— Они не могут разбудить Леголаса, ваше величество. Они не могут его разбудить.

***

Я попадаю в кошмар.

Целители окружают Леголаса, один стоит перед ним подсунув ему под нос нюхательную соль, второй поддерживает моего сына в сидячем положении, чтобы не не тревожить сломанные ребра. Третий целитель стоит немного позади, настойчиво потирая спину моего сына, четвертый — стоит с другой стороны, похлопывая его по щекам. Леголас не открывает глаза и никак реагирует, он бледный, губы посинели, и он дышит с трудом.

— Дайте дорогу королю, — говорит Галион, и хотя все целители на мгновение замирают, ни один из них не отходит, продолжая попытки разбудить моего сына.

Я решаю занять место того целителя, который придержит голову Леголаса. Кожа моего сына горячая.

— У него слишком высокая температура, — объясняет мне один из целителей. — И в его легких скопилась жидкость. Ему нужно проснуться, чтобы выпить лекарства и откашлять жидкость. Но он слишком крепко спит, ваше величество. Мы надеемся, что он сможет отреагировать на ваш голос и проснуться, иначе нам придется прибегнуть к более серьезным мерам.

Я понимающе киваю и обхватываю лицо Леголаса ладонями. Потом прижимаюсь лбом к его лбу и тянусь к его душе, пою песню наших лесов, песню нашей семьи. Он по-прежнему не реагирует, и я решаю сменить тактику

— Леголас, — говорю я строго. — Леголас, проснись. Не бросай вызов мне снова, принц. — Я немного трясу его и крепче сжимаю лицо. — Трандулион! Ты сказал, что знаешь пределы своего тела. Знаешь, когда идти вперед и сражаться. Разве не это ты мне говорил? Я приказываю тебе держать свое слово. Проснись! Леголас! — рявкаю я, понимая, что если потеряю сына то сойду с ума.

В зал вбегает один из целителей и у нее с собой множество инструментов, завернутых в чистую белую ткань. Она разворачивает их перед главным целителем. Я не знаю, что они собираются с этим делать, но среди инструментов есть тонкая полая трубка и набор острых, блестящих ножей разных размеров.

— Леголас! — зову я громче. Я не хочу видеть, как какой-либо из этих инструментов врезается в его плоть.

Я не знаю, какое из всех средств, которые мы используем, наконец, приводит его в чувство, но он просыпается. Леголас недовольно хмурится и открывает глаза. Он старается сделать глубокий вдох, и когда не может вдохнуть достаточно воздуха, его глаза широко распахиваются от паники. Он яростно дергается, пытаясь вырваться из наших рук, сгибаясь пополам от кашля. Он кашляет громко и сильно, и это наверняка причиняет неимоверную боль сломанным ребрам. Но благодаря этому кашлю он избавляется от жидкости и крови в легких, и на белоснежном одеяле появляются красные пятна. После нескольких минут, которые всем кажутся вечностью, кашель утихает. Крепко зажмурившись, Леголас откидывается на подушку. От боли по его щекам текут слезы.

Мы все переводим дыхание, и целитель собирает грозные инструменты. Но я с ужасом замечаю, что она не уносит их прочь.

Я отхожу в сторону и позволяю целителям продолжать осмотр. Леголаса снова садят, подсовывая под спину гору подушек. К его рту подносят стакан с лекарством от боли и чтобы снять лихорадку. К его лбу прижимают холодный компресс, чтобы быстрее снизить температуру.

Целители проверяют рану на его боку, прощупывают пульс и укрывают одеялом, прежде чем оставить нас наедине. Леголас сидит с закрытыми глазами, он измучен, но я знаю, что он не спит, просто приходит в себя.

Я дал ему время собраться с силами, и сел на стул у его кровати. На соседнем столе лежат книги. И это странный набор для чтения. Тут есть фолиант по ращным языкам, по истории и толстая книга стихотворений. Это маленькие и легкие экземпляры, которые можно читать в дороге. Такие носят с собой воины и посыльные. Томики не такие твердые как в кожаном переплете. Редкие книги с иллюстрациями хранятся в нашей библиотеке. Но страницы этой книжонки загнуты, что доказывает, что ее часто читают. Я осторожно касаюсь обложки одной из книг.

