Женитьба – как трофей. Несёшь его на себе, как павлин несёт свой хвост. Гляньте, какой я красивый! Да таких хвостов… Не единственный, в общем. Ты говоришь – замуж выйти? Что ж не выйти-то? Выйду. Мне не сложно. Я там не была, но думаю, там не так уж и плохо, раз все выходят. Чего уж там.

Сверхцели… Тут-то ничего такого не должно быть. Это ж не бизнес. Женатство – дело серьёзное. Это не с боссом водку пить на корпоративе. Свадьба – это такая фигня… Ну, тип, серьёзно всё. Я ведь так и думаю, как говорю, а ты мне тут шутки разводишь? «Давай поженимся»… В прикол жениться не получится, я вот о чём. Людям всё шуточки да достижения, любезностями обменялись – и уже любовь, посмотрите!

Не-е, ты мне тут про женитьбу не рассказывай. Женитьба – это не карьерная лестница, это алгебраическая задачка. Тут думать надо. Решать. А у людей ведь как? Что в магазин зайти, что в ЗАГС – всё одно. А потом дивятся, как это ни друг друга не увидели, ни облаков на небе. Так вот и живут! Всё забавы. Ты говоришь – замуж выйти… Ну, давай. Коли не шутишь.

Я не шучу. И ты не шути.

– Шампанское по утрам пьют те…

– …кто хочет пить шампанское.

Маленький взрывчик открытой бутылки.

– Ты невыносима.

– А ты – зануда. К чему изобретать велосипед? Зачем все эти – либо, либо… Почему нужно обязательно выдумать какое-то оправдание для своих действий?

– Потому что мы пьём шампанское в десять утра.

– И что?

– Не знаю.

– Вот именно! Вот откуда у людей запоры. Потому что всю жизнь человек выкручивается то перед самим собой, то перед другими, чтобы не прослыть дегенератом.

– Мы пьём шампанское в десять утра.

– И? Ты ждёшь, чтобы я пила его с чувством вины? Если я открыла шампанское, значит, я хочу шампанское. Почему к любому действию надо прицеплять свод правил, которые не позволят мне делать то, что я хочу?

Глотки из бутылки, которые особенно звучно раздаются в ванне. Пена с ароматом припудренной ванилью клубники оседает на стенках. Бутылка с глухим стуком ставится на бортик, но тут же берётся в руки. Глоток.

– Что?

– Ничего.

Смех. Выжидающая пауза.

– Нет, я никак не пойму… ради чего люди разыгрывают все эти спектакли морали и этики, если сами же эту мораль нарушают?

Секундное молчание. Смачный глоток.

– Не знаю. Для порядка. Чтобы убедить друг друга в нормальности. Чтобы каждый понимал, что пить шампанское в десять утра – это плохо, и каждый это принял, а потом уже поступал, как захочется.

– Очень интересно! То есть как это – поступил, как захочется, но с чувством вины?

– Эм…

– Мда, любопытно. Устраивать все эти прелюдии затем, чтобы… ха-ха-ха, я не могу в это поверить! И долго ты так жил?

– Всегда.

– До меня?

– Всегда. Чёрт. Что ты хочешь, чтобы я сказал?

– Ничего…

Несколько глотков из горла.

– Может, добавим пены?

– Не спрашивай.

– Может, ты не хочешь.

– Не хочу что?

– Ну, пену.

– Пены практически не осталось! Почему не добавить? Почему ты вообще об этом спрашиваешь? Ты не умеешь решать сам? Тебе на всё нужно чьё-то разрешение?

– Я не…

– Что?

– Ничего! Хватит уже читать мне нотации! Я пью с тобой в ванне чёртово шампанское, я никогда этого не делал, да! Да, у меня запор, в моей жизни – абсолютный! Ты ждёшь, чтобы я расслабился и за две минуты выкинул из головы всё, что в неё вкладывали годами? Я добавлю пены! Чёрт!

Пыхтение, короткая борьба с крышкой от бутылочки геля. Густой аромат клубники под ванилью. Пена величиной с небольшой дом. Отсутствие лица напротив. Приглушённый пеной смех.

– Вот тебе пена. Всё, как ты хотела.

– Да, я хотела. А ты?

Пауза.

– Ты этого хотел?

– Я…

– Ты не знаешь?

– Я не против.

– Не против… Что это значит?

– Это значит, что я не против! Я не против пены, я не против шампанского, я не против…

– Не против переспать со мной?

– Что?

