остывшим самоваром. Никто никому ничего не сказал.

  Дальше? Выработки в Пятницких пещерах закрыли в 1912 году, по ходатайству местных жителей - их дома и огороды начали проваливаться. Барон фон дер Ропп остался на складе винной монополии, 500 рублей Макеихе возвращать не понадобилась. Летом она подавилась курицей и отошла в лучший из миров, наследники про займ не знали. Под новый 1915 год Фёдор Иоганнович женился на сестре милосердия. Нонна Агафоновна выиграла перед войной в железнодорожную лотерею приличную сумму и прикупила еще один доходный дом. Тогда же она сошлась с экономом - безродным мужчиной из Виленской губернии.

  Мальчик Тёма, принесший домой на Семинарку полный подол золотых монет, выучился в Петрограде на инженера путей сообщения, но с железными дорогами больше дела не имел. Он еще студентом увлёкся марксизмом, вступил в маленькую, никому неизвестную партию большевиков, агитировал на фронтах, бежал. После Гражданской войны партия направила его в родной Орёл - чистить кадровый состав.

  Вот как это было.

  1926 год. "Чистка" персонала винзавода проходила скучно: все мало-мальски сомнительные уволились загодя и отдуваться за них остался лишь старый кладовщик Ропов. Про него говорили, будто Ропов раньше был барон. Выглядел он действительно старорежимно - в пестрой, изрядно заштопанной рубашке под неуместный "лунный" жилет, в лоснящихся от частой глажки черноватых брюках. Советская производственная роба, синяя или серая, Фёдору Ивановичу не досталась, а больше у него ничего не было.

  - Итак, начнём! - яростно открыл заседание молодой партиец Артемий - Рассматриваем личное дело Ропова. Вы все его хорошо знаете, кладовщик в представлении не нуждается.

  - Претензий к нему нет! - выкрикнули с задних стульев веселые голоса молодых рабочих. - Старик дело знает, всё проверит, держит на память всю номенклатуру!

  - Еще бы! - раздался шепот с крайнего левого стула, где восседала пышная бухгалтерша - Фёдор Иванович издавна тут работает.

   - При царском то есть режиме? - переспросила ее сидящая рядом машинистка

  - Конечно. Он еще до войны свой пост на складе занял и с тех пор крепко держит оборону.

  Беседа шла под монотонный пересказ чистящимся свой фальшивой биографии

  - Родился я, граждане, в бедной семье, посреди, можно сказать, леса, и жил в деревянном домике....

  Парторг перебил старика.

  - Так-так, а откуда ваша фамилия Ропов? Не слыхал!

   - Да от немецкого, - смущенно сознался кладовщик, - семейство было, Роппы.

  - Вы, следовательно, немец? - вскинул брови парторг

  - По крови, да, но я русский, советский человек (последнее барон выдавил из себя с трудом, и первому ряду почудилось, будто из уголков глаз старика блеснули слёзы)

  - И когда ж вы стали Роповым?

  - Да в 14-м, ответила за него бухгалтерша, -тогда всех немцев народ изводил, вот он и сменил фамилию с Роппа на Ропова!

  - Зверства режима - вздохнул старик, - видите, до чего проклятый царизм доводил, от родной фамилии отрекаться заставили!