Когда я поднимаю взгляд, то вижу, что глаза Леголаса открыты, и он снова задумчиво смотрит на меня.

— О чем ты думаешь? — спрашиваю я. Я надеюсь, что он слишком устал, чтобы придумывать отговорки.

— О тебе, — отвечает он шепотом. Потом откашливается и тянется ко мне. Мы не часто касаемся друг друга, но сейчас я не могу ему ни в чем отказать. Возможно, я больше никогда не смогу ему ни в чем отказывать. Я наклоняюсь вперед и позволяю ему прикоснуться к моим щекам, носу, голове. Я понимаю, что так он пытается запомнить меня, вбирая каждую линию, плоскость, тень и пустоту.

— Почему? — спрашиваю я, вспоминая, что в последнее время он часто бросал на меня пристальные взгляды. И каждый раз он плохо себя чувствовал, но мы все равно желали друг другу спокойной ночи и расходились.

— Я не был уверен, — бормочет он, — был ли это просто сон или…

Он хотел попрощаться.

Осознание бьет меня в грудь как удар копыта. Какая-то часть его знала, что это может произойти. Он знал, чего нужно остерегаться, и знал, когда обратиться за помощью.

Я видел его, когда он был на пороге смерти. Я сидел с ним, ожидая, что ему станет лучше. Но я никогда не сидел с ним ради того чтобы просто поговорить. Я всегда сидел рядом, беспомощно наблюдая, как ему становится все хуже и хуже. Это совершенно разные вещи.

Я беру его за руку, которую он прижал к моей щеке. Его кожа такая теплая, хотя ему дали жаропонижающее зелье. Леголас пробыл здесь всего два дня, и ему не стало лучше. Ему придется пробыть тут дольше, чтобы выздороветь.

Я крепко сжимаю его руку и опускаю ее на матрас. Он устало закрывает глаза, и слышано только его хриплое дыхание. Он ерзает на кровати, пытаясь найти удобное положение.

Я не могу сделать так, чтобы ему стало лучше.

Я не знаю, что делать.

Я даже не знаю, хочет ли он, чтобы я был здесь.

Но когда одеяло соскальзывает с его плеча во время его беспокойного метания, я подтягиваю его обратно. Леголас слегка приоткрывает глаза и благодарно улыбается.

И когда его голова опускается во сне, и он продолжает трястись, я знаю, что нужно встать со стула и сесть рядом с ним на кровати, подставив ему плечо. Он кладет на него голову и тяжело опирается на меня, пока не засыпает.

Когда целители возвращаются и будят его, чтобы он снова откашлялся и выпил зелье, я глажу его по спине, придерживаю чашу у его губ. И когда целители снова оставляют его отдыхать, я сижу рядом, подставив плечо. Леголас наклоняется ко мне, и мы оба знаем, что я останусь. Мы все переживем.

***

Сидеть с больным человеком одновременно и скучно и нервно.

Долгое время Леголас отдыхает спокойно, и я тоже. Но вскоре он начинает ерзать, и это означает, что у него снова поднялась температура. Леголас дрожит, стонет и тихо бормочет. Снова приходят целители с зельями и прохладными тканями и приказывают ему проснуться, выпить лекарство и покашлять. Когда они заканчивают, то оставляют его измученным и истощенным, а я снова занимаю место рядом. И он снова засыпает.

И мы снова ждем худшего. И все повторяется снова и снова. И снова.

Но я не ухожу.

***

Пока я с Леголасом, Галион всегда маячит рядом, стоя в коридоре и ожидая приказов. За последние пару дней он привык приносить мне пачку документов с отчетами.

Я научился объединять требования внешнего мира с моими обязательствами перед больным сыном. Главное — научиться лучше разделять обязанности, в конце концов, у меня множество компетентных министров. Но мне пришлось научиться ставить подпись левой рукой, потому что правой я поддерживаю Леголаса.

Он по-прежнему истощен и крепко спит, но наконец температура начала спадать. Целители говорят, что он еще некоторое время будет чувствовать себя усталым и слабым, а потом неделями ему будет тяжело дышать. Ему нужно будет больше отдыхать, прежде чем он выздоровеет полностью. Но ему становится лучше, и я так рад этому.

Леголас слегка шевелиться, но снова со вздохом успокаивается. Я смотрю на него и весело качаю головой, прежде чем вернуться к работе.