Они вместе прошли к тому месту, где Джеймс припарковал свой роскошный «роллс-ройс». Он положил в багажник ее сумку, они сели в машину и поехали по направлению к дом.

— А ты осунулась, — сказал он прямо, как только они выехали на основную дорогу, присоединившись к общему потоку машин. — Я мог бы заехать за тобой на работу, тогда тебе не пришлось бы трястись в поезде. Почему ты вы глядишь такой уставшей? — настойчиво спроса он. — Эми сильно огорчится, когда тебя увидит.

«Я потому так осунулась, что меня только что тошнило». Но она не собиралась говорить ему правду. Она признается во всем позже, когда с ними будет Эми.

— Я не могла попросить вас заехать за мной, потому что не представляла, когда смогу уйти из офиса… А мама всегда найдет из-за чего волноваться — даже если я выгляжу великолепно. — Она выразительно пожала плечами. — Я думаю, все матери постоянно беспокоятся о своих детях, даже если для этого нет никаких поводов… — Клея насмешливо посмотрела на Джеймса: — Я уверена, что вы постоянный предмет ее беспокойства.

Джеймс ухмыльнулся, его красивое худое лицо смягчилось при воспоминании о новой жене.

— Это точно, — признал он. Затем сказал с печалью в голосе: — Я до сих пор никак не могу поверить, что она уступила и вышла за меня замуж Она была так оскорблена, когда я в первый раз сказал, что хотел бы, чтобы она стала моей! — Он тряхнул волосами цвета стали, по лицу его было видно, что воспоминания о первых днях ухаживания за Эми ему очень дороги. Клея почувствовала, что с нее постепенно сходит напряжение последних дней. Эми и Джеймс вели себя как подростки, предназначенные друг другу звездами на небесах. Невероятно, но факт: когда Джеймс — процветающий, видавший виды маклер, влюбился в ее мать, он в свои сорок шесть лет утратил девять десятых своего былого цинизма и расстался со всеми холостяцкими привычками.

— Вы не совсем правильно поняли ее тогда, — решилась сказать ему Клея. — Ее оскорбляло то, что вы прямо говорили ей об этом. Сами действия не могли ее обидеть.

Джеймс кивнул и задумался. Он с любопытством посмотрел на нее.

— Мне кажется, ты это знаешь из собственного опыта?

В ответ она только пожала плечами и отвернулась к окну, не желая продолжать этот разговор.

— Как дела на бирже?

Джеймс помедлил всего одну секунду, сообразив, что она намеренно сменила тему разговора. И тогда он начал с воодушевлением рассказывать ей захватывающие истории взлетов и падений на непредсказуемой госпоже Бирже. Он продолжал свой рассказ, пока они не подъехали к прекрасному особняку, где он жил с ее матерью.

Когда машина остановилась, они увидели, что Эми уже ждет их у порога. Как только Клея вышла из машины, мать набросилась на нее с объятиями. Клея была выше светловолосой, миниатюрной матери на целых пять дюймов, но по крепости объятий мать нисколько ей не уступала.

Напряжение свалилось с плеч Клеи, как тяжелая мантия. Неужели всего неделя прошла с тех пор, как она была у доктора? Казалось, что больше, гораздо больше.

Сидя перед зеркалом туалетного столика, Клея внимательно разглядывала свое отражение: она только что заново подкрасилась, но совсем не была уверена, что это поможет скрыть от матери издержки прошлой недели. Наблюдательная Эми уже один-два раза нахмурилась при виде дочери — Клея спаслась только тем, что укрылась в спальне, сказав, что ей необходимо принять ванну — горячую, освежающую ванну. И в какой-то мере это было правдой: Клее действительно следовало помокнуть в ванне с дороги, но все-таки главное заключалось в том, чтобы оттянуть время. Сейчас у нее оставалось его уже мало — через несколько минут нужно будет спускаться вниз.

Глаза ее затуманились — тревога и прочно поселившаяся в сердце щемящая боль сдавили ей горло. Ближайшие несколько часов будут, пожалуй, потруднее, чем даже будущая встреча с Максом, которая никак не обещала быть приятной. А в том, что ей не избежать этой встречи. Клея не сомневалась: как только Макс узнает, что она уволилась, он потребует объяснений, захочет узнать причину ее поступка и, как всегда, добьется своего — она ему все расскажет.

