— Прости, Джухён.

— Ты не виноват, оппа, — девочка вытирает мокрые глаза и поднимает на него взгляд. Ей хочется куда-нибудь в уединенное место, спрятаться и плакать, чтобы успокоиться. Хочется обнять своего любимого зайчика, которого ей подарил брат, уткнуться в его искусственную шёрстку и тихо плакать, раздумывая обо всём. Но даже зайчика у неё теперь нет, даже он погиб в этом жестоком мире.

— Я уверен, ты была самой прекрасной сестрёнкой, — он улыбается так неловко и виновато, Джухён может лишь кивнуть, извиниться и, оставив второе молоко с плиткой шоколада на тумбочке, выйти в коридор. Чонгук сидит на диванчике у окна в зале ожидания и не сразу замечает, как девочка выходит из палаты. Выглядит она рассерженной, и быстрые шаги в его сторону явно не несут за собой мирную беседу.

— Почему ты не сказал? Что он ничего не помнит? — спрашивает она, заламывая брови и уже не сдерживая потоки слёз. Сердце Гука непроизвольно сжимается, он открывает рот, но не находит подходящих слов, выходит только повторяющееся: «Я не…» — Он ведь единственный, кто у меня есть. Был…

Девочка закрывает ладонями лицо и несдержанно всхлипывает, старается быть бесшумной, но не получается: она рыдает навзрыд, и Гук только надеется, что Тэхён не услышит. Он собирается с мыслями, пробуждает в себе все нужные качества и аккуратно подходит к ней, садится на корточки. Осторожно принимает её в свои объятия и гладит по голове.

— Ты сейчас злишься на меня, я понимаю. Я пытался уберечь тебя от слёз, боялся, что ты очень сильно расстроишься, если узнаешь обо всём. Прости, хотя мне нет прощения. Ты должна была знать об этом, ведь ты его сестра, и ты его очень сильно любишь, — говорит он максимально спокойный голосом, действительно сожалея о том, что не сказал. Он догадывался, что она может так отреагировать. Джухён вцепляется в его плечи и прижимается лбом к шее, её слёзы мочат воротник пальто. — Мы будем часто навещать его. Врачи говорят, что если близкие и любимые люди приходят к тем, кто потерял память, то пациенты вскоре всё вспоминают. Или, по крайней мере, большинство воспоминаний к ним возвращаются. Давай не будем сдаваться сейчас? — спрашивает он. Ким мычит что-то нечленораздельное и судорожно вдыхает воздух, кашляет и вытирает мокрые щёки о пальто мужчины. Они вдвоём добьются того, что Тэхён всё вспомнит, каких усилий бы это не требовало.

◎ ◍ ◎

Чёрный хёндай паркуется у здания больницы поздним вечером, из него выходит женщина в костюме в серую клетку, с собранными в хвост русыми волосами, дорогое приталенное пальто расстёгнуто. Она важно и горделиво проходит внутрь больницы, подходит к регистратуре и кашляет в кулак, отвлекая заболтавшуюся по телефону сотрудницу. Девушка кладёт трубку и придвигается к стойке регистрации.

— Чем могу вам помочь?

— Могу я узнать, где лежит Пак Чимин? Я её двоюродная сестра, недавно прилетела из Вашингтона и сразу же примчалась к вам, чтобы встретиться с сестрёнкой, — безбожно врёт она, и непутёвая девушка диктует ей номер палаты и этаж. Сейчас в здании почти никого нет, только пара санитарок и редкие врачи, что делают обходы, но в большинстве своём они просиживают время в ординаторских за чашкой кофе и документами. Девушка находит нужную палату и заходит внутрь. Вместе с Чимин лежит ещё какая-то девушка, но сейчас она, кажется, спит. Ссадины на теле уже зажили, в местах огнестрельных ранений остаются шрамы, на руке ещё виднеется бледная розовая полоса, затянувшаяся блестящей плёнкой. Суран глядит на потолок, замечает камеру, направленную на две койки, и прислоняется к стене, чтобы не быть замеченной на них. Она достаёт из кармана липучую накладку и, проскользнув вдоль стены, взбирается на стул под камерой и накрывает линзу чёрной плотной тканью. — Вот так, — шепчет она и спускается на пол, надевает чёрные перчатки и становится у ничего не подозревающей Чимин. Хотя она, скорее всего, слышит всё прекрасно, только препятствовать не может. — Привет, Чимин-а. Как у тебя дела?

Она хрипло смеётся, обнажая ряд белоснежных зубов, и заботливо убирает светлые пряди волосы с её умиротворённого лица. Корни уже отросли, натуральный тёмный цвет показывается миру. Суран опускает взгляд на катетер, подключённый к вене, и осторожно, преувеличено бережно вынимает его, зажимает небольшое отверстие от него пальцем, скидывает прибор вниз. Он глухо бьётся о пол.

