Приготовившись к тому, что вот сейчас в глазах Джейса появится та жалость, к которой Виктор был совершенно не готов. С которой не был уверен, что сможет смириться. Справиться. Одно дело – весь остальной мир, которому Виктор наловчился отвечать холодом и спокойствием.

Другое дело – Джейс.

Но жалости в этих глазах так и не появилось. Зато там было беспокойство. И беспокойство же было в тихом и мягком, но уверенном голосе, когда Джейс спросил:

– Ты в порядке?

И Виктор вдруг почувствовал, как расслабляется. Как отпускает туго натянутая внутри струна, позволяя дышать.

Да, это был не весь остальном мир – это был Джейс, в чем, казалось, и заключалась вся суть.

Вместо того, чтобы резко вырваться из хватки Джейса, как планировал изначально – и плевать, если это все же закончилось бы самым жалким падением из возможных, – Виктор принялся осторожно выпутываться из его рук, потянувшись за тростью.

– В куда большем порядке, чем был ты три недели назад, когда напился и пропахал носом пол.

Наконец сдавшийся и с легким, но очевидным недовольством отпустивший его Джейс, в ответ на это расхохотался во весь голос. Из глаз его беспокойство окончательно вымыло ярким лучистым светом, и Виктору вдруг захотелось отвернуться.

***

Иногда это было физически больно – смотреть на Джейса. Он сиял слишком ярко для кого-то вроде Виктора, предпочитающего оставаться в тени.

И все-таки, Виктор никогда не отворачивался.

***

Не отвернулся он и сейчас, лишь коротко, сдержанно улыбнувшись в ответ.

***

С тех пор Виктор продолжал иногда забываться – и всегда, неизменно это происходило лишь с Джейсом наедине, в минуты, когда их захлестывало очередной идеей. Мыслью. Теорией.

Виктор мог резко подняться с кресла, ломанувшись к столу – Джейс тут же оказывался рядом, надежно обхватывая пальцами предплечье.

Виктор мог слишком порывисто повернуться и не удержать равновесия – ладони Джейса тут же оказывались на плечах, помогая устоять.

Виктор мог попросту начать экспрессивно размахивать руками в попытке донести какую-то мысль – и вдруг осознать, что все еще не упал лишь потому, что ладонь Джейса на спине помогает оставаться в вертикальном положении.

Это было… странно.

Непривычно.

Доверие на каком-то подсознательном уровне – а ведь если жизнь Виктора чему-то его и научила, так это тому, что доверять можно лишь себе самому. Да и то с оговорками.

Близость Джейса что-то высвобождала в нем, что-то порывистое, импульсивное, что-то, временами пугавшее – но желания бороться с этим отыскать в себе не удавалось. Джейс был не только поцелован солнцем – он также был поцелован вдохновением, и щедро это вдохновение дарил Виктору.

А Виктор, сердце которого еще в детстве было отдано книгам, науке, изобретениям, это вдохновение жадно ловил.

Никогда в жизни не имевший опоры кроме себя и своей трости, он вдруг осознал, что опирается на подставленную руку Джейса – в то время, как Джейс опирается на его собственную руку. И от этого совершенно не хотелось отгородиться так же, как Виктор отгородился от всего остального мира холодом и равнодушием.

Происходящее казалось правильным.

Они стояли на пороге прогресса – а потом переступали этот порог, чтобы обнаружить за ним все новые и новые двери и тут же приняться их исследовать.

***

Вместе.

Рука об руку.

***

Но там, за пределами их общего мира, крохотного физически – бесконечного в собственных умах, все было несколько иначе. Там Джейс был солнцем, расточающим улыбки, собирающим в горсти чужие сердца, но совершенно, кажется, этого не замечающим – Виктор же продолжал держаться позади. Оставаться в тени.

Но это никогда не становилось проблемой.

Джейс все еще был чуть-чуть самовлюбленным и чуть-чуть бахвальным – но теперь Виктор думал об этом с теплом, а не с иронией. Просто Джейс был таким, ему нравилось внимание и признание – но при этом он не становился от внимания и признания зависимым. У него было огромное доброе сердце, и Виктор верил – даже, пожалуй, знал: этого достаточно для того, чтобы он не переступил черту. Чтобы не стал тем, кем никогда не хотел стать.