Не надо думать о всех неприятностях сразу, посоветовала она своему отражению в зеркале. Почему она все время мысленно говорит с Максом? Ведь, когда она вспоминает о нем, постоянная тупая боль в груди становится острой, почти невыносимой!

Грустно вздохнув, Клея еще чуть-чуть подрумянила щеки, затем поднялась и оправила на себе плотно прилегающее красное платье из мохера. Это платье, с широченным воротником-стойкой и длинными рукавами, обтягивало ее худенькую фигуру до бедер, а затем свободно расходилось над коленями. Красный цвет шел ей. Максу нравилось, когда она была в красном, он говорил, что этот цвет подчеркивает ее собственный внутренний огонь… который самой ей всегда хотелось скрыть… Опять Макс!

Она отошла от зеркала. Если так и дальше будет продолжаться, она не сможет спуститься вниз, в гостиную. У нее и так уже все поджилки трясутся. Хорошо еще, что пока нет никаких внешних признаков беременности, кроме разве темных кругов под глазами, они появились не столько из-за переживаний, сколько из-за постоянной легкой тошноты.

Решительно подняв подбородок, Клея вышла из спальни и стала медленно спускаться вниз по лестнице, стараясь подбодрить себя — ведь сейчас ей предстояло признаться во всем матери.

Но все случилось совсем не так, как она предполагала. Эми опередила ее: прежде чем Клея подыскала слова, чтобы заговорить о своем положении, она начала рассказывать о своих новостях.

После прекрасного ужина, не испорченного неприятными признаниями, был подан кофе. За столом их было всего трое, и весь вечер они наслаждались приятной, спокойной беседой, вкусной едой, мягким, приглушенным светом в гостиной. Наконец Клея набралась мужества и решилась поговорить с матерью, но Эми вдруг извинилась, исчезла из столовой, а затем через минуту вернулась, держа в руках длинный, очень солидный конверт, который она положила на стол перед дочерью. Но прежде чем Клея начала разворачивать конверт, Эми опустила ей на плечо свою маленькую руку.

— Это мой первый сюрприз, — объявила она, улыбаясь. — Ведь в следующем месяце тебе исполняется двадцать один год.

Глаза Клеи широко раскрылись от удивления. Конечно, она и забыла! Такая важная дата! Официально совершеннолетие отсчитывается с восемнадцати лет, но по старой традиции только в двадцать один год человек считается по-настоящему взрослым.

— Вот это, — Эми похлопала по конверту, — наш подарок тебе ко дню рождения… Ничего, что мы делаем его раньше времени… Открой конверт, — наконец разрешила она. — Потом я все подробно тебе объясню.

Немного сбитая с толку, Клея взяла конверт из дорогой бумаги и открыла его немного дрожащими от волнения руками. Перед ней лежал какой-то замысловатый официальный документ, и по мере того как она разглядывала его, удивление ее все возрастало. Она никак не могла понять, что значили все эти таинственные, элегантно написанные от руки слова.

Она с любопытством подняла глаза на отчима, ожидая разъяснений.

— Что это? — спросила она, смутившись. — Я не понимаю…

Джеймс улыбался ей, голубые глаза его мягко светились, он дотронулся рукой до руки Эми.

— Это страховой полис, — объяснил он. — На твое имя. Твой отец оформил его сразу после твоего рождения.

С минуту Клея смотрела на Джеймса не мигая — слова его не сразу дошли до ее сознания, затем она перевела взгляд на документ — и тут любовь и благодарность буквально захлестнули ее.

— Когда твой отец умер, — продолжал Джеймс тихим голосом, — твоя мать не переставала выплачивать страховые взносы. Когда тебе исполнится двадцать один год, ты можешь взять из банка всю причитающуюся тебе сумму.

— И это для меня? Папа сделал это для меня? — спросила она сбивчивым от волнения голосом;

— Ты же знаешь, какой у него был характер, доченька, — с теплотой в голосе сказала мать. — Твой отец был немного старомодным человеком и до мозга костей итальянцем! Он задумал эту страховку как приданое для тебя. Конечно, в наши дни никто о таких вещах не думает, но я решила выполнить его желание до конца.