Мы возвращаемся в камеры, мадам Ума совершает обход, я ловлю ее взгляд.

– Вы моего брата включили в список? – спрашиваю я.

Она смотрит на меня пустыми глазами и идет дальше, позвякивая ключами на поясе. Но Американди, уже считающая своими те двести тысяч рупий, что «Дейли бикон» обещала за интервью со мной, вскакивает и бросается к решетке.

– Ума! – кричит она. – Иди-ка сюда!

Стихает вечный шум и лязг тюрьмы. Мадам Ума идет обратно в полной тишине.

– Ты как сказала? – ласково интересуется она. – Я тебе что, подружка? А ну-ка, говори учтиво!

В соседней камере кто-то присвистнул:

– Прям как по телевизору!

– Окей, мадам Ума, – говорит моя соседка. – Эта бедная девочка, – говорит она со слезой в голосе, но в то же время громко, чтобы ее слышно было в коридоре, – выпросила у матери гхи, чтобы приготовить для вас лепешку. И вы ей не дадите увидеться с братом? Стыд и срам! Каково будет ее бедной матери?

– Да пусть повидается с хахалем, ради бога! – смеется кто-то из соседок.

Мадам Ума стоит неподвижно. Я выглядываю из-за спины Американди.

– Никогда больше не прерывай мой обход, – тихо говорит мадам Ума.

И уходит.

Идут недели, но ничего не меняется. Сонали Хан во дворе так и не появилась. В телевизорной – все тот же старый ящик. Каждую неделю женщины возлагают свои надежды на какой-то день: ее точно сюда переведут в воскресенье или в следующий вторник. А потом до нас доходит весть, что Сонали Хан сидит под домашним арестом – то есть живет в своем доме, как прежде. Для богатых даже слово «тюрьма» имеет иное значение. Так можно ли меня осудить за желание стать даже не богатой, а всего лишь из среднего класса?

На втором митинге партии Джана Кальян Физрук оказывается близко к сцене.

– Вы своими глазами видите, – продолжает речь Бимала Пал, – что наша партия…

Микрофон начинает хрипеть. Бимала Пал делает шаг назад, публика ревет и размахивает флажками. Физрук тоже машет флажком, сохранившимся с прошлого митинга.

– Вот что наша партия дает всем округам штата, – говорит Бимала Пал. – Завод автозапчастей…

Микрофон вновь срывается в хрип. Кто-то в публике закрывает уши ладонями.

– На заводе найдут работу три! тысячи!..

Снова хрип. Госпожа Бимала со строгим лицом оглядывается в поисках техника. У нее за спиной снуют помощники, ищут звуковика, который, наверное, отошел покурить. Публика начинает скучать, перетаптываться.

В безумии решительности Физрук идет вперед, подняв руку.

– В сторону! – кричит он. – В сторону!

Взбегает через две ступеньки, заверяя телохранителей Бималы Пал, что хочет всего лишь починить микрофон. Дергает провод, проверяет разъем, отодвигает микрофон чуть подальше от оратора. Говорит в него:

– Раз, два, три. Раз, два, три.

Голос звенит над толпой чисто и резко.

Сердце у Физрука успокаивается, стучит медленнее.

Бимала Пал продолжает свою речь, а Физрук, сидя на пластиковом стуле, который ему дал кто-то в глубине сцены, смотрит на огромное количество собравшихся. Их тут несколько стадионов, головы как муравьи. Это тебе не избалованные ленивые ученицы, занимающие его дни, не тетки-училки, после работы ордой бросающиеся смотреть бенгальские детективы и есть китайскую лапшу. Разве был он хоть когда-нибудь среди такого огромного числа патриотов, людей, которые работают на развитие страны, которые сейчас слушают на улице умного оратора, а не дрыхнут дома под одеялом?

Закончив свою речь, Бимала Пал идет в глубину сцены благодарить Физрука. Он вскакивает, складывает руки в приветствии.

– Я всего лишь учитель. – Физрук зачем-то показывает в сторону дороги. – В школе для девочек С. Д. Гхоша.

Бимала Пал заинтересована:

– В той самой школе?

