Поднявшись на ноги, осмотрел комнату и первым делом взялся за мытье посуды, потом собрал мусор, наспех оделся и вышел из квартиры. Сбежать. Почему он не сделал этого сразу, как только повстречал незнакомца? До того, как назвал его "Счастьем". Зачем допустил произошедшее? Он ведь всё понял в первый же миг, как только узрел его прекрасный лик. Понял, что может влипнуть по самые гланды. Как только блондин вывалился из шкафа, внутри завопил оглушительный ор: " Не смотри! Испугайся! Беги! Забудь!" Почему же он остался? Позволил приблизится к себе, коснуться, запечатлев в памяти запах морского бриза, гладкость мраморной кожи...
Так что же теперь? Сбежать...
Глава
Миша злился и чем сильнее его обуревали гнев и ожесточение, тем яростнее он искал забвения, не слишком глубокого, только ради чувства наполненности туманом, заменившим ясность мысли, скользящим внутри черепной коробки. В тумане изредка попадались бывшие живыми, цепи размышлений, превратившиеся в скользких ящериц, ищущих место поуединённей, потише, где их не сможет отыскать подсознание. Как только они попадались в поле зрения, то поспешно старались сбежать, судорожно перебитая влажными тонкими лапками, шлёпая по крупным извилинам мозга, с трудом перенося массивное тело, подальше от пытливого ловца. Тьма нависла над лобной долей мозга, скрывая прячущиеся выводы.
Осушив четвёртый по счёту бокал с крепким, но дешевым спиртным, юноша переставал замечать лица окружающих, помятуя лишь о том, что находится в квартире знакомых, в цепочке неглубоких рукопожатий. Он пытался примирится с самим собой, снять напряжение со взбудораженных синопсисов, прекратить поминутное напоминание о несдержанности. Он молился отпустить тяжкий груз с его души, ощущая грешную тягу заполнить грудную клетку цветочным ароматом жасмина, снова услышать звонкий, переливчатый тембр голоса, зовущий его по имени. Миша надеялся сгладить очарование движением рук, изящество длинных, худых пальцев с сияющими ногтевыми пластинами, сверкавших, словно жемчужины. Он хотел прекратить искать своё отражение на влажной поверхности глаза, укрытого тенью от длинных, белёсых ресниц. На какой-то из стадий опьянения, он наконец признал, что повстречал совершенство, воплощённое в человеческом теле. Смог бы он придумать для себя фантазию о длинноволосом японце, непривыкшего к чужим прикосновениям и безмолвно умоляющего остаться рядом? Слишком - дурацкое слово, но идеальное для повествования об истории человека, узревшего неподдельную красоту.
Осушив очередной бокал крепкого, сжигающего душу, напитка, Миша все ещё надеялся на прощение или хотя бы на соглашение с самим собой о сне, крепком и долгом, но алкоголь ещё никого не спасал от решения самой проблемы. Молодой человек с непослушными кудрями каштанового цвета и нежными веснушками под глазами, на носу и губах, мучился от испытываемого презрения к себе, мучился нежеланием простить себя за вожделение, не оставлявшее смятением. Мозг ежечасно оживлял образ нежного блондина перед глазами и сердце будто проваливалось под пол при воспоминании о чертах лица Юки, стройности тела, покрытого шелковыми одеяниями. Миша тысячу раз пообещал себе забыть и забить, ведь жил же он как-то до переезда в отцовскую квартиру, смеялся над шутками, посещал пары в университете, веселился с друзьями и шёл вперёд. Но вот снова в памяти возникал длинноволосый, юный парнишка, пришедший из неоткуда и возможно также и исчезнет однажды, неведомым путём и сердце сжималось от страстного желания вновь встретиться с ним. Молодая душа бродила по собственным кругам ада, поддавшись унынию, ибо желала несбыточного, мечтая отпустить надежды.
