Послышался протяжный скрип дверных петель, и в подвал вошел высокий человек с масляным фонарем в руках. Тусклое желтое пламя едва выхватывало из мрака черты его лица, но этого не хватало, чтобы распознать гостя. В то же время строгий офицерский мундир да висевшая сбоку шпага доходчиво говорили, что ничем хорошим этот визит не закончится. «Верхи» спускались к простым смертным лишь по двум причинам: либо озвучить приговор и насладиться душевными страданиями узника, либо излить душу и оправдать себя. — Боец, свободен! — произнес мужчина голосом Ричарда.

Калеб непроизвольно попятился от решетки, тем самым вынуждая друга подойти ближе и оказаться в лучах света. Уже от одной только мысли, что же могло произойти с человеком, которого он знал всю жизнь, чтобы тот изменился до неузнаваемости всего за несколько часов, ему стало страшно. Или прошло больше времени? Что если барьер искажает время, и разница между их посадкой составила месяцы, а то и годы? Какогὸ ему тут было в одиночестве, на вражеской территории, без надежды на спасение? И как это повлияло на его психику, до того казавшуюся твердой как камень?

Ричард вышел на свет, поставил фонарь на пол и посмотрел на товарища незнакомыми голубыми глазами. Его некогда черная шевелюра почти обесцветилась, прежний оттенок угадывался разве что у самых корней волос, да и кожа приобрела благородную бледность. Тот, кто стоял по ту сторону клетки, едва ли походил на прежнего Рича, превратившись скорее в его тень, безжизненного призрака.

— Калеб, — едва Ричард произнес его имя, как на лице друга расцвела улыбка, улыбка надежды, казавшейся невероятно чуждой этому месту. — Мне жаль, что ты здесь оказался. Зачем ты свернул? Тебе следовало выполнять задание, а не искать меня.

— И все? — опешил Калеб и еще секунду просто стоял с открытым ртом. — А как же: «Калеб, я так рад тебя видеть, хорошо, что ты жив, а то я волновался».

— Жив ты ненадолго. — Ричард вздохнул и опустил глаза. — Тебя собираются сжечь, и я с этим ничего не могу поделать. Да и не хочу…

— Что? Как это? — он едва на ногах устоял, от услышанного. Лучший друг, практически брат, собирался просто смотреть, как его обольют бензином и подожгут на потеху толпе? Поверить в это было невозможно и чертовски больно. — Что с тобой случилось? Куда делся Ричард?

— Не знаю. — Мужчина безвольно уперся головой в прутья, а от его стати и выправки в одно мгновение не осталось ни следа. Теперь перед Калебом стоял просто безумно уставший человек. — Я раздваиваюсь. В голове живут словно две личности. Я помню свою прежнюю жизнь, нашу дружбу… но все это постепенно меркнет, погружается в туман и забывается, как сон. В то же время я знаю, что меня зовут Артур, и я уже десять лет служу при дворе Его Величества. Вот как это возможно? Как?! — Он поднял болезненный взгляд на друга, будто моля открыть истину и прекратить его мучения.

— Я… — Калеб не знал, что ответить, да и просто не мог осмыслить, что же на самом деле творилось с другом. А какие имелись варианты? У товарища поехала крыша? Только вот мир вокруг как раз больше подходил этому мифическому Артуру, нежели самому Калебу, и выходило, что с головой неладно как раз таки у него самого. Возможно, гипноз? Но ему всегда казалось, что психика Ричарда нерушима, как гранит, его даже рекламные акции не совращали. И тем не менее результат некоего воздействия налицо, и с этим определенно нужно что — то делать. Даже если они выберутся, это наваждение может непоправимо сказаться на их совместной работе. Впрочем, Калеб всегда мог связать товарища и примотать к дереву, чтобы тот не натворил глупостей, пока последняя надежда человечества бредет к Роковой Горе, в шапочке из фольги, конечно же.

— Даже сейчас мне трудно говорить с тобой. — Он снова опустил голову и продолжил: — Я слышу в голове чужие мысли, которые говорят мне что делать, как думать и кем быть. Наверное, это как во сне: я остаюсь собой, все осознаю и в тоже время словно играю роль, написанную для меня.

