- Погодите, да ведь мы уже знакомы! Помните, года два тому назад, в селенье под Старым Самбором?
- Да-с, припоминаю, шепеляво - буркнул Франк. - Вы проезжали по дороге и остановились, заслышав вопли старосты. А я стоял, привязанный к столбу ремнем через живот, с кляпом во рту, с тщательно скрученными руками и ногами, беспомощный, за минуты до смерти... Благодарю Бога, что нашелся смелый человек, утихомирил толпу!
Его не обрадовало, что Дембовский оказался тем самым ксендзом, видевшим его позор и оказавшим пойманному бродяге милостивое участие. Ведь его ждал терновниковый и шиповниковый огонь за то, что он - "опырь", вампир, несущий мор и голод, выматывающий из людей душу, заставляя их совершать бессмысленные поступки - например, плясать как в хорее часами на вершине холма, или бесцельно бродить по кругу, пока не упадешь замертво.
<Опырь - вампир скорее энергетический, ему важна не столько кровь, сколько власть над сознанием, полное подчинение чужой воли. Он вселяется и диктует свою волю, что сближает поверье об опырях с еврейскими представлениями о диббуке. Диббук тоже вторгается в душу и щаслоняет прежнюю личность. Люди, умиравшие от опырей, мгновенно старились, худели, превращались в бледные тени самих себя. Опырь опасен. Он существо иное, человеческое и нечеловеческое одновременно, больше чем вампир, больше, чем оборотень, пришелец неизвестно откуда, и что на него действует - непонятно>
Дембовский поинтересовался, зажила ли та ранка под коленкой, которую разъяренные крестьяне приняли за знак опыря, язву?
- Тогда случайно, в лесу, поранился о бурелом и подвязал коленку обрывком носового платка, точнее, обрывком старой нижней рубашки. Когда меня раздевали, увидели капли крови и решили, будто я прячу язву. А сколько колючих ветвей для костра они натащили! Думаю, что староста остановил мою казнь вовсе не из человеколюбия - просто он боялся ответственности за самосуд, все-таки представитель власти - пытаясь сохранять веселое спокойствие, отвечал еретик, а на сердце у него прыгали жабы, и селезенка сигнализировала, что сейчас что-нибудь произойлёт. Но хорошее или дурное - этого он предвидеть не мог....
- Самосуд не состоялся, - произнес Дембовский, стараясь быть поласковее, - я вижу, вы из нищеброда превратились сначала в контрабандиста, а затем в главу богатой секты. Конечно, вы не пророк, и уж тем более не Мессия, как уверяют некоторые, но, если это необходимо ради того, чтобы еврейский народ вслед за вами крестился, пожалуй, я не буду возражать. Хотя вам больше подходит звание тысменницкого антихриста...
- Это люди меня так называют!
- А не надо было выдумывать про себя! - наставлял его Дембовский.- Нельзя ж столько врать! То перешли пешком Карпаты за две недели, то приручили древнего ящера, то выдаете себя за племянника графа Сен-Жермена! Любопытно, а где вы родились и кто ваши родители? Только не надо про Бухарест и отца-раввина, про сефардскую фамилию, про дядю в Салониках.
Франк взял себя в руки, и, убедившись, что Дембовскому навесить лапшу не получится, решился признаться.
- Я ... не мог сказать правду. Да и мне говорил разное, а сейчас некого спросить - родители уже мертвы. С детства знал, что среди "шебсов" Галиции бытовало предание: новый Мессия должен родиться в Львове или где-то около, но Тысменница - это далеко, это маленький городок евреев-меховщиков и скорняков. Ничего доброго из Тысменниц, сами понимаете, быть не может. Да если подумать, не бывает в мире ничего хорошего, а люди - просто-напросто злые животные, "бэхамот", твари. <Сравните с цитатами из книги Дм. Донцова "Национализм", 1926г., где сказано - "Ніяка річ не є добра ..."
- Что ж, я все понял, оставим. Давно такие мне не попадались, разве что пан Антоний Перуцкй, черную душу которого я спасал, в самый последний миг успев вложить ему в рот освященный хлебец и прочесть отходную - сказал Дембовский. - И ногами дрыгал, и руками, и визжал, пришлось его за одеяло гвоздями прибить к кровати. Святую воду выплевывал. Характер! И вы такой же, пан Яков, или даже хуже. Но! Вы мне нравитесь. Пока я жив, вас не посадят, однако мои связи не безграничны. Трудно закрывать глаза на все эти доносы..... Что там, почитаем? О, совращение малолетних девочек.... Разрытие еврейских могил....... Кощунства, кражи, побои.......
- А вы не закрывайте глаза, вы порвите эти цидульки! - выпалил Франк.
- Порванное можно склеить, но восстановить сожженное - никогда, возразил Дембовский и швырнул в камин кипу доносов. Листы скукожились, вспыхнули и обратились в пепел.
- Цель оправдывает средства, улыбнулся Франк, - точнее, цель гораздо выше ее средств. В особо исключительных случаях, конечно.
- Однако слишком много стало таких случаев - ехидно заметил Дембовский. - Больше, чем приводил Макиавелли. ..... Теперь понял, какое отношение ваша секта имеет к христианству - вы его вывернули и говорите всем, что придумали новое.
- Не скрою. Но с каждым годом у нас все больше последователей - парировал Франк. - И если вы поможете нам в наших бедах, то и я помогу вам крестить цвет польского еврейства. Вы получите столько гениев, что придется открыть пару новых монашеских орденов или переправить часть неофитов в унию, к базилианам.....
- Это весьма заманчиво. Пожалуй, я соглашусь, - улыбнулся Дембовский. -
Но вам придется выполнять немало наших условий.
- Ваше высокопреосвященство, я с радостью...
Условия, разумеется, выбирать не приходилось - Франку грозило несколько судов в светских и духовных инстанциях, и все склонялись к тому, что приговор будет суров - смерть, или пожизненное. Конкордат все же лучше тюрьмы и плахи.
- Хотите еще белого китайского чаю? С тех пор, как между Речью Посполитой и Поднебеной установились торговые связи, я не в силах отказаться от чаевничания. И вареньице какое предпочитаете - ежевичное, малиновое, или из райских яблочек?
Франк выбрал ежевичное. За белым чаем и темными вареньями придумали они черное дело - согнать раввинов на диспут, поставив их в заведомо проигрышные условия, не давая оправдаться, а еще устроить массовые сожжения Талмудов. Огромные костры и страх новых погромов заставят ортодоксию сдаться.
- У них элементарно не останется выхода - сказал Франк, разглядывая коллекцию фарфоровых статуэток. - Ой, а это что за страшная собачка?