– Ты слышал вопрос.

– Я не…

– Ты «не»! Ты всегда – «не»! Когда ты научишься думать и решать сам, чего ты хочешь? Ты хотел эту пену? Почему ты сейчас в этой ванне? Ты этого хотел? Ты пьёшь шампанское в десять… Дьявол! Какая разница, во сколько? Ты никогда этого себе не позволял! Что изменилось? Ты этого хотел или я заставила тебя?

Тяжёлый вздох.

– Ты меня не заставляла.

– Почему же ты каждый раз спрашиваешь, чего хотят и что думают другие?

– Я привык!

– Привык быть тюфяком?

– Я не тюфяк!

– Натуральный! Ты ничего не можешь решить! Ты не уверен даже, нужно ли добавить пены, когда её очевидно не хватает. Ты спрашиваешь у меня. Если бы я сказала нет, ты бы добавил?

– …

– Ты молчишь, потому что нет – ты ничего не делаешь, пока тебе не дадут разрешающий сигнал.

Тяжёлый выдох. Небольшое бульканье. Звук пустой бутылки, поставленной на кафель.

– Открыть ещё?

– Ну вот опять.

– Хватит…

– Это ты – хватит! Почему ты опять спрашиваешь? Закончилось шампанское – открывай новое! Не смотри на меня! Открывай, если хочешь, если ты так чувствуешь! Пускай оно выдохнется, чёрт с ним! К чему тебе моё позволение?

Молчание. Хлопок открытой бутылки. Высунутая из пены рука с бокалом.

– Так-то лучше.

– Бокал? Откуда он у тебя?

– Он всегда здесь был.

– Тогда почему мы пили из горла?

– Потому что двух бокалов нет. В этом я держу зубную щётку.

Молчание, приоткрывающее интимную завесу жизни другого.

– Ты не хочешь меня поцеловать?

– Хочу.

– Тогда почему не целовал до сих пор?

– Я…

– Ждал разрешения?

– Чёрт…

Из пены протянулись губы.

– На.

Влажный чмок. Удовлетворённое сопение.

– Как насчёт вылезти?

– Куда?

– Из твоих вопросов, дурик.

Трудный день.

Встал рано, но солнце уже пекло. Из еды ничего не лезло, да и не успел бы, так что сразу взялся за работу. Пахал как вол до самого полудня. С волос струился пот, а солнце жарило так, что я едва не превратился в глазунью. Ресницы – и те были влажными. Такую бы знойную красотку, как это солнце! Но мечтать не вредно, а работы ещё хоть отбавляй. В полдень дали благословенный отдых. В аду, верно, и то не такая жарища.

В столовой – приятная прохлада и полумрак. Почти все молчали, утомлённые, и отпаивались водой. Есть не хотелось, но впрок надо было – работа продолжалась до вечера.

Уже в сумерках кожей ощутил её присутствие. Тяжело дыша, повернулся. Точно, она. Стоит и улыбается. Треплет меня по голове. «Как дела?» – спрашивает, наклоняясь ко мне. Нет сил ответить. Понимающе кивает, брызгает на меня водой и хохочет. Вода нагрелась на солнце, но всё равно приятно. Я тоже хохочу, и всё вдруг становится не важно. Валюсь на спину и не могу уняться – так хорошо и прохладно стало, и розоватый диск солнца, наконец, сходит с небосвода, и все облегчённо вздыхают.

Судороги смеха отпустили меня, но её уже нет. Чуть взгрустнулось. Я встал, отряхнулся. Ребята глядят на меня с дружеским участием и посмеиваются. Я ухмыляюсь, косясь на начальника. Идёт. На сегодня всё.

Наконец-то домой! Там уже разложена постель, но перед этим – ужин. Я, кажется, выдул прорву воды, но и от ужина не отказался, хотя он был скверным. Устал мертвецки.

В небе сияли звёзды. Хотел бы я поглядеть на них подольше, но глаза слипаются. Работа не ждёт, завтра снова вставать. Но я выдержу. Лишь бы солнце так не палило. Мне в моей шкуре тяжело.

Ведь я всё-таки конь.

Секс казался проявлением какой-то низменности, животности. Эти бездумные толчки напоминали ей отчаяние человека, который ломится в закрытую дверь, чтоб глотнуть свежего воздуха, но тут его не было.

Люди называли это «заниматься любовью», но любовь представлялась ей чем-то иным. Любовь необязательно подразумевала секс. В любви было место и восторгу, и радости, и пониманию.