– Лина! – он обрывает меня. – Ты такого мнения обо мне? Как ты вообще себе такое вообразила!

– Когда я уезжала в конце июня, Антон, ты ворчал. Разве, не было этого? – спрашиваю я.

– Было, помню. И это моя оплошность, Лин. Я же живу с родителями, они всегда рядом. Но потом я поставил себя на твоё место и понял, что был не прав. Я признаю это. Что ещё?

– Расстояние…

– Ли-ин, ну ты же не на год уехала или больше! И месяц к тому же уже прошёл. И нам полезно будет.

– В смысле полезно? – удивляюсь я.

– Потому, что я по тебе соскучился! – говорит он и улыбается. – До невозможности! Вот была бы такая технология, чтобы через экран можно было бы обнять человека… и поцеловать… – размышляет вслух он.

– И я скучаю…

– Ли-ин, пожалуйста, не выдумывай себе ничего лишнего и верь мне… Или, может, мне камеру на себя повесить, чтобы ты не сомневалась?! А то и я тебе начну спрашивать, что ты по вечерам делаешь?

– И спрашивай! – дразню его я.

– И что же ты делаешь по вечерам, Лин?

– Книжки читаю. Всё очень однообразно.

– И никуда не ходишь?

– Да не с кем мне куда-то ходить. С бывшими одноклассниками я не общаюсь уже давно, а с дворовыми друзьями наши интересы давно разошлись. Так что, я просто книжный червяк… – и прыскаю от смеха.

– Ли-ин… – протягивает он. – Мама тебя до слёз не доводит?

– Нет… – отвечаю я, хотя пару раз уже такое было.

– Точно? – переспрашивает Антон.

– Да. – лгу я. – Всё нормально. А что?

– Да ничего. Ты у меня любительница поплакать, хлебом не корми. – и он смеётся.

– Чего! Кто я?! – возмущаюсь я и угрожаю ему через экран кулаком.

– Лина… Лина… – он уже задыхается от смеха. – Знаешь, кто ты? Ты… ты домашний плакунчик!

– Как ты сказал? Кто я? Антон?! Как ты меня обозвал?

– Ты домашний плакунчик, Лина! Мне в детстве родители читали сказку про лесного плакунчика. А ты тоже плакунчик, но только домашний!

– Не помню я таких сказок! Мне такого не читали! – возмущаюсь я.

– Вот приедешь, я тебе прочитаю лично! – дразнит меня Антон.

– А я сейчас тогда возьму и просто брошу трубку! – предупреждаю я, но мне самой становится смешно, и я начинаю хохотать.

Перед отъездом мама снова пришла мне промывать мозги.

– Мам, ну только не надо опять о том же! – говорю ей я, как только она заходит ко мне.

– Элина, дочка, мы с папой столько вложили в тебя и не хотим потерять.

– Вы меня не теряете. – сухо отвечаю я.

– Элина! Ну какое будущее тебя ждёт! Ты далеко от нас, а вдруг что случится?! – всплескивает она руками.

– Мам, да ничего плохого не случится! Я взрослый человек! Хоть вы и не хотите этого признавать, всё измеряя своими мерками.

– Вдруг ты, не дай Бог, забеременеешь и…

Я перебиваю её, закатывая глаза.

– Мама! Да хватит уже! Я же не наивная дурочка, в конце концов! И не бросаюсь в омут с головой, чтобы забыть обо всём на свете! Ну что ж это такое, мама! Почему ты меня пилишь и пилишь! – негодую я. – Я одно понять не могу, почему девушки воспринимаются часто эдакими простушками, которых можно на раз соблазнить и выкинуть!

– Элин… – она садится на диван и приглашает меня сесть рядом. – Выслушай меня.

– Хорошо, мам. Слушаю. – облокачиваюсь на спинку дивана и обхватываю руками колени.

– Элин, в общем… – голос мамы слегка дрожит. – Когда… когда я училась на первом курсе, я познакомилась с мальчиком с 3 курса и между нами вспыхнуло чувство. И… я…

– И что ты?

– И я… я… забеременела… – выдыхает она.

Я поворачиваю голову и удивленно смотрю на маму. Ясно теперь, откуда у неё в голове подобные мысли. Но она сидит с непроницаемым лицом и продолжает:

– И он меня бросил, Элина… Бросил, не задумываясь. Мне тогда вообще показалось, что всё, это конец! Конец всего! А мама моя, когда узнала, заставила сделать аборт и перевестись в другое учебное заведение. Ты не представляешь, как мне было тогда больно, очень больно, дочка! – я вижу, как глаза матери наполняются слезами.

