Он будит ребёнка, когда стол уже накрыт. Девочка встревоженно открывает глаза и отодвигается от Гука, который протягивает к ней руки. Мужчина вздыхает и грустно улыбается, потрескавшиеся губы болят.

— Где аджума? — сипит младшая, укутываясь плотнее в одеяло. На улице завывает ветер, и девочка переводит взгляд в сторону зашторенных тюлем окон, на стекле уже вырисовывается красивый зимний узор.

— Она ушла на работу. И она не такая старая, как ты думаешь, зови её просто онни, — Чонгук присаживается за стойку и складывает руки перед собой, приглашающе кивает на стол. Джухён выбирается из-под одеяла и плетётся к барной стойке. Завтракают они в тишине, Чонгук неловко режет вилкой блинчик, тускло смотря на игривые всплески в соевом соусе. Он невольно поднимает взгляд к девичьему лицу, когда младшая виртуозно пробует слегка подгоревший блинчик из капусты, и разглядывает её слепой глаз. Он чёрный, местами проглядывают бурые пятна, радужки уже почти не видно, и от одного вида у парня бегают мурашки по коже.

— Не смотри, — хрипит девочка, постучав вилкой по краю тарелки. Чонгук словно выходит из транса и мотает головой, волосы вылезают из хвоста и падают на лицо.

— Прости. Я случайно. Если ты поела, то давай соберёмся и поедем к Тэхёну.

Парень скидывает свой несъеденный блин Хвану в миску, нагромождает посудомоечную машину посудой и идёт одеваться, предварительно вручив девочке её одежду. Чонгук влезает в чёрный худи и в такие же джоггеры с ремнями, снова собирает волосы в более удачный хвост и смотрит в зеркало на дверце шкафа. На лице выскочили неприятные сюрпризы в виде прыщей от плохого питания и нескольких литров растворимого кофе в день. Дженни долго будет уговаривать его перейти на здоровый образ жизни и спорт, и он долго и упорно будет отказываться от её наставлений. Он спускается вниз, Джухён сидит уже переодетая перед телевизором и смотрит телепередачу про животных.

— Пошли, — зовёт мужчина, надевает чёрные ботинки и пальто, поправляет капюшон худи. С девочкой чуть сложнее: он помогает застегнуть куртку и правильно надеть шарф, с остальным она справляется сама. Она берёт с собой милый рюкзачок с плюшевым зайчиком на брелке, в сумке что-то гремит при ходьбе. На вопросительный взгляд Чона она неловко улыбается.

— Я взяла два ванильных молока из твоего холодильника, — она хлопает ресницами так очаровательно, что Гук лишь кивает и просит её выйти, закрывает квартиру на ключ и достаёт телефон, проверяет установленные скрытые камеры, что есть в каждой комнате, кроме ванной. Мера безопасности, о которой он позаботился сразу же, как вернулся из больницы. Они вдвоём садятся в машину Гука, и девочка боязливо осматривается, пристально рассматривает салон, словно он способен превратиться в пасть дикого зверя и поглотить её. Чонгук пристёгивается и бросает на неё полный сожаления взгляд через зеркальце заднего вида.

— Я не собираюсь тебя увозить куда-то в лес, Джухён. Мы правда едем к Тэхёну. Ты веришь мне? — он поворачивается к ней лицом и протягивает руку, сгибает пальцы и вытягивает лишь мизинец, смотря малышке в глаза. — Я обещаю, что с тобой всё будет хорошо.

Младшая некоторое время смотрит на крупную мужскую ладонь, неотрывно изучая взглядом тонкий мизинец парня и думая о чём-то своём. Когда Чонгук уже хочет смириться с судьбой, она вдруг поднимает крохотную ручку и сплетает их мизинцы вместе, смотрит аджосси в глаза.

— Я верю. Ты ведь брат Дженни-онни, — она слабо улыбается, и сердце Чонгука стремительно тает от этой детской милой улыбки, полной теплоты, добра и, самое главное, доверия. Она словно падший ангел, которому приходится сойти с небес и больно удариться о землю, но даже так она остаётся очаровательной, душа её является чистой. Мужчина кивает и заводит машину, они выезжают с парковки и мчатся по полупустой дороге в сторону больницы. Дворники беспрерывно скидывают с лобового стекла снег, видимость нулевая, но они добираются до здания клиники в целости и сохранности.

Они поднимаются наверх, знакомые медсестры здороваются с ними и спрашивают про самочувствие обоих. Оказывается, Тэхёна уже перевели в одиночную палату в другом крыле, и Чонгук бродит по незнакомому отделению, ведя девочку за руку. Наконец-то они добираются до нужной двери, в сердце парня бушует необъяснимый трепет, а Джухён смотрит на ручку двери очень неуверенно, свободной рукой поправляя повязку на глазу.

— Ты готова? — спрашивает он.

— Да, аджосси.

В палате тепло, койка пустует. Пациент сидит в инвалидном кресле у окна и смотрит на вальс снежинок за окном, фоном слушая музыкальный канал. Он не поворачивается к посетителям, возможно, слишком увлекается рассматриванием вида из окна, возможно, просто не хочет оборачиваться. Джухён крепче сжимает ладонь Чонгука, и парень поджимает губы, делая первые шаги к Киму.

— Привет, хён. Я пришёл сюда с Джухён, она очень хотела тебя увидеть, — тихо, боясь отвлечь старшего от мыслей, произносит он. Тэхён медленно оборачивается, словно в замедленном действии, прокручивает колёса кресла и подъезжает к ним. Смотрит странно на девочку, которая ищет в родном лице какие-то положительные эмоции. На её глаза наворачиваются слёзы, она очень сильно скучала.

— Оппа… — всхлипывает она и тянется руками к старшему за объятиями, и тот обнимает её. Возможно, становится жалко, возможно, не может позволить ребёнку плакать. Но по его задумчивому взгляду нельзя сказать, что он узнал её. Скорее, совсем наоборот. Он не может осознать тот факт, что ему двадцать семь, а не… сколько? Восемнадцать? Он во второй раз переживёт смерть родителей, знает ли парень вообще, что они мертвы, сообщили ли ему об это врачи, или умалчивают, чтобы состояние не ухудшилось? Чонгук не спрашивает, молчит, выходит в коридор и оставляет их одних. Джухён отлипает от брата и вытирает слёзы, а потом достаёт из рюкзака его любимое ванильное молоко в стеклянной бутылочке.

— О… ты знаешь, — шепчет он, слабо улыбаясь и принимая из её ручек напиток. «Ты правда моя сестра? Правда та кроха Джухён?» — спрашивает он у самого себя, снова поднимая взгляд на девочку. Она красивая, у неё на носу такая знакомая родинка, как у него, и если это действительно не какой-то сбой в матрице, то ему грустно. Грустно от того, что он ничего не помнит.

— Аджосси и Дженни-онни говорили, что ты болеешь. Как ты себя чувствуешь, оппа? — она садится на край койки и едва болтает ногами. Тэхён смотрит на её джинсы и милый свитер с вышитыми цветами по всему периметру, смотрит на расстёгнутую куртку болотного цвета.

— Хорошо… — он пожимает плечами и делает несколько глотков холодного молока. Он болел? Или так замаскировали его кому? Врачи рассказали обо всём, что произошло, даже поверхностно сказали, из-за чего так всё случилось. Сначала Ким отказывался в это верить, потому что всё звучит как бред сумасшедшего. Он, прокуратура, убийства? Это ведь немыслимо. Он всегда мечтал стать работником приюта и ухаживать за животными, почему же тогда его понесло не в ту степь? — Джухён… А наши родители? Почему ты пришла с Чонгуком, а не с мамой?

Взгляд малышки чернеет, она прекращает болтать ногами и неотрывно смотрит в глаза старшего брата. Ким нервно сглатывает, чувствуя себя униженным всего одним взглядом — наверное, он спрашивает о том, о чём не следует спрашивать. Но он уже не может отменить произнесённые слова, остаётся только ждать.

— Они погибли, оппа, — тихо отвечает она. — Разве ты не помнишь?

— Я… — он теряет дар речи, опускает взгляд и поджимает губы. — Не помню. Прости, Джухён, я ничего не помню. Последнее, что сохранилось в моей памяти — это… твоё рождение.

Девочка опускает голову, складывает руки на коленках и мрачно молчит, обдумывая признание Тэхёна. Ей никто не сказал об этом, не предупредил. Почему? Это так нечестно, она должна была знать заранее о том, что с её братом, он ведь единственный родной и близкий человек, что у неё остался, и то, даже он её не помнит. Ким закрывает глаза. Она теперь… одна?