– Да, в той самой, – отвечает Физрук. В школе, где училась террористка. – Мне в школе приходится настраивать микрофоны, вот я и…

Они оба поворачиваются к микрофону. Он выключен, стоит молча на стойке. Кто-то повесил на него цветочную гирлянду.

– Что ж, господин учитель, – говорит Бимала Пал, – нам очень повезло, что вы сегодня пришли.

Жена Физрука вечером скажет: «Это же она тебя выбранила, что ты полез на сцену. Ты разве не знаешь, что политики всегда говорят совсем не то, что думают? Это называется «дипломатия».

Но Физрук радуется. Влиятельная известная фигура его заметила! Помощники за спиной Бималы Пал кивают и бормочут что-то одобрительное.

Бимала Пал закрепляет анчал [14]своего сари на плече и говорит:

– Нашей партии нужна поддержка таких образованных людей, как вы. Люди с образованием должны больше интересоваться происходящим в нашем штате, в нашей стране. Видеть на нашем митинге вас, учителя, – для меня радость.

Физрук открывает рот – надо же сказать, что он преподает физкультуру, что он не из тех учителей, о которых говорит Бимала Пал, а всего лишь…

Появляется мальчик с тарелкой самос, а потом всем раздают бирьяни [15]с курицей. Люди, которые пришли на митинг, тоже получают бирьяни вдали от пристальных взоров телекамеры. Берут свои коробки и тихо исчезают.

Но возникает проблема: в поле народу больше, чем коробок с бирьяни. Начинается толкотня. Раздатчик коробок тут же закрывает задние двери фургона. Бимала Пал и ее «шестерки» оборачиваются, и Физрук тоже на все это смотрит.

Недалеко от сцены один человек показывает пальцем на другого:

– Этот вот взял три коробки! Он их к себе в мешок спрятал!

Обвиненный вскидывается:

– Ты кто такой, что меня вором обзываешь?

Кто-то кому-то залепляет пощечину, кто-то кого-то бьет ногой.

Бимала Пал скрывается, прижимая к уху телефон и загораживая микрофон согнутой ладонью – у нее есть дела поважнее. Один из ее помощников оборачивается к Физруку и говорит в шутку:

– Вы только посмотрите, сэр, на этих скандальных детишек!

Другие помощники – молодые люди, каждый с двумя мобильниками, ждут, скрывая усмешку: что станет делать учитель.

Физрук чувствует направленные на него взгляды. Это давление трудно описать, но оно очень сильное.

Он шагает к краю сцены, опускается на колени, садясь на пятки, и взывает к народу:

– Братья мои! Еда эта – для всех! Зачем же вы деретесь, как дети?

Люди поворачиваются к нему.

– Вы же не дети, – продолжает Физрук, – так почему вы срываете собрание, устраивая вместо него драку? Вы хотите проявить неблагодарность к партии и собравшимся здесь старшим? И на глазах у стоящих вон там репортеров?

– Ты кто такой? – кричит ему кто-то в ответ. – Раскомандовался тут, что мне делать!

Но запал уже выдохся. Люди, ругаясь себе под нос, расходятся. Когда Физрук возвращается на свое место и снова берет коробку бирьяни, его останавливает один из помощников.

– Пожалуйста, секунду, – говорит он. – Рис уже остыл, погодите секунду. – Помощник зовет чайного мальчишку: «Уттам!» – и велит ему немедленно принести «ВИП-коробку», вот прямо сию секунду. И Уттам приносит господину Физруку коробку свежайшего горячего бирьяни с двумя кусками баранины.

– Я сегодня не голоден, – объявляет Физрук, прибыв домой. – Знаешь с кем я сегодня бирьяни ел? С Бималой Пал!

Жена поднимает глаза от телефона. Тихо, фоном, звучат из телевизора новости. Физрук тяжело садится на диван, берет пульт и прибавляет громкости. Репортер орет в микрофон:

– Предполагаемая террористка распространяла свои антинациональные взгляды весьма современным путем: выяснилось, как именно она использовала соцсеть…

На другом канале рассудительный ведущий сообщает негромко:

– А помимо швыряния факелов в поезд, дорогие телезрители, я вам еще скажу, что она свои антиправительственные взгляды распространяла в соцсети и никто пока не знает, где еще, многие годы…