Тем, кто был бы самому Джейсу противен.

В это время Виктору более чем хватало второстепенной роли. Ему нравилась меланхолия той тени, в которой он продолжал скрываться – мысль же о том, чтобы оказаться в центре чужого внимания, совершенно не прельщала.

Их идеи воплощались в жизнь, меняли мир – этого было достаточно, а Джейс заслуживал того, чтобы принимать благодарность за все.

Временами вспоминались собственные давние мысли о том, что Джейс обречен на успех – и сейчас в правдивости этих мыслей Виктор убеждался раз за разом. Одна неудача – лишь случайность, ступенька на пути к абсолютному величию.

И лишь иногда.

Лишь иногда, глядя на гордо вышагивающего, приветствующего мир улыбкой Джейса, Виктор задумывался о том, а каково это было бы – так же уверенно вышагивать рядом? Стоять бок о бок не только за закрытыми дверьми их лабораторий и мастерских?

Но он тут же встряхивал головой, отмахиваясь от этих фантазий. Глупость какая.

Ему ведь это не нужно.

Совсем не нужно.

Если бы хоть раз Виктор изъявил такое желание – он знает, Джейс тут же с удовольствием утянул бы его за собой, на свет. И плевать Джейсу было бы на косые взгляды, на жалость и снисхождение – как всегда было плевать и на хромоту Виктора; он бы без сомнений, не оглядываясь на последствия, заткнул любого, кто бросил бы в адрес Виктора хоть одну нелестную реплику. Кажется, слова «калека» в лексиконе Джейса вовсе не существовало.

Не существовало в нем и понимания того, как это можно осуждать.

Но Виктор на свет не хотел. Более чем хватало того света, который дарил ему Джейс, стоило им остаться один на один; который очень отличался от того света, что Джейс отдавал всему остальному миру – но, может, так лишь казалось.

Иногда Виктор думал, что, раз уж Джейс солнце – то он сам, должно быть, луна.

И свет Джейса отражает, подпитываясь им.

Живя им.

***

Хотя иногда этого света все же становилось слишком.

Слишком много.

Слишком ярко.

***

Джейс всегда умел удивительно чутко улавливать, когда именно нужно оставить Виктора одного. Когда нужно дать ему выдохнуть – и немного восстановить энергию, которой рядом с Джейсом уходило неизменно в минус.

От одиночества Виктор никогда не отказывался – и оно все еще было ему другом. Он все еще в нем нуждался, временами – особенно остро.

Но теперь это одиночество не становилось абсолютным.

Джейс давал ему время – и Джейс возвращался.

***

Всегда возвращался.

***

Однажды, во время одного из рутинных дней, проведенного за работой, Виктор совершенно не успел уловить, как свет дня сменился сумерками вечера.

Как сумерки вечера сменились чернотой ночи.

Казалось, секунду назад он склонялся над вычислениями, пытаясь найти ошибку – а сейчас вдруг обнаружил себя, лежащим на чем-то твердом и едва разлепляющим веки. Пришлось несколько раз моргнуть прежде, чем глаза начали привыкать к полутьме, а легкий гул в голове стал утихать – будто он только провалился в глубокий сон, от которого тут же, слишком внезапно пробудился.

Это не было чем-то новым.

Виктор часто терял ощущение времени, увлеченный, и незаметно для себя засыпал на случайных поверхностях мастерских – но в этот раз что-то было не так. Что-то выбивалось из привычной картины.

Нахмурившись, он попытался опереться рукой о поверхность под собой – а в следующую секунду чуть не вскрикнул от неожиданности, когда его обхватили поперек торса и перевернули на бок с легким сонным ворчанием.

Виктор моргнул еще раз.

И уголки губ непроизвольно дернулись, когда он осознал, что теперь лежит лицом к лицу Джейсом, на котором, кажется, до этого спал.

Оглянувшись вокруг себя, чуть щурясь – но уже более привыкшими к темноте глазами, Виктор понял, что он все еще находится в том же кабинете, где помнил себя в последний раз. И что уснул он в кресле, где теперь откуда-то взялся Джейс.