Мэтью уже собирался последовать за ним, как вдруг Берри спросила у коронера:

– Прошу прощения, но мне хотелось бы знать… умеет ли Зед читать или писать?

– По-английски – нет, на своем родном языке – возможно. На той работе, которой он занят у меня, ему незачем читать или писать. Он лишь следует указаниям, которые я ему даю словами или знаками.

– Тогда позвольте спросить, откуда вы знаете, что он умен?

– По двум признакам, – ответил Маккаггерс. – Во-первых, он точно исполняет поручения. А во-вторых, есть его рисунки.

– Рисунки? – удивленно спросила Берри, а Грейтхаус остановился у двери и оглянулся.

– Да. Вот некоторые из них. – Маккаггерс прошел через комнату и достал с верха книжного шкафа несколько листов бумаги. – Думаю, он не будет возражать, если я вам покажу, – сказал он, хотя Зед повернулся на стуле и смотрел на них с каким-то напряженным вниманием, отчего у Мэтью поползли по затылку мурашки: а вдруг невольник решит, что его рисунки не предназначены для чужих глаз?

Маккаггерс вручил Берри листы. Теперь наступила очередь Мэтью смотреть через ее плечо. Грейтхаус вернулся, чтобы тоже взглянуть на рисунки из-за ее спины.

– Он их десятка два сделал, – пояснил Маккаггерс. – Моими черными грифелями. Ломал их, надо добавить, как палочки для трута.

Нетрудно было понять, как это происходило. В некоторых местах бумага была просто прорвана силой нажима. Но теперь Мэтью стало ясно, почему Зед столько времени проводит на крыше ратуши.

Первый рисунок являл собой вид Нью-Йорка и Большого дока, запечатленный Зедом со своего наблюдательного пункта. Но это были не те город и док, которые каждый день видел Мэтью. Казалось, эти толстые черные восковые линии зданий и похожие на каноэ формы парусников принадлежат некоему другому, первобытному миру; солнечный круг представлял собой линию, которая все закручивалась и закручивалась, пока, очевидно, не отломилось острие грифеля, оставив на пейзаже уродливый размазанный след. Вид был отталкивающим и чуждым, черные линии извергались из квадратов труб, а внизу замерли на ходу составленные из черточек человечки. В рисунке было что-то от ночного кошмара, все здесь было исключительно черно-белое, без оттенков.

На втором рисунке можно было узнать кладбище у церкви Троицы, надгробные камни здесь весьма напоминали здания с первого пейзажа, а безлистые деревья были похожи на длинные, тонкие скелеты. Возле одной из могил, кажется, стояла мужская фигура, или просто в этом месте грифель вконец стерся?

Но третий рисунок был совсем другим: просто стилизованное изображение рыбы, ощетинившейся чем-то вроде шипов и окруженной волнистыми линиями воды. На четвертом рисунке тоже оказалась рыба, снабженная наспинным парусом и длинным клювом, а на пятом, последнем в пачке, – рыба, состоящая из кругов и квадратов, с хватающим воздух ртом и единственным вытаращенным глазом, в центре которого грифель проткнул бумагу насквозь.

– Он любит рисовать рыб, – сказал Маккаггерс. – Понятия не имею почему.

– Тут все ясно: он был рыбаком. – Грейтхаус наклонился, заглядывая через другое плечо Берри. – Как я рассказывал Мэтью, племя га…

Он не договорил: внезапно откуда ни возьмись протянулась большая черная рука и схватила листы бумаги, которые держала Берри, отчего та испуганно вскрикнула и побледнела. По правде говоря, Мэтью самого до коленных чашечек пробрала дрожь, и он, стиснув зубы, подавил в себе страх, ибо Зед очутился прямо перед ними в мгновение ока. Грейтхаус не пошевелился, но Мэтью чувствовал, что он собрался и готов, если нужно будет, в любой момент нанести удар.

Покрытое шрамами лицо Зеда было бесстрастно, взгляд его эбеновых глаз был устремлен не на Берри, а на рисунки. Он чуть потянул листки, и Берри сразу их отпустила. Тогда он повернулся и пошел с рисунками обратно, к своему рабочему месту, и Мэтью поразило, что он ступает по половицам почти бесшумно.

– Вот еще одна из его способностей, – сказал Маккаггерс. – Если захочет, может передвигаться как тень. – Он откашлялся. – Кажется, я обманул его доверие. Прошу прощения за доставленное неудобство.

