— Может, и ударился, — улыбается он и подзывает официанта. — Одну порцию манду и грушевый сок.
— Я бы хотел тушёную утку, — Тэхён тыкает пальцем в одно из блюд, и милый официант записывает всё это себе в телефон. — А ей можно порцию детского меню? И два апельсиновых сока, спасибо, — когда их оставляют одних, а девочка отпрашивается поиграть на детской площадке вместе с остальными, старший снова обращается к парню. — Сегодня какой-то особенный день? С утра ты выглядел отвратительно, а сейчас у тебя с лица улыбка не сходит.
— Просто наслаждайся сегодняшним вечером со мной. Разве ты не хотел этого?
— Ну… хотел, наверное, — Тэхён отводит взгляд, прислушиваясь к популярной музыке, играющей из колонок. — На самом деле… я хотел бы обсудить кое-что.
— Сегодняшнее утро? — спрашивает брюнет, и старший неуверенно кивает, заставляя себя насильно поднять глаза обратно на чересчур спокойного друга. Или не друга? — Потом обсудим это, хён. Сейчас я хочу просто…
— Нет, мы не будем обсуждать это потом, потому что ты снова будешь работать круглыми сутками. Гугу… — он трясёт головой, пытаясь успокоиться. — Ты… нравишься мне…? Наверное. Я так думаю.
— Я знаю, — отвечает он, слегка поджав губы и дёрнув бровью. — Понял это сегодня с утра. Весьма… интересное было признание, ничего не сказать.
— Прошу, не говори так. Я сейчас очень волнуюсь и твои слова…
— Задевают. Прости, — он постукивает пальцами по поверхности стола и смотрит на красивые картинки блюд в меню ресторана. — Я ещё не разобрался, хён. Просто… Знаешь, я всю жизнь любил девочек, девушек, женщин. И сейчас… Сейчас я просто немного растерян и не понимаю, в каком направлении мне стоит двигаться. То есть… Я даже никогда не думал о парнях в таком плане, и, по правде говоря, не хотел бы задумываться и дальше. Не в обиду тебе, просто я всегда считал себя абсолютным любителем женщин, — он видит, как Тэхён с каждым произнесённым словом мрачнеет, как туча в ноябрьскую ночь. — Я не говорю, что отвергаю тебя, хён. Я просто прошу дать мне немного времени.
Они прекращают разговаривать, так как официант возвращается и расставляет напитки, снова уходит. Чонгук трубочкой помешивает плотный грушевый сок с мякотью и смотрит на немного дрожащие длинные пальцы Тэхёна. Поддаётся порыву и берёт одну из ладоней в свою тёплую руку.
— Ты сильно переживаешь. Хорошо, дай мне… день. Всего лишь один день для того, чтобы я окончательно принял решение, идёт? — спрашивает брюнет. — Так или иначе, выгонять вас обоих из квартиры я не собираюсь ближайшие несколько недель. Я просто не хочу давать тебе ложных надежд.
— Всё в порядке, — сухо отвечает аловолосый. — Я хочу поесть и пойти домой, ладно?
— Конечно.
Они едят, когда им наконец приносят заказ, и выходят из бара через час, едут домой на автобусе, так как сегодня Чонгук после красочного сна не решает садиться за руль. Тэхён и Гук молчат всю недолгую дорогу, приходят домой, переодеваются в домашнее, и младший поднимается к себе, чтобы побыть наедине с мыслями и разобраться в себе, ведь завтра ему нужно дать ответ. На самом деле, он даже не знает, как ко всему этому относится: никакого отвращения, да и Тэхён парень милый, хоть и глупый ещё, но, с другой стороны… ему важно то, что ему скажет по этому поводу мама и Дженни. Нет, ладно, с мамой он немного переборщил, ведь прежде он редко вслушивается в её приказы и угрозы, а вот Дженни — другой случай. Ох, Дженни… Гук очень сильно надеется, что врачи смогут сделать всё для того, чтобы она восстановилась после нападения.
Вообще, Гук думает очень долго, но никак не может встать на одну из сторон. Не знает, как ему поступить, и даже когда время переваливает за час ночи, он всё равно мечется с одного варианта на другой и не может определиться. Уже хочется спать, а он всё смотрит на потолок своей спальни и думает, думает, думает. Пока дверь комнаты не открывается, а на пороге не появляется высокая фигура худого сожителя.
— Что-то случилось?