— Рич, ты можешь бороться. Из всех людей, что я знаю, уж ты — то способен побороть это. Что бы с тобой ни происходило, мы найдем выход, вместе. — Калеб сделал робкий шаг в направлении друга, но тот даже не шелохнулся. — Открой камеру, выпусти меня.

— Не могу… Артур не может… не хочет. Для него ты преступник. — Ричард тихо застонал. — Он ведь практически меня поглотил, заменил собой. Я позабыл о тебе, о задании, у меня началась другая жизнь, не менее реальная. И что самое интересное, тебя не существовало еще час назад, а потом внезапно все вспомнили, что ты еретик, сбежавший из казематов монастыря в горах. Мерзкое чувство, когда в голове всплывает воспоминание настолько глубокое и настолько хорошо забытое, что его появление сопровождается практически физической болью.

— Борись с этим, Рич! Тут творится что — то странное, и нам надо поскорее возвращаться к капсулам. Черт с ним, с заданием, на кону наши жизни. Твоя жизнь!

— Ее больше нет. Меня больше нет. Боюсь, уже слишком поздно… Я не могу сопротивляться этому наваждению, прости, но тебе придется делать все самому. Моих сил, возможно, еще хватит, чтобы тебя вызволить, но дальше решай сам: бежать или выполнять задание… В любом случае Артур тебе помешает, он этого хочет… хочет во что бы то ни стало схватить тебя.

— Я тебя тут не брошу, и плевал я на твоего воображаемого Артура! — Калеб сжал кулаки и уже готов был подойти и если не отвесить оплеуху, то уж точно хорошенько потрясти за плечо отчаявшегося друга.

За дверью послышалась возня и эхом разнесся гулкий бас. Ричард встрепенулся и начал преображаться: плечи его расправились, спина выпрямилась, подбородок приподнялся, рука легла на эфес шпаги — и теперь по ту сторону решетки стоял самый настоящий аристократ, будто сошедший с музейной картины. — Хочешь жить — начни мне подыгрывать. — На лице друга проступило безразличие и даже некая скука, а в глазах сверкал лишь холод да усталость. — Я постараюсь тебя вытащить, если только…

— А, сэр Артур, вот вы где… — В темницу протиснулся тучный человек, чье красное одеяние недвусмысленно говорило, что он не кто иной, как сам кардинал. — Что знатный господин может делать в компании этого ничтожества?

— Нич… жества?! — Калеб по привычке хотел было возразить и красочно описать все, что думает об этом жирном борове в занавеске, но вовремя опомнился и умолк, изображая смирение и раскаяние.

— Вот видите, в нем говорит бес! — радостно кивнул кардинал и, садистски улыбнувшись, уставился на пленника. — Только взгляните, что на нем надето. Неужто подобные тряпки нынче носят в Преисподней? Ох, с какой же радостью мои послушники его освежевали бы да изучили. Ведь наверняка, если поискать, то отыщется и хвост и рога.

— К сожалению, его ждет костер, так что нечего будет изучать, разве что пепел и серу, — совершенно спокойно возразил Артур, стоя вполоборота и посматривая на друга чуждым взглядом.

— О, не беспокойтесь по этому вопросу, — радостно заявил толстяк. — Я получил письмо от Его Величества. Нашего одержимого ждут при дворе для обряда очищения. Впрочем, если ничего не выйдет, то дворцовая площадь прекрасно подходит для большого костра. Столичных жителей давно не радовали жаркими представлениями. Спорю, что и ваш сын ни разу не видел ни одной казни.

— Вы правы, ни один из моих отпрысков не видел казни, да и я сам, смею заметить, присутствовал на подобном лишь в детстве. Кажется, эта традиция давно изжила себя.

— Вполне возможно, о ней стоит напомнить. Что же, мой друг, идемте. Оставьте беса в одиночестве, ему предстоит долгая дорога на рассвете. Может, даже повезем его напоказ через пару деревень, пусть селяне покидают камни да поплюют на него.

— Отличная мысль, ваше преосвященство, — кивнул Артур и уголки его рта растянулись в довольной, если не сказать злорадной ухмылке. Было ли это по — настоящему или Ричард настолько хорошо играл свою роль? Во всяком случае, по спине Калеба пробежали мурашки, и ему стало по — настоящему страшно не только за себя, но и за друга. — Не желаете поужинать перед вечерней проповедью?