Стащив со стола початую бутылку виски, Михаил вышел на балкон, который обладал особенной привлекательной пустотой и тяжело опустился на порог. Мысли, словно мотыльки у мерцающего фонаря, порхали по его ночному, отупевшему и затуманенному алкоголем, сознанию. Он собирал на невидимые чётки свои прегрешения: похоть, зависть, чревоугодие, гордость, злобу, и перебирал одну бусину за другой, утопая в сожалениях и самобичевании.
- Хаааа?! Чувааак! Дай пройти, а?! - проорал чей-то мужской голос, за которым последовало тело, пытающееся протиснуться в дверной проём, не дожидаясь разрешения. - Ну блядь, занял же весь проход! У тебя здесь собственная вечеринка и вход только по пригласительным? Или нужно заплатить? У тебя что, монополия на свежий воздух?! Угх... Остроумный ответ придумываешь, что ли?
Миша молчал, открывая рот лишь для того, чтобы сделать очередной, горький глоток светло-золотистой жидкости.
- Ммм, ты же здесь не от великой радости? - звучало с вопросительной интонацией, но всё же это было скорее утверждением. - Что ж, я тоже. Меня Бирюзой кличут.
- Михаил, - ответил парень и пожал протянутую руку. - Глотнёшь?
- Не откажусь! Ммм да... Этим миром правит жажда... Мерзкий двигатель, но всё же вечный.
Бирюза принял из рук ополовиненную бутылку и не касаясь губами, влил в рот виски, после чего вернул ёмкость. В ответ Миша лишь промолчал, зацикленный в свою собственную бесконечную петлю.
- Знаешь, я ведь хороший человек! - вдруг воскликнул, представившейся Бирюзой, достав пачку сигарет. - Ну там, знаешь, я не душил котов, не издевался над слабыми, не грубил старшим, не принимал наркоту, не трахал тёлок в отключке, не торговался с Богом. Даже лягушек не взрывал! Но почему-то, я сделал безумно мерзкую вещь... Настолько, что даже не представляю, как жить дальше. Что делать теперь, узнав, что, ну, я способен на подобное?
Парень замолчал, наверняка подыскивая нужные слова, а Михаил настороженно выслушивался в тишину, желая услышать ответ на свой собственный вопрос. Спустя полминуты Бирюза продолжил, поджигая сигарету зажигалкой, безвкусно розового цвета.
- Я уже год учусь на архитектора. Болею данной деятельностью на протяжении уже десяти лет, почти полжизни! Я мечтаю стать лучшим, создать нечто грандиозное и на века! Нечто инфернальное! Захватывающее дух, как башня Эйфеля или дома Гауди! Нечто потрясающее воображение и двигающее прогресс! Но вот вчера я понял, что для вечности требуется незаурядный талант. Почти гениальность.
Одна из моих сокурсниц выполнила макет церкви из бумаги и картона. Она назвала её церковью Нового времени. И знаешь что?! Я - неверующий! Абсолютно и бесповоротно! Не встречал я Бога в людях и в себе, только дьявола, но в ту церковь, я бы пошёл. В архитектуре линий я сумел узреть самого Творца, великого Создателя. Она сотворила здание, в котором хочется молится, крыша, сродни небу, в которое хочется нырнуть. И знаешь... Я ведь сломал её макет. Мой музей был бы вторым, поэтому я вошёл в пустую аудиторию и глядя на изящные тени, что раскидывала церковь на белом планшете, впервые молясь, я смял прекрасное... Коверкал изо всех своих сил, снова и снова, чтобы даже краеугольного камня не осталось! И мне полегчало. Полегчало практически сразу. Мой вандализм, он о ревности пред величием таланта и бессилии всех остальных одногруппников, ведь они хотели поступить с её проектом точно также... Не человек, а двуногое бессилие... Мы воспеваем красоту цветка и срываем его, дабы он перестал пугать нас безупречностью формы и цвета. Видимо по этой же причине, строя города и жизнь, мы создаём бомбы и выращиваем смертельные вирусы, чаще смотрим под ноги, а не в небеса над головой. Мы хотим стать напуганными немного меньше, чем обычно, угрожая самим себе быть уничтоженными, перейдя какую-либо черту совершенства.