— Гугу, я не могу больше ждать. Ожидание… сильно выматывает меня, — стыдливо признаёт парень. — Мы должны сейчас расставить всё по местам и определиться: либо да, либо нет. Какой вариант ты выбираешь?
— Чёрт, хён… — парень поднимается на локтях и устало выдыхает, кусая губу. Счётчик идёт: раз, два, три… Если сейчас он не даст точный ответ, неизвестно, что может произойти. Терапевт говорит ему начать жить нормальной, счастливой жизнью. То, что Чонгук называет счастьем — только его дело, так ведь? — Я согласен. Чёрт с тобой…
— Что? — удивлённо хлопает тот глазами.
— Я не буду повторять дважды, ты ведь прекрасно всё слышал, хён, — он снова отводит взгляд в сторону, пытаясь решить, как им сгладить такую неловкую атмосферу. Но ему не приходится, потому что дверь закрывается, а кровать проседает под весом чужого тела. Секунда — и он ощущает непривычную тяжесть на своих коленях, садится сам, чтобы быть прямо напротив старшего, лицом к лицу. Даже если страшно. Может, этот подросток в теле взрослого не убежит, как остальные девушки, не справившись? Их ведь связывает гораздо больше, чем просто симпатия. У них уже есть общее прошлое.
— Ты мне нравишься, Гугу, — умилительно нежным голосом шепчет парень, когда чувствует, что тонкие и дрожащие ладони младшего накрывают его поясницу. — Правда.
— Ты… мне тоже нравишься? — сказав это, Гук несдержанно смеётся и прячет своё глупое лицо в плече старшего, пытаясь справиться с самим собой. Когда это он стал более стеснительным, чем восемнадцатилетний подросток? Хотя физическая разница у них, собственно, небольшая, ментальный возраст Гука превышает двадцать пять лет.
— Ты милый, Гугу, — хихикает в ответ Ким. — А ещё сонный. Я предлагаю тебе поспать и выспаться уже в конце концов.
— Знаешь… Я, наверное, приму твоё предложение.
◎ ◍ ◎
Она не спит уже вторые сутки, боится прилечь на пять минут, потому что ей кажется, что вот-вот в комнату зайдут какие-то мужчины и начнут ей угрожать, избивать или насиловать. Ей ведь всего лишь пятнадцать лет. Ёнхи протирает мокрые глаза и снова утыкается в колени, сидя в углу захламленной комнаты, где на полу куча пепла и окурков — спальня Суран. Не очень симпатичное и ароматное место, но лучше подвала во всяком случае. Окно специально заколочено, а у дверей в их квартиру оставлены двое амбалов, которые не дадут ей сбежать. Её вроде бы кормят (хотя можно ли назвать это всё нормальной едой), дают воду и вроде бы не давят на неё, только заставляют убирать на кухне и иногда по квартире. Естественно, она убирает, потому что ей страшно: здесь, в компании взрослых людей за тридцать, среди наркоманов и бывших уголовников, у неё нет права голоса: она ухоженный домашний щенок среди голодных дворовых псов. Обычно, когда она убирает на кухне, Суран (так зовут женщину, которая слишком часто сидит дома и управляет Ким Каем, как игрушкой) курит и комментирует всё, что делает девочка, фразами вроде: «нахрена нам сдалась эта маленькая дрянь» и «Чонин и то лучше драит стол».
Сейчас к ней в комнату заходит тот самый Чонин, или же бывший Ким Кай. В его руках пакет с чем-то на самом дне, как в итоге оказывается — протеиновые батончики, чтобы девчонка не страдала от голода. Если Суран и Усок плюют на эту малолетнюю девчонку, то он не такой, сам был подростком с большими амбициями, только вот к чему это привело — страшно думать. Он один в этой дыре нянчится с ней, как с годовалой, несмотря на постоянные возмущения Суран. Мол, эта скотинка ничем не заслужила такое обращение и лучше бы он так относился к ней, ведь в последнее время между ними холод и тишина.
— Поешь, — коротко говорит он, оставляя пакет рядом с девушкой. — И поспи. Тебе было бы полезно.
— Зачем вы это делаете? — хрипло спрашивает она, поджимая пальцы на ногах. — Почему… Почему я…?
— Нам нужна не ты. Ты лишь приманка для нашей добычи, Цзы Тао, — услышав имя друга, девушка поднимает голову и смотрит на Кая во все глаза, опасаясь услышать подробности. Но, так как их не следует, она решает сама добиться продолжения: