Соын выдыхает и подходит к сыну вплотную, скользя ногтями по полированной поверхности стола. Она надвигается медленно, но парень чувствует в её движениях угрозу.

— Я терпела шёпот за спиной, пустые обвинения, я ждала их от чужих людей… Но не от сына, — в голосе звучит обида и разочарование. Гук опускает взгляд на пол и поджимает губы. — Я собрала все силы, чтобы пойти к нему…

— Хватит, — выплёвывает парень и храбро поднимает глаза, полные уверенности. — Ты знала, что он делал!

Звонкий хлопок по щеке заставляет Чонгука замолкнуть и спуститься с небес на землю. Длинные ногти царапают кожу и оставляют на скуле несколько красных полос вместе с пятном от пощёчины. Он стискивает зубы и жмурит глаза, осознавая, что перед ним до сих пор стоит его мать, а не чужая женщина, которую он может обвинить. Он прижимается к лицу перебинтованной рукой и сипло выдыхает, сверля взглядом деревянный пол. Чон до конца осознаёт, что перед ним стоит его мать. И это разжигает ещё больший огонь в нём, потому что перед глазами вновь бегают кадры воспоминаний.

— Я сказал тебе о девушке в чемодане до того, как вызвал полицию. На тебе было красное платье, — Соын готова снова начать причитания, но после подробностей замирает, вслушиваясь в слова сына. — Ты наорала на меня и заставила пообещать помалкивать об этом.

Она выглядит шокированной, и Гук чувствует лёгкий вкус победы, смотря на лицо женщины. Но старшая Чон лишь хмурится и качает головой.

— Отец заполонил твой разум…

— И ты тоже, — Гук выдыхает эти слова улыбается уголком губ, и мать копирует его выражение лица, затем и вовсе расплывается в милой улыбке.

— Разве не забавно? Твой отец — серийный убийца, но после всех этих лет я для тебя монстр? Мне всё равно, — она забирает свою сумку со стула и идёт в прихожую, спешно обуваясь. — Мне не нужна твоя любовь, Чонгук. Мне нужно, чтобы ты жил, — обиженно говорит она, надевая дорогое пальто, выходя из квартиры и громко хлопая дверь. Хван, скачущий по полу, лает то ли на своего хозяина за бестактность и прямолинейность, то ли на на его громкую мать.

На телефон Гука приходит сообщение, и он безразлично бросает взгляд на экран смартфона, стоящего у баночек с психотропными препаратами. У него нет желания сейчас общаться с кем-то, он уходит к дивану и падает на него, чтобы немного поразмышлять о своей жизни и ближайшем будущем. Гаджет горит ещё некоторое время, затем экран с маленьким сообщением потухает.

Хулиганка.

Чонгук, пожалуйста, приезжай. Мне снова пишет он, я думаю, он уже здесь.

========== дни и перекрёстки ==========

В палате приглушён свет, тихо работает телевизор, показывая развлекательную передачу про выживание в джунглях. Медсестра ушла полчаса назад, проверила самочувствие девушки и пожелала ей спокойной ночи. В отличие от многих больных, лично она не нуждается в круглосуточном наблюдении и уходе, и больше половины дня она находится либо одна, либо с посетителями. Но сейчас Ёнхи лежит одна, пытаясь заснуть и не думать о том, что может произойти ночью. Она даже не сразу понимает, когда замечает неподвижную тень на полу и сколько времени смотрит на неё. Под дверью палаты прорезь, через которую виднеется длинная полоса яркого света из коридора, и в ней она видит такую же длинную тень. Она стоит неподвижно, словно за дверью находится манекен или картонный стенд, но паника внутри девушки включается за секунду. Голосов из коридора не слышно, там гробовая тишина, и Ёнхи убеждается в этом, выключив телевизор. Абсолютно ничего.

Она сразу же бросается писать крёстному о том, что происходит и что ей страшно, отсылает впопыхах набранное сообщение и нервно скролит переписку. Абонент был в сети в шестнадцать тридцать шесть, несколько часов назад. Сообщение доставлено, но никак не прочитывается. Кажется, что проходит десять минут, двадцать, полчаса, пока девушка нервно бегает взглядом с телефона на тень и обратно, но, подняв глаза на часы, она видит, что проходит всего три минуты. Кто там может стоять? Что ему нужно? Или это она? Почему не заходит? Кто его впустил? Есть ли тут камеры? Она ведь может прямо сейчас вызвать медсестру? Или лучше будет сразу бежать? Девушка осматривает свою палату на наличие кнопки вызова медсестры или лечащего врача. К сожалению, такой не наблюдается, или она просто в спешке не может поймать её взглядом. С каждой минутой врачей в больнице становится всё меньше и меньше, и к ней прибежать могут просто не успеть.

Но что если она просто себя накручивает? Может, у двери просто встал врач, проверяя документацию или листая телефон? Что если всё настолько просто, а она сама уже стала конченым параноиком? Ёнхи решает встать и проверить, потому что второй вариант звучит логичнее. Ну зачем в седьмом часу кому-то приходить в больницу и убивать её, верно? К тому же у неё есть перцовый баллончик, который подарил Тао, и он может сейчас ей понадобиться, как никогда. Она берёт его в здоровую руку и сползает с койки, босыми ногами проходит к двери и замирает, не дышит, вслушивается в давящую тишину. Стоящий в коридоре никак не движется, ничего не делает, и Ёнхи подходит ближе, медленно, боязливо прижимается ухом к двери. Она слышит тяжёлое, хриплое дыхание, и по спине бегут мурашки, ладони нервно потеют, а на глаза наворачиваются слезы от страха. Что если ей не стоит открывать? Если последнее, что она увидит в этой жизни, — это палата больницы? Ким на негнущихся дрожащих ногах делает шаг назад. Это даётся ей с великим трудом, потому что тело категорически отказывается слушать её, оно словно парализовано. Подросток крепко сжимает в руке баллончик, нащупывает на рёбрах крышки специальное углубление и вкладывает туда палец.

«Тебе просто стоит быть готовой».

Кто это вообще может быть? Кого она должна быть готова увидеть? Если честно, то ответов на эти вопросы нет. Ни на один вопрос, что она задаёт себе за эти короткие минуты, не найдётся ответа, если она продолжит стоять перед дверью и рассматривать резьбу на дереве. Ёнхи решается на этот отважный шаг, цепляется мизинцем за ручку двери, одновременно с этим не выпуская баллончик из рук.

Сейчас.

Она распахивает дверь, и сердце в этот момент останавливается, кровь в венах взрывается и кипит, плавит её изнутри, страх обдает её новой волной жара и холода, словно с двух сторон её охватывают противоположные стихии. Ким растерянно рассматривает фигуру Тэхёна, на уставшее лицо которого ложится тёплая тень. Он стоит на ногах почти самостоятельно, опорой в руках является трость, которую ему подарила Дженни. Девушка так и застывает, сжимая в ладони вещь для самообороны и рассматривая глупое выражение лица аджосси. Он выглядит как ребёнок, которого застукали за какой-то шалостью, и прячет взгляд под отросшей чёлкой, смотрит куда-то в пол или на петли открытой двери.

— Ты… ходишь, — с улыбкой сообщает Ёнхи, расслабляясь и успокаиваясь. Этим некто, кто простоял долгое время за дверью, оказывается Тэхён, который боится нарушить чьё-то личное пространство. Ему настолько становится одиноко в его скромной палате, что он решает своими силами добраться до неё и составить компанию хотя бы ненадолго.

— Прости, я вижу, что ты испугалась, — он кивает на её руку, в которой зажат флакон. Ёнхи нервно ведёт плечом и убирает всё на тумбочку, помогла парню пройти и устроиться в кресле. Ким быстро пишет крестному, что уже всё хорошо, и присаживается на край своей постели.

— Да, я… Столько всего происходит, приходится быть настороже. Да и ты просто стоял, я подумала… мало ли? Слышал про Чимин? — спрашивает она. Тэхён удобно устраивается на спинке кресла и убирает волосы с лица, забирая их за уши.

— Чимин — это… Та девушка, к которой приходили полицейские? — Ёнхи кивает. Естественно, парень не помнит её как коллегу, но последние события в больнице должны остаться в его памяти. — Слышал. Это всё очень… трагично.

Девушка кивает и отводит взгляд с парня, рассматривает свой гипс и переплетение белых тканей. Какое-то время они оба молчат, каждый думая о своём, и никто не осмеливается прерывать установившуюся тишину. Ёнхи подтягивает к себе пульт и снова включает телевизор, чтобы фоновый шум как-то скрасил неловкость. Тэхён поднимает глаза на экран телика и хмыкает.