Мэтью беспокоило неудобство, доставленное не ему, а Зеду, и возможные последствия. Невольник закончил укладывать инструменты и, бережно удерживая одной рукой свои произведения, закрыл ящик на защелку.

– Много у него рисунков? – спросила Берри, когда ее щеки снова стали расцветать румянцем.

– Пару штук в неделю непременно делает. У него их целая коробка под кроватью.

– Я тоже рисую. Интересно… не захочет ли он посмотреть мои работы?

– Если он не захочет, я с удовольствием посмотрел бы.

– Ну, то есть… Это ведь тоже способ общения. Можно было бы послушать, что Зед скажет. – Она посмотрела на Грейтхауса. – На языке художника.

– Уверен, стоит попробовать. – Он уже не испытывал прежнего воодушевления, глаза утратили живой блеск, что был в них до того, как прозвучала сумма в тридцать два фунта. – Делайте что хотите. Маккаггерс, спасибо, что уделили время.

Он бросил еще один взгляд на Зеда, чья повернутая к ним спина красноречиво говорила, что сегодня он больше не развлекает посетителей, прошел под скелетами к выходу и покинул чердак.

– С нетерпением жду следующей встречи с вами, – сказал Маккаггерс Берри, и Мэтью почувствовал себя третьим колесом тележки разъездного торговца. – Надеюсь, когда вы придете, я все-таки смогу угостить вас чаем.

– Спасибо, – ответила она, и Мэтью с облегчением вышел следом за ней из владений коронера и стал спускаться по лестнице.

Когда они шли вместе по Уолл-стрит к Ист-Ривер, Берри принялась болтать о рисунках Зеда.

– В них есть что-то природное, – сказала она. – Какая-то стихийная сила. Правда ведь?

Мэтью пожал плечами. По его мнению, такое мог бы намалевать какой-нибудь обитатель дома призрения душевнобольных близ Уэстервика в колонии Нью-Джерси. Он раздумывал, стоит ли так ей и сказать, как вдруг из проулка шмыгнула черная кошка и перебежала дорогу, так что он решил придержать язык и глядеть в оба: не выскочит ли откуда-нибудь взбесившийся бык и не заготовил ли Дьявол на его пути нор мускусных крыс, яблок конского навоза или еще каких-нибудь пакостей.

Рано утром в субботу, когда из-за леса всходило солнце, окрашивая мир в огненные цвета, Мэтью поймал себя на том, что размышляет о зубе чудовища.

Верхом на мускулистом вороном коне Данте, которого Мэтью обычно выбирал в конюшне Тобиаса Вайнкупа, он скакал по Почтовому тракту на север и с семи часов успел проделать большой путь. Далеко позади остались знакомые улицы и здания города. Ехать по этой дороге, взбиравшейся на холмы и сбегавшей в долины, петляя между огромными дубами и мелколесьем, грозившим совсем перекрыть проезд, было очень опасно.

В середине лета примерно в этом же месте его остановил здоровенный грабитель – тот еще упрямый осел. Тут следовало остерегаться диких зверей и индейцев (самих их никогда не увидишь, зато они запросто могут пустить вам в горло стрелу). Правда, вдоль скалистых берегов реки кое-где прятались фермы и имения, защищенные, насколько это было возможно, каменными стенами и мушкетами поселенцев. Ведь ньюйоркцы – люди мужественные. Ну или охваченные страстью жить на грани катастрофы.

Мэтью не хотелось сегодня нарваться на какую-нибудь беду, но он готов был к тому, что она может свалиться ему на голову. Под серым плащом на нем был черный пояс, а под ним – заряженный кремневый пистолет, с которым он научился неплохо управляться под взыскательным руководством Грейтхауса. Мэтью знал, что хорошо владеть клинком он никогда не сможет, в кулачном бое он тоже был не очень проворен, зато быстро взвести курок пистолета и выстрелить, чтобы, если потребуется, сделать пробор в волосах какого-нибудь разбойника, он умел.

Эту поездку он обдумывал несколько недель. Много раз он ложился спать с намерением отправиться в путь, но на рассвете понимал, что решимость его еще не столь сильна, как ему казалось. Но сегодня он проснулся готовым, и, быть может, знакомство с зубом чудовища – и тайной Маккаггерса, не имеющей разгадки, – живо напомнило ему о том, что у него есть собственная тайна, не поддающаяся разгадке. Ее нужно раскрыть. Это что-то, надежно спрятанное от света, – будто клык, лежавший в угольных копях на глубине шестидесяти футов. Как может он называть себя «решателем проблем», когда ему свою проблему не решить?