– У тебя новый станок есть? – спросил Илья, потирая заросший подбородок. Серега кивнул, достал молотый кофе, который спиздил из кофейни, заварил его в две чашки и сел на табуретку. Они молча ели и курили, Серега чувствовал накатывающую тоску от осознания, что сейчас Илья снова уедет, а он останется один и будет перебирать эти воспоминания, как Скупой рыцарь Пушкина. До общения с Комаровым он не мыслил такими категориями, а теперь стал замечать вечные сюжеты и в своей жизни. Это ее немного украшало, но сути не меняло. Илья снова его бросит, и ничто это не сможет изменить. Серега жадно курил, глядя в его лицо, пытаясь сохранить в памяти его черты.

– Что, хреново выгляжу? – спросил Илья, по-своему истолковав долгий взгляд Сереги. – Я вчера с колонии откинулся.

– Правда? – удивленно спросил тот. – А почему не сказал?

– Да нам не до этого было вчера, – усмехнулся Илья и выпустил вверх несколько колец дыма. – Меня сегодня родоки домой ждут. Я тут на Кряжу сидел, пацаны тачку и бабла прямо ко входу подогнали. Но грех к тебе было не заглянуть.

– Прямо сейчас уезжаешь? – проглотив ком в горле, спросил Серега.

– Не, сначала тебя еще пару раз выебу, если ты не против, – Илья затушил бычок в пепельнице, встал и направился в спальню. Серега продолжал сидеть и курить. Так он словно продлевал мгновение, когда они были вместе. Спустя пару минут Илья вернулся с лубрикантом и свежей пачкой гандонов – он их вчера словно на роту солдат закупил.

– Эй, ты че грустный? Я тебе вчера жопу порвал? – спросил он и потянул Серегу к себе. Тот встал и заглянул ему в глаза.

– Нет. Я просто не хочу, чтобы ты уезжал.

Илья на это ничего не сказал, просто притянул его к себе и стал жадно целовать. Серега обхватил руками голову Ильи, проник языком в его рот, обшаривая его внутри, скользя по гладким, словно отполированным зубам, впуская его язык внутрь себя. Полотенце упало на пол, он этого даже не заметил, когда сел голой жопой на старый кухонный стол. Илья смахнул все оттуда одним движением, и остатки завтрака попадали на пол с грохотом. Он взял в руку член Сереги и стал его жестко дрочить, потом отпустил, поднял с пола пачку гандонов и вытащил оттуда один. Спустя пару минут они уже трахались, наполняя квартиру ритмичным стуком стола о кафельную стену кухни. Под ними на полу был рассыпан кофе, в полном беспорядке валялись вилки, чашки, пластиковые упаковки от колбасы и сыра. И когда Илья сделал последний рывок внутри тела Сереги, тот прошептал:

– Я люблю тебя.

– Серёженька, – тихо сказал Илья и заглянул ему в глаза. – Не надо так делать.

Он вышел из него, отстранился, выбросил гандон в мусорное ведро и снова пошел в спальню. А Серега снова остался один на кухне. Он сел голой задницей на холодный подоконник и закурил. На улице таяли сугробы и порывистый ветер колыхал ветви старой березы. Он слышал, как Илья собирается, но не повернул голову, чтобы его проводить.

Серега не хотел видеть, как он уходит.

– Эй, – крикнул Илья из прихожей и, не услышав ответа, прошел на кухню. Он был уже полностью одет.

– Ничего не говори сейчас, – попросил Серега и закрыл глаза.

Илья кивнул, пошел к двери, но остановился на пороге, вернулся на кухню, поцеловал Серегу в губы, а потом быстро, словно боясь задержаться лишнее мгновение, вышел из квартиры и хлопнул дверью. Серега вскочил с подоконника, схватил тяжелую хрустальную пепельницу, полную окурков, и запустил ее в стену.

– Сука! – заорал он и вылетел из кухни, чтобы рухнуть на кровать и пролежать там вниз лицом до конца дня. На него накатило вдруг такое отчаяние, какого он не помнил за собой со дня смерти бабушки.

Вечером ему позвонил Комаров:

– Сережа, ты почему на пары не ходишь? Мы же договаривались.

– Я заболел, Александр Михайлович, – соврал Серега.

– Простудился? – голос Комарова был сочувственно-встревоженный.

– Да.

– Выздоравливай и обязательно приходи на лингвистику. Я подготовил для тебя несколько интересных монографий по теме твоей курсовой.

– Хорошо, Александр Михайлович, спасибо, – сухо сказал Серега, а потом, ощущая неприятную паузу, добавил: – Извините меня, я был неправ, когда мы общались в последний раз.

– Ты передумал работать в кафе? – в голосе Комарова была слышна улыбка.

– Нет. Но я вам нагрубил. И мне стыдно, – Серега шмыгнул носом.

– Сережа, у тебя правда есть диагноз по психиатрии? – серьезно спросил Комаров.

– Да.

– Можно узнать, какой?

– Я точно не помню, Александр Михайлович, – вяло ответил Серега.

– Если не хочешь, не говори, – нервно отозвался Комаров.

– Да нет… я просто не помню, дисмиссия какая-то.

– Дистимия? – поправил Александр Михайлович.

– Да, вроде, – Серега потер глаза кулаком, у него закружилась голова от долгого лежания на кровати.

– Сережа, ты ведь не простудился, верно?

Серега молчал, кусая губы.

– Тебе прописали какие-то препараты? Ты их пьешь? – не унимался Комаров.

– Александр Михайлович, я приду послезавтра на пары. Не надо обо мне так беспокоиться.

– Я скучаю по нашим беседам, Сережа, – вдруг тихо сказал тот. Серега тяжело вздохнул.

– Я тоже скучаю, Александр Михайлович, – отозвался он и повесил трубку. Этот разговор окончательно лишил его сил, он лег и забылся беспокойным, с множеством неясных тревожных сновидений сном.

На следующий день он пришел на работу в мрачном настроении и с порога наорал на уборщицу за грязь в зале. Аня посмотрела на него с любопытством, а потом подошла вплотную и положила руку ему на член.

– А я все думаю, когда ты ко мне приставать начнешь? А ты, значит…

– Замолчи, – Серега резко оттолкнул ее от себя. – Я молчу о твоих делах, ты молчишь о моих. Иначе быстро вылетишь отсюда, поняла?

– Да, поняла, поняла, – усмехнулась Аня и отступила. – И не надо так грубить. Видать, твой бандит…

– Заткнись, блядь, – рявкнул Серега. – Иди салфетки по столам разложи. Мы открываемся через две минуты.

Весь день у Сереги все валилось из рук. Он никак не мог выкинуть из головы момент, когда Илья поцеловал его на прощанье. Это было даже больнее, чем когда он уходил в прошлый раз, матерясь на кого-то по телефону. С тех пор Серега на кухню даже не заходил, ему было невыносимо видеть весь этот срач с рассыпанными окурками и кофе по всему полу вперемешку с остатками жратвы, которую Илья подогнал. Все это там сейчас наверняка заплесневело и воняло. Но это была хуйня по сравнению с тем адом, что творился у него в душе.