Никогда еще смерть так отчетливо, физически ощутимо не дышала ему в спину.

Никогда еще не было настолько страшно.

***

А потом – Джейс в совете, отдаляющийся от него, выбирающий политические уловки и интриги вместо помощи людям. А потом – Джейс, всерьез обсуждающий, стоит ли использовать технологию хекстека, их детище, в создании оружия против тех людей, которым они хотели помогать. А потом – Джейс, такой, каким Виктор никогда не ожидал его увидеть.

А потом – Джейс, который смотрит на советницу помутневшими влюбленностью глазами, и слушает лишь ее.

И отворачивается от Виктора.

Теперь Джейс горел еще ярче прежнего – Виктору же, которому этот свет больше не предназначался, никогда еще он не казался таким фальшивым.

И никогда еще он, казалось, не нуждался в нем сильнее.

И вдруг сон в кровати стал невыносимо выматывающим, холодным и невозможным, а в кресле оказалось слишком много места, чтобы вообще уснуть.

И вдруг ноги стали подламываться даже тогда, когда тело поддерживала трость – но не оказывалось никого рядом, чтобы надежно обхватить пальцами за предплечье.

И вдруг одиночество перестало приносить утешение и покой.

И был сам Виктор, который в порыве, в отчаянном желании продлить собственную жизнь, в смеси страха и злости – из его пальцев ускользает не только жизнь, из его пальцев ускользает единственная за всю эту жизнь настоящая дружба, единственный человек, которому Виктор научился доверять, единственный, кто, казалось, доверия стоил…

Был этот Виктор, принимающий решения хуже всех тех, что принял за последние недели Джейс.

И было мерцание, пролитое в собственные вены, и были выламывающиеся кости, и были подчиняющиеся собственной воле руны.

И был бег.

Первый в жизни настоящий бег. С хрипом в скулящих, требующих пощады легких. С холодным воздухом, хлестко швыряющим ледяные удары в лицо. С болезненным, сладким, упоительным нытьем в стремительно передвигающихся ногах. С солью, оседающей на губах – и пониманием, что эта соль вытекает из глаз.

Миг, которого Виктор жаждал всю жизнь – и который оказалось невозможно разделить с единственным человеком, с которым его разделить хотелось.

Понимание того, как далеко он зашел, каким чудовищем стал пришло тогда, когда пепел Скай надежно тащил его под землю. Тогда, когда он сидел на полу лаборатории – и читал ее заметки, и знакомился с ее внутренним миром, о котором не потрудился ничего узнать за долгие годы.

И знакомился с ее преданностью ему, Виктору.

Едва ли ему в лицо могла прилететь оплеуха более надежная, более отрезвляющая, чем эта.

Едва ли когда-нибудь хоть на толику померкнет тот миг, когда он держал в руках хрупкую, разлетающуюся атомами Скай, пока его собственная жажда что-то доказать убивала ее растущим в своей силе и жадности кристаллом.

***

Мощь Пилтовера простиралась перед Виктором ясным небом и потраченными возможностями.

Прах Скай подхватывался ветром так легко, будто ее смерть для мира – лишь одна незначительная часть пазла в веренице истории.

Тогда как в жизни Виктора эта часть поставила финальную точку.

***

Он все оглядывался назад, пытаясь понять, в какой точке свернул не туда. В какой миг жажда величия настолько затмила ему глаза, что совсем позабылись истины, которые были в прошлом фундаментом его мира.

Когда-то Виктор продолжал упрямо двигаться вперед, лишь подгоняемый жалостью и снисходительностью в чужих глазах.

Сейчас он понимал, что лишь жалости и снисходительности заслуживает.

Презрения заслуживает.

Ненависти.

Если бы Джейс узнал…

Его осуждающий взгляд под собственными веками был так ярок, что Виктор скрипнул зубами. Потянулся за тростью – быть может, эта трость всегда была его наказанием за будущие грехи; его данностью, целиком и полностью заслуженной; тем, от чего он не имел права даже пытаться избавиться.

От воспоминания о скулящих легких, о ветре в лицо и о сладком нытье в ногах Виктор старательно закрылся. Этого он не заслуживал. Никогда не заслуживал.

А чего же тогда он заслуживал?

Виктор почти ушел. Почти. Он успел отвернуться, успел сделать шаг. Но потом…

В голове продолжала пульсировать эта мысль.

«Чего же ты заслуживаешь, Виктор?»

Взгляд вниз, туда, к отпущенному на волю праху. Жажда что-то доказать, жажда оставить после себя след, жажда величия: все то, что перекрыло светлые идеи их замыслов – перекрыло желание помогать людям.

В ушах шелестел веселый и ликующий смех Джейса.

Их ночи, проведенные за исследованиями и обсуждениями, их споры, неизменно приводившие к нужному решению, их сон в тесном пространстве кресла, разделенном на двоих, сильная рука Джейса на собственном запястье, на плечах, на спине.

Единственная опора кроме себя самого и трости, которую Виктор когда-либо признавал.

Единственный, кто смог сместить с пьедестала одиночество – верного друга Виктора на долгие-долгие годы.

Один – поцелованный солнцем.

Второй – спрятанный в меланхолию тени.

И пока Виктор говорил себе, что это Джейс был тем, кто предал все их идеи, все их идеалы – сам предал куда успешнее и масштабнее.

Какой смысл в величии, если у величия такая цена?

Какой смысл становиться кем-то, если по пути становишься монстром?

Такое множество раз в своей жизни Виктор поднимался, падая – но сейчас в подъеме не виднелось никакого смысла. Хотя, быть может, в этом и был смысл – он никогда не имел права подниматься. Быть может, мир все это время был прав.

Жалкий.

Ничтожный.

Ломающий все, чего касается.

Призрак праха на собственных руках тянул туда, вниз.

Сердце грохотало в ушах церковным колоколом. Всего лишь один шаг – и все закончится, и это гнилостное отчаяние в грудной клетке, эта душащая вина, эта тяжесть праха наконец уйдут. Все равно он скоро умрет – теперь спасения больше нет, так зачем оттягивать неизбежное?

Виктор подался вперед…

– Не помешаю?

…и резко обернулся.

На секунду его швырнуло туда, в тот день годы назад. К черноте неба, сочащегося кровью из разлома стены. К сломанному мальчишке, сочащемуся отчаянием и безнадежностью. Кажется, эти же слова Виктор сказал ему тогда.

Жизнь – поразительная вещь, стыкующаяся иногда разломами в самых неожиданных местах. Закручивающаяся спиралью и закольцовывающаяся там, где меньше всего этого ждешь.

Но где это больше всего нужно.

Виктор смотрел на Джейса – тот самый мягкий виновато-извиняющийся взгляд из-под бровей, которому никто не смог бы противиться.

Джейс уходил – но возвращался.

Всегда возвращался.

Пилтовер простирался перед ними потраченными возможностями – и все еще неизведанными шансами. Ярко освещенный солнцем неба и солнцем Джейса, Виктор ощущал, как спасительные тени растворяются вокруг него, заставляя выйти на свет. Заставляя смотреть вперед.

Может быть, Джейс – тот, кого всегда было достаточно. Достаточно, чтобы не сдаться. Чтобы не шагнуть в пропасть трусливо – а попытаться исправить то, что сам же натворил.

Тот, ради кого все это было.

Они оба совершили ошибки – они оба стоят здесь и сейчас. Рука об руку. Вместе.

Мечты на двоих.

Будущее на двоих.

Ладонь Джейса на собственном плече – и Виктор снова мог дышать.