– Мама! – обнимаю её. – Но почему ты думаешь, что со мной должно произойти тоже самое!? Мы же разные люди! Разное время и разные обстоятельства! Сколько тебе лет тогда было? – спрашиваю её, а в голове у меня так и крутится фраза «по себе людей не судят!», но озвучивать её в данной ситуации просто неприемлемо.

– Семнадцать… – она вытирает слёзы и отстраняется от меня, вернув свою непроницаемость.

– Мам, а мне двадцатый год пошёл уже, если что.

– Элина, ты не понимаешь, через что я прошла! И, если с тобой что-то подобное случится, это будет так больно, что не представляешь, как. И мне потом будет больно вдвойне от того, что не уберегла тебя. – говорит она. – Одумайся, пока не поздно! Давай переведёшься учиться поближе и выкинешь это всё из головы! Элина?

– Мам! «Это»? – раздражаюсь я на её слова. – Это не просто «это», мама! Это человек, который меня понимает и принимает такой, какая я есть. Я сто раз подумаю прежде, чем что-то сделать. – уверяю её я. – Мне с ним спокойно и удобно, понимаешь, мам, удобно! А не то, что я бросилась в омут страстей и потеряла голову. Нет у меня такого. Я не такая, как ты!

Последние слова её явно задевают, она встаёт и, уходя, бросает мне:

– Элина, что ж, выбор за тобой! Раз взрослая, значит, готовься отвечать сама за свои поступки.

– Вот и отвечу! – злюсь и кричу вслед ей.

И в конце августа, когда, я, рыдая, уезжала от родителей обратно на учёбу, то уже знала, что к ним я вернусь совсем нескоро.

Я прилетела рано утром и, получив багаж, угрюмо шла по зданию аэропорта. Антон меня встретил, и, когда мы, обнявшись, долго стояли на парковке, я поняла, что приехала домой. Теперь мой дом там, где и он. Я не могу сказать, что влюбилась в него без памяти. Нет, совсем нет. В этом мама реально меня не понимала. Мне нравилась его забота, а также и то, что он поставил меня выше своих друзей, но я никогда его об этом не просила и не попрекала. Он сам сделал такой выбор. И была ему благодарна за это.

Я, наконец, поняла свою мать, и почему она всё время так себя вела со мной этим летом. Да, мне было жаль её, жаль, что всё так произошло с ней. Но я же другая!? Люди часто не хотят понять и принять, что и в семнадцать лет человек может быть гораздо мудрее, чем тот, кому тридцать или сорок. Они не верят в это, считая, что только опыт позволяет стать мудрее и оценивать верно ситуацию. Но ведь это совершенно не так! Есть люди, которые и в свои сорок остаются инфантильными, а опыт только стучит граблями по их голове, не прибавляя ни капли житейской мудрости. Но эта проблема редко, когда решается, но может значительно обостряться, вызывая лишь недопонимание разных поколений людей, особенно близких родственников, приводя к раздорам и бесконечным спорам.

В ноябре отец Антона получил работу в другом городе, и они с матерью уехали, оставив Антона одного. Мать его очень долго уговаривала поехать с ними и перевестись в другой вуз, но он предпочёл остаться со мной, лишний раз спровоцировав гнев матери.

И тут началась осада. Антон стал уламывать переехать к нему. Я три месяца держалась, как могла, но уступила, прекрасно понимая, чем это в конечном итоге всё закончится. Антон стал моим первым мужчиной. Жалела ли я тогда об этом? Вспоминала ли нотации матери на сей счёт? Нет. И нам было далеко уже не семнадцать лет. У меня не было никогда никаких предубеждений, тем более, мы любили друг друга и стали жить вместе. Хотя, мама, если бы узнала, обязательно что-нибудь сказала по этому поводу. И, однозначно, какую-нибудь гадость…

Я никогда не парилась, что мне и как надеть на себя. Со школьных лет привыкла бегать на уроки в брюках или джинсах, обязательной школьной формы у нас не было. Антону, такое ощущение, было всё равно, в чём я хожу, хоть в мешке из-под картошки, но вот ночные рубашки и пижамы без его одобрения купить было просто невозможно. А в мешке, естественно, я никогда и не ходила.