НА ПОРОГЕ ЗАРИ
Ты пройдешь через сердце тумана, а там
Карусели над полем и песни
И сосновые лапы стучат в барабан,
Размечая порядок созвездий,
И костры над рекой на тропу держат путь
И спускаются вниз по течению.
Ты пришел, чтобы ручку земли повернуть
Там, где мир начинает вращение.
ГОД ПРОШЕЛ
Перевал – первых ласточек вал,
Переход из пустыни забвенья
К новым всходам весенних растений —
Новой жизни неявный сигнал.
Остается заснеженный дом
И все те же мохнатые елки.
Перестроились стрелки, и толку?
Тишина и гирлянды кругом.
А на деле закончился год,
И как будто закончилось что-то,
Что хватает за шею кого-то
И ни петь, ни дышать не дает.
Что же делать? Да запросто жить.
Так же лить из пустого в порожнее,
Но однако теперь осторожнее,
Чтоб ни капли уже не пролить.
ЗАКОУЛКИ ПАМЯТИ
Мы оставляем душу в тех местах,
Которые привыкли видеть сами
Еще незамутненными глазами,
И воздух там блаженной пылью пах.
Проходит время, мир проходит мимо,
Уходит старый город на покой,
Но остается навсегда живой
В созвучье слов, во снах и на картинах.
Никита Красовицкий
Родился в 1998 году в подмосковном городе Пушкино в семье музыкантов. В 10-м и 11-м классах школы посещал литературную студию МГУ «Луч» Игоря Волгина. С 2016 года – студент Литературного института имени Горького, поэт, музыкант. Публикация в альманахе «Тверской бульвар, 25» (2022).
* * *
О, будет день, что, грудь распотрошив, мне органы раскинет по кусочку, тогда слова, не взяв карандаши, в тетради жизни мне поставят точку.
И кто-нибудь пойдет туда, где крик, где смерть не предвещала эпилога, откроет мой забытый черновик и не найдет в нем ничего такого.
* * *
В носках есть та же красота, что и в изяществе красотки. Я так сказал как раз тогда, когда снимал свои кроссовки.
Но всем носкам приходит срок, и красота блондинок чахнет, – ведь если порван, стар носок, то там изяществом не пахнет.
САМОИЗОЛЯЦИЯ
Залитая чаем простынь, имя на серебре,
кровать не мягче по́том покрытого тела;
комната, испытавшая мои фантазии на себе,
держалась крепко, хоть и дверь скрипела.
Молчание случалось громче синхронного пения —
оно как море: я плавал на полном чемодане планов
мимо картин Куницына, пыльных листьев сухого растения,
и мысли транслировались по вымышленным каналам.
Я летел по комнате маленьким самолетом, круша лопасти,
и, падая в реальность, в которой неравномерность – везде,
мне говорилось, я болен. Но в какой области?
Тараканы бегали по моей центральной нервной системе.
В горбатых наушниках, щелкая пальцами под Пьяццоллу,
удивлялся себе, что в кои-то веки брожу по Москве.
А потом сказали, что изоляция
и что жизнь твоя висит на волоске.
Проза
Маргарита Шилкина
Родилась в 2003 году в городе Абакане. Студентка Литературного института имени Горького (семинар прозы Р. Т. Киреева), участник литературной мастерской «Мир литературы. Новое поколение» по направлению «Проза» (семинар В. Г. Попова и К. А. Грозной).
Похитители
Костя, светловолосый мальчик лет четырнадцати, идет в сандалиях и носках. Куртка практически перекрывает шорты, а полукруглый козырек кепки смотрит назад. Рядом шагает Юра, одетый в расстегнутую полосатую рубашку и бриджи. Он выше Кости и шире в плечах, на вид ему лет шестнадцать. Он останавливается, осматривается и замечает, что вокруг никого. Кукурузные стебли колышутся от ветра и шелестят, слышится отдаленный стук мотора.
– Чисто, давай, – говорит Юра.
– Может, все-таки у забора соберем? – спрашивает Костя. – Так быстрее будет.
– Да она там мелкая, кому мы такую продадим?
Костя снимает со спины рюкзак, раскрывает его и начинает срывать початки, складывая их внутрь вместе с неоторванными листьями. Один початок не отрывается, и Косте приходится надломить стебель и крутить его, пока волокна не переплетутся в нить. Он тянет на себя, одна часть растения отделяется от другой, и мальчик по инерции отшатывается.
Юра сидит по-турецки и чертит палочкой по земле. Рисунки замысловатые – один круг перечеркивает линия, в другом поставлена точка и записано несколько чисел.
– Может, поможешь? – спрашивает Костя.
– Я и так помогаю. Видишь, высчитываю, сколько мы заработаем, если будем продавать на Немецкой, и сколько – если на Транцеевской.
Костя продолжает набивать рюкзак. Тот перестает закрываться, поэтому мальчик расстегивает куртку, снимает ее и кладет на землю. Полосатая майка открывает вид на тоненькую шею и выпирающие ключицы. Костя накладывает початки в куртку, образовывается горка, мальчик встряхивает рюкзак, чтобы уложить содержимое, и надевает его на спину. Завернув края куртки и перевязав их между собой, он берет получившийся кулек в левую руку. От напряжения на ней проступают вены.
– Продаем на Немецкой, значит. Там больше клиентов. Где перрон, там и люди, а где люди, там и деньги, – говорит Юра и поднимается.
– Держи, предприниматель, помогай. – Костя протягивает товарищу мешок.
– Мы договаривались, что ты несешь, а я продаю. Или вру, не так было?
Юра смотрит на Костю сверху вниз, тот поджимает губы. Они начинают медленно двигаться к старому деревянному забору с далеко расположенными друг от друга столбиками.
– Я недавно книгу по психологии прочел. Так вот, в ней говорится, что продает не тот, у кого товар хороший, а тот, кто умеет его таким показать. Сечешь? – спрашивает Юра.
Дорожки нет, они пробираются сквозь стебли. Отростки лезут в лицо и цепляются за одежду, оттягивают ее в стороны. Костя останавливается, опускает кулек на землю, сжимает и разжимает левую ладонь. Юра забегает вперед, и Косте приходится ускориться, чтобы догнать товарища. Один початок вываливается из отверстия между рукавами, Костя вздыхает и нагибается, протягивая к нему руку. На голову сыпятся остальные початки, выкатывающиеся из рюкзака. Мальчик морщится, еще раз вздыхает, садится на корточки и принимается их собирать.