— Прости, но ты забрала у меня Юнги, малышка Чимми, — шепчет она, словно колыбель, и открепляет от лица девушки аппарат искусственной вентиляции лёгких, с отвращением вынимает трубку из её горла и бросает вещь на пол. Девушка начинает задыхаться, и Суран, улыбнувшись ей на прощание, уходит, пока соседка Чимин не проснулась от шума и пока охранник не пришёл, чтобы проверить работу камеры. Суран выходит через заднюю дверь во дворик и оттуда огибает больницу, стараясь избегать камер. Её мстительная натура наконец-то радуется и успокаивается, она накормила своих внутренних демонов, и душа её окропляется новыми чёрными пятнами. Девушка возвращается к своей машине и видит, как на капот облокачивается мощными бёдрами неизвестный мужчина. Хотя черты его лица кажутся ей знакомыми, вспоминать его не очень хочется — он трогает её детку без разрешения, и она не станет сюсюкаться с ним. — Свали от моей тачки, выблядок, — плюёт она ему в лоб, доставая ключи и снимая с хёндая блокировку.

— А ты острая на язык, да? Я Ким Сокджин, будем знакомы, Суран, — он берёт даму за руку и целует костяшки пальцев, сокрытые под кожаной перчаткой. Шин усмехается, вспоминая, откуда она знает его. Её дорогой возлюбленный, царство ему небесное, работал на этого мужчину и получал приличные бабки с каждого задания. Пока одна из таких вылазок не стоила ему жизни.

— И что же ты делаешь тут? Возле моей машины, один, на виду у всех? Или нет проблем с законом? — язвит она, закидывая на водительское сидение свою сумочку и демонстративно откидывая хвост с плеча назад. Чёлка мягко прикрывает лоб, пряди подлиннее ложатся на скулы.

— А ты отличаешься от меня? Что ты делала в больнице, в палате Чимин? — любезно интересуется он, но Суран не ведётся на провокацию и только улыбается, скрывая всполохи пламени внутри самой себя.

— Ты не ответил ни на один мой вопрос, поэтому не вижу смысла отвечать на твои.

Сокджин усмехается и кивает, опускает взгляд.

— Справедливо. Я здесь, чтобы предложить тебе сотрудничество. Ты — мне, я — тебе. Как тебе такое?

— Я не собираюсь быть твоей собакой, я не на помойке себя нашла, милый, — Суран хлопает длинными накрашенными ресницами и миловидно улыбается, демонстрируя очаровательные ямочки. Эта женщина, словно ядовитая кобра, готовая в любой момент выпустить клыки. Совсем такая же, как и Юнги.

— Понимаю. Но ведь сама ты не сможешь отомстить всем, кому хочешь. Так? — его пухлые губы расплываются в улыбке, у глаз собираются зрелые морщинки. Он протягивает ей свою визитку, на которой значится «Ким Сокджин, бездушная бюрократия». Суран усмехается такой наглости, и её оставляют наедине со своими мыслями: мужчина уходит в сторону своего внедорожника, женщина проводит его изучающим взглядом и концентрируется на изучении номера, обозначенного в углу блестящей визитки. Если он правда думает, что завладеть ею так легко, то он глубоко ошибается, и она ему это докажет. Принесёт на блюдечке его поражение и будет упиваться сладким нектаром победы.

◎ ◍ ◎

Ёнхи пересматривает на ноутбуке видео из две тысячи шестнадцатого года, на которых они с Вонён на острове Чеджу. Счастливые, беззаботные, играющие на берегу в песке, залитые солнцем двенадцатилетние девочки, рядом с ними снуёт чёрный замызганный в морской пене пёс, тормошащий воздух своим гиперактивным хвостом. Крик из-за кадра, оператор начинает снимать Чонгука, которого Дженни обливает ледяной водой из океана, и вся его одежда промокает до нитки, с волос ритмично падают капли на покрытую мурашками кожу. Поджарую загорелую, местами облезлую и сгоревшую в зоне плеч щипет от морской соли, Гук снимает футболку и в сердцах бежит за хохочущей сестрой. Это лето самое любимое у Ёнхи. Тогда они полетели на море двумя семьями: все Кимы, Чонгук с Дженни и Вонён, которую отпустил со взрослыми её отец. Девушка отдала бы несколько лет своей жизни только ради того, чтобы ещё на один миг вернуться в то волшебное лето шестнадцатого года, когда она не знала, что такое тоска, угрызение совести и навязчивые мысли.